– Не забыл?
– Уж как гневался из-за нашего побега! «Ты, – говорит, – чертовка, египетское племя, счастья меня лишила. Сказывай, где Вера, или на улицу выброшу!» Вот как ласково приветил.
– И ты сказала? – замирая, спросила Вера.
– Куда было деваться, подруженька? Уж очень хотела ему потрафить. Да и что я знала-то? Расстались в Коноплеве, а где ты о ту пору могла быть, Бог ведает. Ты ведь не одна осталась, с барчуком хорошеньким.
Юная гувернантка вдруг взволновалась, как бы ее не захватили хозяева в беседе с цыганкой, однако желание узнать хоть немного о любимом возобладало над беспокойством.
– А дальше? – нетерпеливо спросила она.
Луша любовалась произведенным эффектом.
– Что дальше? Не нужна я ему, да и только. Совсем с ума съехал от любви к тебе. Помчался искать. Однако до того я упросила его отвести меня в хор и слово замолвить. Илья не куражился, взял меня назад. Вот я и здесь…
– А Вольский? – выдохнула Вера.
Луша пытливо вгляделась в ее лицо:
– Али не нашел? Стало быть, ты здесь, а он в Коноплеве тебя искал.
Глаза Веры заполнились слезами.
– Нашел, Луша! Лучше бы не искал… Я в актрисах была… Скажи, а после ты видела его?
Дикарка пожала плечами:
– Как уехал за тобой, больше не появлялся у нас. Я уж было порадовалась, что у вас все сладилось. Нет, слухи дошли: на какой-то миллионше жениться надумал. А после и говорить о нем перестали. Верно, и нет его в Москве. Да будет о нем. Ты-то что?
– В Петербурге, гувернанткой служу, – небрежно ответила Вера, вся поглощенная рассказом цыганки. – Скажи мне, Луша, как на духу: он женился?
Цыганка усмехнулась:
– Так я тебе что толкую: намеревался. Женился иль нет, не могу сказать, не знаю.
Вера вздохнула горестно и поникла. Луша помолчала.
– Ну признаюсь: была у него еще однажды, – сказала вдруг.
Еще сильнее сжала сердце Веры неведомая рука. Стараясь говорить равнодушно, она спросила:
– И на сей раз он снизошел до тебя?
Луша рассмеялась, определенно забавляясь отчаянием подруги:
– Снизошел. Попросил прощения и велел забыть его на-вовсе. – Она вмиг погрустнела. – А как его забудешь?
Обе девушки тяжко вздохнули и задумались.
– Спросила его, нашел ли тебя в Коноплеве, – добавила, очнувшись, Луша, – ответил: «Нет, не нашел». Вот ведь как…
– Мадемуазель! – услышала Вера сердитый голос генеральши.
Она испуганно глянула на Лушу, та все поняла.
– Ну что ж, прощай, барышня. Даст Бог, еще свидимся.
Зинаида Семеновна с негодованием следила за приближающейся гувернанткой и тут же напустилась на нее:
– О цыганке поговорим после. Все пообедали, только вас ждут!
– Я не голодна, – извиняясь, ответила Вера.
– Поздно ломаться, кушанья стынут. – Она развернулась и пошагала к ресторации, всем своим видом показывая крайнее раздражение.
Дети мрачно сидели за столом. Им не разрешалось выходить, поэтому они обрадовались появлению гувернантки. Полусонный Коля ей улыбнулся. Сердце Веры дрогнуло: если ей придется покинуть дом генерала, что станется с ними? Нехорошее предчувствие не оставляло Веру до самого конца загородной прогулки.
Чудесное пение цыган вызвало подлинный восторг публики. Слушая голос Луши, Вера вспоминала вечера в домике Вольского, и бедное сердце ее тосковало и металось. Грезы любви, забытые насильственно, вновь пробудились и терзали юную странницу своими сладкими обманами. Цыгане пели варламовские романсы и старинные цыганские песни, русские народные и модные водевильные куплеты. Публика вопила и рукоплескала. Когда же Луша завела чувственно-надрывное «Друг милый, друг милый, сдалека поспеши», Вера тихо расплакалась, не пытаясь скрыть своих слез. Томление и тоска цыганки пронзили ее душу, нашли в ней созвучный отклик. Верно, именно потому, что предмет тоски и грез их был один и тот же.
Генеральша недовольно покосилась на Веру, но промолчала. Она была занята переглядываниями с молоденьким красавцем кавалергардом и орудовала веером подобно кокеткам галантного века. Генерал этого не замечал, весь поглощенный концертом и пением Луши. Однако слезы Веры его тронули, он тревожно поглядывал на девушку, протянув ей платок. Маленький Коля заботливо отирал неудержимые слезы, струящиеся по щекам гувернантки. Таня беспокойно вертелась и с испугом смотрела то на Веру, то на мачеху. Старший, Алеша, мрачно опустил голову и сжимал кулаки, тоже вообразив, что Вера плачет из-за обиды, нанесенной ей генеральшей. Сама страдалица ничего этого не замечала, иначе непременно взяла бы себя в руки.
Цыган беспрестанно вызывали, требовали петь еще и еще. Однако генерал скомандовал пускаться в обратный путь. Вот-вот должен раздаться звонок к отправлению поезда на Петербург. Вера, поднявшись с места, послала Луше прощальный взгляд. Цыганка поймала его и едва заметно кивнула.
Обратный путь прошел в молчании. Дети устали и хотели спать, взрослые были заняты своими мыслями и впечатлениями. Вернувшись домой, все враз отказались от ужина, мечтая лишь о постелях. Генерал выбрал момент, чтобы шепнуть Вере:
– Незабываемая поездка, не так ли?
Бдительное око жены настигло его без промедления.
– О чем вы шепчетесь, позвольте узнать? – грубо вмешалась она.
– Пустяки, душенька. Пора отдыхать. – Он направился на свою половину.
Вера, отправив детей в комнату, спешила их укладывать, однако на лестнице ее остановила Зинаида Семеновна.
– Надеюсь, завтрашний день будет последним днем вашего пребывания в моем доме, – прошипела она.
– Но отчего, мадам? – устало спросила Вера для того лишь, чтобы что-то сказать.
– Теперь у меня нет желания объясняться, завтра поутру зайдете ко мне за расчетом.
Вера слабо пожала плечами и продолжила путь. Дети уснули мгновенно, даже не дослушав главу книги о рыцаре Айвенго. Девушка могла наконец остаться наедине с собой. Тоска душила ее, тоска по Вольскому, о котором так живо напомнила Луша. Угрозы генеральши не были столь гнетущи, как представление о женитьбе Андрея. Вера воображала его отчаяние после сцены в театральной уборной, его разочарование, ревность. Женитьба – естественный порыв забыться, вытеснить боль и тоску, отомстить ей и себе…
Ночью он приснился ей, такой близкий и родной. Вольский из сна грустно улыбался и растерянно теребил мочку уха. Вера тянулась к нему, звала, плакала, но он не слышал. Вот рядом с ним оказывается женщина. Это его жена. Но, силы небесные!
Вера видит, как они сплетаются в объятиях и сливаются в поцелуе. Женщина вдруг оборачивается к Вере и торжествующе хохочет ей в лицо. Девушка вскрикивает от ужаса: в объятиях Вольского она видит Зинаиду Семеновну!
– Нет! Нет! – кричит бедняжка и просыпается от собственного голоса.
Вся дрожа от пережитого, Вера оглядывается вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Уж как гневался из-за нашего побега! «Ты, – говорит, – чертовка, египетское племя, счастья меня лишила. Сказывай, где Вера, или на улицу выброшу!» Вот как ласково приветил.
– И ты сказала? – замирая, спросила Вера.
– Куда было деваться, подруженька? Уж очень хотела ему потрафить. Да и что я знала-то? Расстались в Коноплеве, а где ты о ту пору могла быть, Бог ведает. Ты ведь не одна осталась, с барчуком хорошеньким.
Юная гувернантка вдруг взволновалась, как бы ее не захватили хозяева в беседе с цыганкой, однако желание узнать хоть немного о любимом возобладало над беспокойством.
– А дальше? – нетерпеливо спросила она.
Луша любовалась произведенным эффектом.
– Что дальше? Не нужна я ему, да и только. Совсем с ума съехал от любви к тебе. Помчался искать. Однако до того я упросила его отвести меня в хор и слово замолвить. Илья не куражился, взял меня назад. Вот я и здесь…
– А Вольский? – выдохнула Вера.
Луша пытливо вгляделась в ее лицо:
– Али не нашел? Стало быть, ты здесь, а он в Коноплеве тебя искал.
Глаза Веры заполнились слезами.
– Нашел, Луша! Лучше бы не искал… Я в актрисах была… Скажи, а после ты видела его?
Дикарка пожала плечами:
– Как уехал за тобой, больше не появлялся у нас. Я уж было порадовалась, что у вас все сладилось. Нет, слухи дошли: на какой-то миллионше жениться надумал. А после и говорить о нем перестали. Верно, и нет его в Москве. Да будет о нем. Ты-то что?
– В Петербурге, гувернанткой служу, – небрежно ответила Вера, вся поглощенная рассказом цыганки. – Скажи мне, Луша, как на духу: он женился?
Цыганка усмехнулась:
– Так я тебе что толкую: намеревался. Женился иль нет, не могу сказать, не знаю.
Вера вздохнула горестно и поникла. Луша помолчала.
– Ну признаюсь: была у него еще однажды, – сказала вдруг.
Еще сильнее сжала сердце Веры неведомая рука. Стараясь говорить равнодушно, она спросила:
– И на сей раз он снизошел до тебя?
Луша рассмеялась, определенно забавляясь отчаянием подруги:
– Снизошел. Попросил прощения и велел забыть его на-вовсе. – Она вмиг погрустнела. – А как его забудешь?
Обе девушки тяжко вздохнули и задумались.
– Спросила его, нашел ли тебя в Коноплеве, – добавила, очнувшись, Луша, – ответил: «Нет, не нашел». Вот ведь как…
– Мадемуазель! – услышала Вера сердитый голос генеральши.
Она испуганно глянула на Лушу, та все поняла.
– Ну что ж, прощай, барышня. Даст Бог, еще свидимся.
Зинаида Семеновна с негодованием следила за приближающейся гувернанткой и тут же напустилась на нее:
– О цыганке поговорим после. Все пообедали, только вас ждут!
– Я не голодна, – извиняясь, ответила Вера.
– Поздно ломаться, кушанья стынут. – Она развернулась и пошагала к ресторации, всем своим видом показывая крайнее раздражение.
Дети мрачно сидели за столом. Им не разрешалось выходить, поэтому они обрадовались появлению гувернантки. Полусонный Коля ей улыбнулся. Сердце Веры дрогнуло: если ей придется покинуть дом генерала, что станется с ними? Нехорошее предчувствие не оставляло Веру до самого конца загородной прогулки.
Чудесное пение цыган вызвало подлинный восторг публики. Слушая голос Луши, Вера вспоминала вечера в домике Вольского, и бедное сердце ее тосковало и металось. Грезы любви, забытые насильственно, вновь пробудились и терзали юную странницу своими сладкими обманами. Цыгане пели варламовские романсы и старинные цыганские песни, русские народные и модные водевильные куплеты. Публика вопила и рукоплескала. Когда же Луша завела чувственно-надрывное «Друг милый, друг милый, сдалека поспеши», Вера тихо расплакалась, не пытаясь скрыть своих слез. Томление и тоска цыганки пронзили ее душу, нашли в ней созвучный отклик. Верно, именно потому, что предмет тоски и грез их был один и тот же.
Генеральша недовольно покосилась на Веру, но промолчала. Она была занята переглядываниями с молоденьким красавцем кавалергардом и орудовала веером подобно кокеткам галантного века. Генерал этого не замечал, весь поглощенный концертом и пением Луши. Однако слезы Веры его тронули, он тревожно поглядывал на девушку, протянув ей платок. Маленький Коля заботливо отирал неудержимые слезы, струящиеся по щекам гувернантки. Таня беспокойно вертелась и с испугом смотрела то на Веру, то на мачеху. Старший, Алеша, мрачно опустил голову и сжимал кулаки, тоже вообразив, что Вера плачет из-за обиды, нанесенной ей генеральшей. Сама страдалица ничего этого не замечала, иначе непременно взяла бы себя в руки.
Цыган беспрестанно вызывали, требовали петь еще и еще. Однако генерал скомандовал пускаться в обратный путь. Вот-вот должен раздаться звонок к отправлению поезда на Петербург. Вера, поднявшись с места, послала Луше прощальный взгляд. Цыганка поймала его и едва заметно кивнула.
Обратный путь прошел в молчании. Дети устали и хотели спать, взрослые были заняты своими мыслями и впечатлениями. Вернувшись домой, все враз отказались от ужина, мечтая лишь о постелях. Генерал выбрал момент, чтобы шепнуть Вере:
– Незабываемая поездка, не так ли?
Бдительное око жены настигло его без промедления.
– О чем вы шепчетесь, позвольте узнать? – грубо вмешалась она.
– Пустяки, душенька. Пора отдыхать. – Он направился на свою половину.
Вера, отправив детей в комнату, спешила их укладывать, однако на лестнице ее остановила Зинаида Семеновна.
– Надеюсь, завтрашний день будет последним днем вашего пребывания в моем доме, – прошипела она.
– Но отчего, мадам? – устало спросила Вера для того лишь, чтобы что-то сказать.
– Теперь у меня нет желания объясняться, завтра поутру зайдете ко мне за расчетом.
Вера слабо пожала плечами и продолжила путь. Дети уснули мгновенно, даже не дослушав главу книги о рыцаре Айвенго. Девушка могла наконец остаться наедине с собой. Тоска душила ее, тоска по Вольскому, о котором так живо напомнила Луша. Угрозы генеральши не были столь гнетущи, как представление о женитьбе Андрея. Вера воображала его отчаяние после сцены в театральной уборной, его разочарование, ревность. Женитьба – естественный порыв забыться, вытеснить боль и тоску, отомстить ей и себе…
Ночью он приснился ей, такой близкий и родной. Вольский из сна грустно улыбался и растерянно теребил мочку уха. Вера тянулась к нему, звала, плакала, но он не слышал. Вот рядом с ним оказывается женщина. Это его жена. Но, силы небесные!
Вера видит, как они сплетаются в объятиях и сливаются в поцелуе. Женщина вдруг оборачивается к Вере и торжествующе хохочет ей в лицо. Девушка вскрикивает от ужаса: в объятиях Вольского она видит Зинаиду Семеновну!
– Нет! Нет! – кричит бедняжка и просыпается от собственного голоса.
Вся дрожа от пережитого, Вера оглядывается вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100