Я произвела его в пажи на этот вечер и, поверь мне, так беззаботно веселилась впервые с тех пор, как рассталась с мужем.
Мой паж оказался галантным, находчивым и весьма проворным. Однако мне хотелось, чтобы он снял маску, а это противоречило законам маскарада. Тогда я увлекла юношу в свои покои, где могла без опаски разглядеть его лицо. Он трепетал от волнения, оставшись со мной наедине. Засветив огонь, я медленно совлекла с него маску… Лицо было незнакомо: чудные синие глаза в обрамлении длинных ресниц, с изящной горбинкой нос, на подбородке трогательная ямочка. Я вдруг почувствовала полную власть над этим красивым хрупким созданием, и мне стало страшно… – Княгиня протянула Вере раскрытую ладонь: – Представляешь, как бабочка на твоей ладони или птенец: в твоей власти сжать ладонь и погубить доверчивое существо. И этот соблазн живет где-то внутри… Да не смотри на меня с таким ужасом! Я, конечно, никогда этого не сделаю. И вовсе не известно, кто был тогда соблазнен, а кто соблазнитель! Я почувствовала в тот миг страстное желание поцеловать эти детски пухлые губы, а он уже склонился ко мне… Все произошло само собой.
Поверишь ли, он был чист как младенец! Его девственность и совершенная неопытность вволю восполнялись его напором и пылкостью. Впрочем, щадя твою невинность, опускаю подробности нашего сближения.
Этот роман длился недолго, но я была вполне счастлива. Ни с кем до сих пор мне не было так хорошо. О, это ни с чем не сравнимое блаженство – видеть его рядом, слышать его остроты, дурачиться, хохотать… У меня никогда не было детей; возможно, в моей страстной привязанности к Вольскому сказалось неосуществленное материнство, не знаю. Знаю, что такое блаженство не длится долго. С каким упоением я ласкала его в часы свиданий, с какой болью отрывала от себя, с какой нежностью думала о нем в разлуке!..
О нас заговорили, меня перестали принимать. Друзья предупреждали, что зреет заговор. Мне все было безразлично. Одно желание, одна пламенная страсть – видеть его, быть с ним…
Вера с изумлением увидела, что княгиня плачет. Улыбаясь сквозь слезы, Браницкая продолжала:
– Он тоже, казалось, был беспредельно счастлив. Мы понимали друг друга с полуслова, читали одни и те же книги, думали об одном, враз заговаривали вслух, произнося одну и ту же фразу. Мы не могли наскучить друг другу, напротив, нам все казалось мало: ласки неистощимы, нежность неисчерпаема, а час разлуки приближался, как удар гильотины.
Однажды мне доложили, что Варвара Петровна Вольская просит ее принять. Я была знакома с ней, но старалась не попадаться на глаза. И вот она сама пожаловала. Беседа наша была короткой. Удивительно, что Варваре Петровне так легко удалось сломить меня! Холодно и расчетливо она указала мне на мой возраст и положение. Пригрозила, в случае если я не оставлю Андрея, оповестить моего мужа, запереть Андрея или отправить его подальше от меня: за границу, на воды, а то и на Кавказ. Он был в ту пору студентом и, конечно, забросил занятия.
Варвара Петровна унизила, оскорбила меня, не прилагая к этому особых усилий. Почему я поверила ей? Она утверждала, что у Андрея есть невеста, что он помолвлен с девушкой из хорошей семьи, что любит ее. Привязанность ко мне растолковала как наваждение, чувственную зависимость неопытного существа. Вольская не нападала, не повышала тона. Высказавшись, она ушла, не дожидаясь от меня ответа.
На следующий день я не приняла Андрея, ничего не объясняя. Я вырывала его из сердца в нечеловеческих муках. Отказывалась видеть его: я боялась, что моя решимость рассеется, стоит только еще раз заглянуть в эти синие глаза…
Княгиня умолкла, будто вновь переживая муки расставания с любимым. Она даже не замечала, что по ее лицу текут слезы.
– Вовсе забыть Андрея было выше моих сил, да и свет слишком тесен, чтобы можно было не встречаться… Тогда я решилась на крайнее средство: завела любовника из постоянных поклонников, кто первый подвернулся. Свою связь мы демонстрировали в модных салонах и в Собрании. Постепенно моя история с Вольским забылась, московское общество вернуло мне благосклонность.
– А как же он? Андрей Аркадьевич? – прошептала сокрушенная Вера.
– Что с ним сталось, спрашиваешь ты? Он долго не хотел мириться с моим решением. Писал мне письма, поджидал у подъезда, подкупал прислугу, чтобы проникнуть в дом… Я удачно избегала встреч с ним, письма его жгла не читая, на танцевальных вечерах сидела за картами, в театре скрывалась в ложе, которую постоянно лорнировали светские сплетники. После того как я появилась в обществе с любовником, письма перестали приходить, а Вольский пустился во все тяжкие… Он изумлял всех распутством и крайней неразборчивостью. Все гаже, порочнее были его избранницы, а сам он кутил, много пил и беспутствовал.
Между нами установились весьма своеобразные отношения: каждый, казалось, мстил другому за поруганную любовь. Он объявил мне войну, я приняла вызов. Для ведения военных действий необходимо было вновь включить Андрея в круг моих друзей. Однако теперь нас свела ненависть и желание доказать что-то друг другу. Я мучилась ревностью, но тщательно скрывала это. Особенно тяжко пришлось, когда Вольский завел цыганку. Сказывали, она необыкновенная красавица, с восхитительным голосом. Дома ему все прощали: чем бы дитя ни тешилось…
С Божьей помощью он выпустился из университета, поступил служить и по сей день числится по архивам. Впрочем, службой мало интересуется, образ жизни его ничуть не изменился. В последнее время сблизился с Евгением, спасает его от моих «демонических чар». Бывало, что Андрей пытался сломать мои бастионы и укрепления, вновь найти путь к сердцу, испытать прежнее… Наша дуэль продолжается и по сей день.
Почему я тебе все это рассказываю? – Княгиня стерла слезы ладонью, голос ее обрел прежнюю твердость. – Последний ход Андрея в нашей игре касался непосредственно моего дома. Он соблазнил мою прежнюю воспитанницу, ее пришлось спешно выдать замуж. Теперь, по всему, он вынашивает план новой мести, и орудием ее можешь сделаться именно ты.
– Зачем? – искренне ужасаясь, спросила Вера. – Зачем эта непонятная война? Ведь вы любили друг друга!
– О да, любили… Но сколько наслаждения таится в ненависти! Замыслить очередной шаг, осуществить его, потом следить, как твой враг повержен и готов просить пощады! О, это неизъяснимое наслаждение, понятное разве вампиру!
– Но только не мне! – в сердцах воскликнула юная воспитанница. – Я это никогда не пойму! Любовь прощает, любовь – это милосердие, так учил Христос! – Вера плакала. – Это вы его погубили… Он был чист и добр, он верил вам, а вы его предали…
Княгиня помрачнела. Покусывая губы, она слушала девушку, затем холодно произнесла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Мой паж оказался галантным, находчивым и весьма проворным. Однако мне хотелось, чтобы он снял маску, а это противоречило законам маскарада. Тогда я увлекла юношу в свои покои, где могла без опаски разглядеть его лицо. Он трепетал от волнения, оставшись со мной наедине. Засветив огонь, я медленно совлекла с него маску… Лицо было незнакомо: чудные синие глаза в обрамлении длинных ресниц, с изящной горбинкой нос, на подбородке трогательная ямочка. Я вдруг почувствовала полную власть над этим красивым хрупким созданием, и мне стало страшно… – Княгиня протянула Вере раскрытую ладонь: – Представляешь, как бабочка на твоей ладони или птенец: в твоей власти сжать ладонь и погубить доверчивое существо. И этот соблазн живет где-то внутри… Да не смотри на меня с таким ужасом! Я, конечно, никогда этого не сделаю. И вовсе не известно, кто был тогда соблазнен, а кто соблазнитель! Я почувствовала в тот миг страстное желание поцеловать эти детски пухлые губы, а он уже склонился ко мне… Все произошло само собой.
Поверишь ли, он был чист как младенец! Его девственность и совершенная неопытность вволю восполнялись его напором и пылкостью. Впрочем, щадя твою невинность, опускаю подробности нашего сближения.
Этот роман длился недолго, но я была вполне счастлива. Ни с кем до сих пор мне не было так хорошо. О, это ни с чем не сравнимое блаженство – видеть его рядом, слышать его остроты, дурачиться, хохотать… У меня никогда не было детей; возможно, в моей страстной привязанности к Вольскому сказалось неосуществленное материнство, не знаю. Знаю, что такое блаженство не длится долго. С каким упоением я ласкала его в часы свиданий, с какой болью отрывала от себя, с какой нежностью думала о нем в разлуке!..
О нас заговорили, меня перестали принимать. Друзья предупреждали, что зреет заговор. Мне все было безразлично. Одно желание, одна пламенная страсть – видеть его, быть с ним…
Вера с изумлением увидела, что княгиня плачет. Улыбаясь сквозь слезы, Браницкая продолжала:
– Он тоже, казалось, был беспредельно счастлив. Мы понимали друг друга с полуслова, читали одни и те же книги, думали об одном, враз заговаривали вслух, произнося одну и ту же фразу. Мы не могли наскучить друг другу, напротив, нам все казалось мало: ласки неистощимы, нежность неисчерпаема, а час разлуки приближался, как удар гильотины.
Однажды мне доложили, что Варвара Петровна Вольская просит ее принять. Я была знакома с ней, но старалась не попадаться на глаза. И вот она сама пожаловала. Беседа наша была короткой. Удивительно, что Варваре Петровне так легко удалось сломить меня! Холодно и расчетливо она указала мне на мой возраст и положение. Пригрозила, в случае если я не оставлю Андрея, оповестить моего мужа, запереть Андрея или отправить его подальше от меня: за границу, на воды, а то и на Кавказ. Он был в ту пору студентом и, конечно, забросил занятия.
Варвара Петровна унизила, оскорбила меня, не прилагая к этому особых усилий. Почему я поверила ей? Она утверждала, что у Андрея есть невеста, что он помолвлен с девушкой из хорошей семьи, что любит ее. Привязанность ко мне растолковала как наваждение, чувственную зависимость неопытного существа. Вольская не нападала, не повышала тона. Высказавшись, она ушла, не дожидаясь от меня ответа.
На следующий день я не приняла Андрея, ничего не объясняя. Я вырывала его из сердца в нечеловеческих муках. Отказывалась видеть его: я боялась, что моя решимость рассеется, стоит только еще раз заглянуть в эти синие глаза…
Княгиня умолкла, будто вновь переживая муки расставания с любимым. Она даже не замечала, что по ее лицу текут слезы.
– Вовсе забыть Андрея было выше моих сил, да и свет слишком тесен, чтобы можно было не встречаться… Тогда я решилась на крайнее средство: завела любовника из постоянных поклонников, кто первый подвернулся. Свою связь мы демонстрировали в модных салонах и в Собрании. Постепенно моя история с Вольским забылась, московское общество вернуло мне благосклонность.
– А как же он? Андрей Аркадьевич? – прошептала сокрушенная Вера.
– Что с ним сталось, спрашиваешь ты? Он долго не хотел мириться с моим решением. Писал мне письма, поджидал у подъезда, подкупал прислугу, чтобы проникнуть в дом… Я удачно избегала встреч с ним, письма его жгла не читая, на танцевальных вечерах сидела за картами, в театре скрывалась в ложе, которую постоянно лорнировали светские сплетники. После того как я появилась в обществе с любовником, письма перестали приходить, а Вольский пустился во все тяжкие… Он изумлял всех распутством и крайней неразборчивостью. Все гаже, порочнее были его избранницы, а сам он кутил, много пил и беспутствовал.
Между нами установились весьма своеобразные отношения: каждый, казалось, мстил другому за поруганную любовь. Он объявил мне войну, я приняла вызов. Для ведения военных действий необходимо было вновь включить Андрея в круг моих друзей. Однако теперь нас свела ненависть и желание доказать что-то друг другу. Я мучилась ревностью, но тщательно скрывала это. Особенно тяжко пришлось, когда Вольский завел цыганку. Сказывали, она необыкновенная красавица, с восхитительным голосом. Дома ему все прощали: чем бы дитя ни тешилось…
С Божьей помощью он выпустился из университета, поступил служить и по сей день числится по архивам. Впрочем, службой мало интересуется, образ жизни его ничуть не изменился. В последнее время сблизился с Евгением, спасает его от моих «демонических чар». Бывало, что Андрей пытался сломать мои бастионы и укрепления, вновь найти путь к сердцу, испытать прежнее… Наша дуэль продолжается и по сей день.
Почему я тебе все это рассказываю? – Княгиня стерла слезы ладонью, голос ее обрел прежнюю твердость. – Последний ход Андрея в нашей игре касался непосредственно моего дома. Он соблазнил мою прежнюю воспитанницу, ее пришлось спешно выдать замуж. Теперь, по всему, он вынашивает план новой мести, и орудием ее можешь сделаться именно ты.
– Зачем? – искренне ужасаясь, спросила Вера. – Зачем эта непонятная война? Ведь вы любили друг друга!
– О да, любили… Но сколько наслаждения таится в ненависти! Замыслить очередной шаг, осуществить его, потом следить, как твой враг повержен и готов просить пощады! О, это неизъяснимое наслаждение, понятное разве вампиру!
– Но только не мне! – в сердцах воскликнула юная воспитанница. – Я это никогда не пойму! Любовь прощает, любовь – это милосердие, так учил Христос! – Вера плакала. – Это вы его погубили… Он был чист и добр, он верил вам, а вы его предали…
Княгиня помрачнела. Покусывая губы, она слушала девушку, затем холодно произнесла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100