Я другая, Егор Власьевич. Не для меня ваша жизнь. А без венца… Я в актрисы иду, куда уж ниже падать. Не мучьте меня, Егор Власьевич, не позорьте. Я вам как родному…
Прошкин подозрительно легко, как показалось Вере, принял отказ. Он поднялся, помял шапку в руках и проговорил напоследок:
– Помилуйте, Вера Федоровна, не казните. Знаю, что дурак: со свиным рылом в калашный ряд. В актрисы – это хорошо. Не бойтесь, вас не обидят. Я пригляжу, пока тут буду. Сошлетесь на меня, если что, – враз оставят в покое. Меня здесь хорошо знают, – показал он огромный, как булыжник, кулак. – А захотите меня увидеть, только кликните.
Он неловко поклонился и скоро вышел, оставив и деньги и подарки.
Так неожиданно все решилось. Вера поступила в труппу с жалованьем в две тысячи рублей и спешно взялась разучивать роль. Из трактира съезжать не стала: обжилась, привыкла, комнатка сделалась все равно что своя. Хозяин чудесным образом подобрел к Вере, более не напоминал об оплате, посылал справляться, не желает ли «мамзель» свежего судака или ушицы стерляжьей. Так невольно Вера попала в разряд почитаемых клиентов. Портнихи и модистки ходили к ней на дом, скоро обшивали, готовили гардероб для театра.
Антрепренер был счастлив: Вера не только взялась за роль Офелии, решительно потеснив озлобленную Натали, но и ссудила недостающими деньгами на ремонт театра. Девушку было не узнать, даже Сашка дивился. Глаза ее горели вдохновением, она летала по сцене, легкая, воздушная, помогала Сашке с его ролью, давала советы Антипу Игнатьевичу, который назло всем врагам репетировал-таки Гамлета. Пересмотрев старые, обшарпанные декорации, девушка разбранила их и заказала новые. Костюм Офелии изготовляли по ее указаниям, да Вера и сама что-то подшивала, вязала, прилаживала.
Премьеру перенесли еще на две недели: из-за ремонта не поспевали. Вера легко, без всякого усилия, разучила роль. Да она и знала ее почти наизусть. Во время репетиций она отрывалась совершенно от всего материального и уходила в мир сцены, как в свое воображение.
После праздника из труппы исчез Бурковский, прихватив приличную сумму денег, которую Антип Игнатьевич выдал ему на закупку краски и обивочной ткани. Вера и Сашка вздохнули свободнее. Жизнь налаживалась.
Однако Натали интриговала и злилась, и молодые артистки косо поглядывали на новое приобретение труппы. Сашка жуировал и волочился за каждым хорошеньким личиком. Вера утомилась выговаривать ему. Юношу нес поток удовольствий и переполняла радость жизни. Когда не хватало средств урезонивать братца, Вера прибегала к последнему: напоминала ему о больной матушке, оставленной на попечение Акульки. На миг чистое и ясное лицо юноши затуманивалось печалью, но он скоро утешался:
– Вот отыграем премьеру, и я навещу матушку. Беспременно!
То же говорила себе и Вера.
Промелькнула Фомина неделя, Красная горка, до премьеры опять рукой подать. Антип Игнатьевич истязал актеров на репетициях. Труппа роптала, Натали злобствовала, одна Вера ничего не замечала вокруг, вся отдаваясь роли. Она забывала поесть, домой приходила разве что только спать. Голова юной актрисы была занята разными улучшениями для спектакля и всего театра. Антип Игнатьевич ей благоволил и начинания поддерживал, да он ничего и не терял – ведь перемены не касались его кошелька. Чутье подсказывало ему, что девица действует верно.
Однажды он подозвал свою питомицу и, глядя ей в глаза, значительно произнес:
– Дитя мое, я не могу не предупредить тебя. Молодые артистки в труппе недовольны. Остерегайся их, особливо Натали. Они могу изрядно подгадить в твой дебют. Ничего не попишешь, в театре свои законы, как во всякой семье. Накануне премьеры будь осторожна и бдительна. От зависти и соперничества эти фурии готовы сорвать премьеру. Сдается мне, они что-то затевают.
Вера будто очнулась от сладостного долгого сна.
– Что я им сделала дурного? Отчего они меня ненавидят?
Антрепренер усмехнулся и завел глаза:
– О, это так понятно! Ты перебила у них роли, ты во сто крат талантливее, ты красива и благородна, ты не такая, как они. Этого ли не достаточно? Берегись, дитя мое. Боюсь, мне не сладить с ними в одиночку.
Вера зябко поежилась, ей стало не по себе. Антип Игнатьевич продолжал:
– Бездарности никогда не прощают таланта. О, на моих глазах разыгрывалось столько драм с трагическими финалами. Когда-то я был влюблен в обворожительное создание с такими же, как у тебя, прелестными чертами, волнующим голосом, нежными ручками… – Он поцеловал Вере ручки, а она опасливо отстранилась от наставника. – Мне было двадцать пять лет, я играл в труппе графа Верейского с его крепостными актерами. Я был наемный. Тогда в нашей труппе появилась Анастасия…
Антип Игнатьевич задумался, а Вера рискнула напомнить:
– Вы обещали рассказать о ней.
Антрепренер не сразу вышел из задумчивости. Он туманно глядел на Веру, будто видел перед собой не ее, а ту давнюю актрису, Анастасию.
– А не выпить ли нам кофию? – вдруг встрепенулся он и, призвав капельдинера, велел: – Василий, принеси нам кофе в мой кабинет.
Широким театральным жестом он пригласил Веру в комнатку за сценой. Кабинет Антипа Игнатьевича представлял собой среднее между канцелярией и актерской уборной. Бумаги, гусиные перья, чернильница пылились на столе вперемешку с баночками для помады и клея, кисточками и накладными бородами и усами. В углу на вешалках были распялены костюмы для самых разных ролей. На переднем плане красовались атласный колет со шпагой и черный плащ Гамлета. Короткие и длинные парики, головные уборы всех мастей: от берета со страусовым пером до рыцарского шлема, исполненного из картона и жести, – размещались на специальных болванках.
Все это нравилось Вере чрезвычайно, создавало иллюзию волшебного, сказочного мира. Девушка с опаской присела на маленький пуф на колесиках, а ее собеседник расположился перед трюмо, стоящим у стены, на стуле с высокой спинкой, развернув его к Вере. Уже темнело, и Антип Игнатьевич засветил китайский фонарик, висевший над трюмо. Помещение озарилось мягким причудливым светом, а по стенам запрыгали живые тени.
Капельдинер принес кофе и удалился, не забрав подноса. Вера уже волновалась от нетерпения, однако рассказчик не спешил продолжать. Он вкушал свой напиток с таким выражением лица, будто пил нектар олимпийских богов.
– Ну же! – не утерпела Вера.
И Антип Игнатьевич рассказал.
Анастасия появилась в крепостном театре графа Верейского, как ангел среди людей. Никто не знал, откуда она. Сказывали, что граф особенно отличает новую актрису, что она в фаворе. Поначалу Анастасия была пуглива, как горная серна, и молчалива, как греческая статуя. Она оживлялась лишь на репетициях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Прошкин подозрительно легко, как показалось Вере, принял отказ. Он поднялся, помял шапку в руках и проговорил напоследок:
– Помилуйте, Вера Федоровна, не казните. Знаю, что дурак: со свиным рылом в калашный ряд. В актрисы – это хорошо. Не бойтесь, вас не обидят. Я пригляжу, пока тут буду. Сошлетесь на меня, если что, – враз оставят в покое. Меня здесь хорошо знают, – показал он огромный, как булыжник, кулак. – А захотите меня увидеть, только кликните.
Он неловко поклонился и скоро вышел, оставив и деньги и подарки.
Так неожиданно все решилось. Вера поступила в труппу с жалованьем в две тысячи рублей и спешно взялась разучивать роль. Из трактира съезжать не стала: обжилась, привыкла, комнатка сделалась все равно что своя. Хозяин чудесным образом подобрел к Вере, более не напоминал об оплате, посылал справляться, не желает ли «мамзель» свежего судака или ушицы стерляжьей. Так невольно Вера попала в разряд почитаемых клиентов. Портнихи и модистки ходили к ней на дом, скоро обшивали, готовили гардероб для театра.
Антрепренер был счастлив: Вера не только взялась за роль Офелии, решительно потеснив озлобленную Натали, но и ссудила недостающими деньгами на ремонт театра. Девушку было не узнать, даже Сашка дивился. Глаза ее горели вдохновением, она летала по сцене, легкая, воздушная, помогала Сашке с его ролью, давала советы Антипу Игнатьевичу, который назло всем врагам репетировал-таки Гамлета. Пересмотрев старые, обшарпанные декорации, девушка разбранила их и заказала новые. Костюм Офелии изготовляли по ее указаниям, да Вера и сама что-то подшивала, вязала, прилаживала.
Премьеру перенесли еще на две недели: из-за ремонта не поспевали. Вера легко, без всякого усилия, разучила роль. Да она и знала ее почти наизусть. Во время репетиций она отрывалась совершенно от всего материального и уходила в мир сцены, как в свое воображение.
После праздника из труппы исчез Бурковский, прихватив приличную сумму денег, которую Антип Игнатьевич выдал ему на закупку краски и обивочной ткани. Вера и Сашка вздохнули свободнее. Жизнь налаживалась.
Однако Натали интриговала и злилась, и молодые артистки косо поглядывали на новое приобретение труппы. Сашка жуировал и волочился за каждым хорошеньким личиком. Вера утомилась выговаривать ему. Юношу нес поток удовольствий и переполняла радость жизни. Когда не хватало средств урезонивать братца, Вера прибегала к последнему: напоминала ему о больной матушке, оставленной на попечение Акульки. На миг чистое и ясное лицо юноши затуманивалось печалью, но он скоро утешался:
– Вот отыграем премьеру, и я навещу матушку. Беспременно!
То же говорила себе и Вера.
Промелькнула Фомина неделя, Красная горка, до премьеры опять рукой подать. Антип Игнатьевич истязал актеров на репетициях. Труппа роптала, Натали злобствовала, одна Вера ничего не замечала вокруг, вся отдаваясь роли. Она забывала поесть, домой приходила разве что только спать. Голова юной актрисы была занята разными улучшениями для спектакля и всего театра. Антип Игнатьевич ей благоволил и начинания поддерживал, да он ничего и не терял – ведь перемены не касались его кошелька. Чутье подсказывало ему, что девица действует верно.
Однажды он подозвал свою питомицу и, глядя ей в глаза, значительно произнес:
– Дитя мое, я не могу не предупредить тебя. Молодые артистки в труппе недовольны. Остерегайся их, особливо Натали. Они могу изрядно подгадить в твой дебют. Ничего не попишешь, в театре свои законы, как во всякой семье. Накануне премьеры будь осторожна и бдительна. От зависти и соперничества эти фурии готовы сорвать премьеру. Сдается мне, они что-то затевают.
Вера будто очнулась от сладостного долгого сна.
– Что я им сделала дурного? Отчего они меня ненавидят?
Антрепренер усмехнулся и завел глаза:
– О, это так понятно! Ты перебила у них роли, ты во сто крат талантливее, ты красива и благородна, ты не такая, как они. Этого ли не достаточно? Берегись, дитя мое. Боюсь, мне не сладить с ними в одиночку.
Вера зябко поежилась, ей стало не по себе. Антип Игнатьевич продолжал:
– Бездарности никогда не прощают таланта. О, на моих глазах разыгрывалось столько драм с трагическими финалами. Когда-то я был влюблен в обворожительное создание с такими же, как у тебя, прелестными чертами, волнующим голосом, нежными ручками… – Он поцеловал Вере ручки, а она опасливо отстранилась от наставника. – Мне было двадцать пять лет, я играл в труппе графа Верейского с его крепостными актерами. Я был наемный. Тогда в нашей труппе появилась Анастасия…
Антип Игнатьевич задумался, а Вера рискнула напомнить:
– Вы обещали рассказать о ней.
Антрепренер не сразу вышел из задумчивости. Он туманно глядел на Веру, будто видел перед собой не ее, а ту давнюю актрису, Анастасию.
– А не выпить ли нам кофию? – вдруг встрепенулся он и, призвав капельдинера, велел: – Василий, принеси нам кофе в мой кабинет.
Широким театральным жестом он пригласил Веру в комнатку за сценой. Кабинет Антипа Игнатьевича представлял собой среднее между канцелярией и актерской уборной. Бумаги, гусиные перья, чернильница пылились на столе вперемешку с баночками для помады и клея, кисточками и накладными бородами и усами. В углу на вешалках были распялены костюмы для самых разных ролей. На переднем плане красовались атласный колет со шпагой и черный плащ Гамлета. Короткие и длинные парики, головные уборы всех мастей: от берета со страусовым пером до рыцарского шлема, исполненного из картона и жести, – размещались на специальных болванках.
Все это нравилось Вере чрезвычайно, создавало иллюзию волшебного, сказочного мира. Девушка с опаской присела на маленький пуф на колесиках, а ее собеседник расположился перед трюмо, стоящим у стены, на стуле с высокой спинкой, развернув его к Вере. Уже темнело, и Антип Игнатьевич засветил китайский фонарик, висевший над трюмо. Помещение озарилось мягким причудливым светом, а по стенам запрыгали живые тени.
Капельдинер принес кофе и удалился, не забрав подноса. Вера уже волновалась от нетерпения, однако рассказчик не спешил продолжать. Он вкушал свой напиток с таким выражением лица, будто пил нектар олимпийских богов.
– Ну же! – не утерпела Вера.
И Антип Игнатьевич рассказал.
Анастасия появилась в крепостном театре графа Верейского, как ангел среди людей. Никто не знал, откуда она. Сказывали, что граф особенно отличает новую актрису, что она в фаворе. Поначалу Анастасия была пуглива, как горная серна, и молчалива, как греческая статуя. Она оживлялась лишь на репетициях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100