Я тоже хочу попросить вас об услуге. Не поможете ли вы мне переодеть рубашку?
– Конечно. Вас беспокоит запястье? Вы должны были послать за мной. Летти знает, где меня найти.
– О, запястье в полном порядке. Но я не решаюсь снять повязку – боюсь потревожить чертову рану, а в связи с этим не могу ни надеть куртку, ни снять рубашку. Бог с ней, с курткой, но грязное белье я ненавижу больше всего на свете. А вы?
Хамфри осознал, что на подобные вещи никогда не обращал особого внимания. Всю жизнь он менял рубашки в определенный день, а их состояние не имело для него никакого значения. Чувство, которое собеседник вложил в слово «ненавижу», смутило Хамфри, и он твердо решил уделять в будущем большее внимание одежде.
– Дело в том, – сказал Хамфри, – что я прошу одолжить мне двадцать четыре шиллинга. Если вы не можете или не хотите этого сделать, я поспешу назад в город и постараюсь раздобыть деньги где-нибудь еще. А если можете, то я обещаю вернуть долг сразу же после Рождества… И конечно же я помогу вам переодеться. Извините, что побеспокоил вас, мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто моя просьба как-то связана с тем, что я сделал для вас в тот вечер. Просто я здесь мало кого знаю, а мне срочно нужны двадцать четыре шиллинга.
– Разумеется, приятель, вы можете взять столько, сколько хотите. Помимо того, чем я вам обязан, я бы заплатил вдвое за возможность сменить рубашку. Не смотрите на меня с таким недоверием. Попробовали бы вы носить четыре дня грязную рубашку! Вот…
– Он сунул в карман свободную руку, извлек горсть золотых и серебряных монет и бросил их на стол.
– Берите, сколько надо, а потом развяжите меня и помогите переодеться. По правде говоря, я пришел в ужас, когда рана снова начала кровоточить. Если же это случится еще раз, то мне конец. Терпеть не могу кровь, особенно свою собственную.
Хамфри начал снимать перевязь.
– Полагаю, с моей стороны было оплошностью отпустить вас в таком состоянии. Но Летти и миссис Роуэн, как я понял, хотели все сохранить в тайне, и я не стал навязываться. Я подумал, что в случае нужды вы сможете послать за врачом, и лишь гораздо позже узнал, где вы живете.
– Летти… Это новенькая племянница с красивыми глазками, – заметил Плант, игнорируя остальную часть монолога Хамфри.
– Уф! – Он осторожно выпрямил руку.
– Какое облегчение. Господи, да она совсем затекла. Это ведь не на всю жизнь?
– Конечно нет. Я наложу чистую повязку, поменьше, и вы сможете переодевать рубашку, когда пожелаете. Вреда это не причинит. Вам следует некоторое время подержать руку на перевязи, чтобы уберечь ее от случайных ударов. Рана заживает хорошо, а если учесть, в какой спешке я ее обрабатывал, то даже очень хорошо.
– Такой умный парень, как вы, не должен испытывать недостатка в деньгах. В тот вечер вы могли заявить мне, как разбойник: «Кошелек или жизнь», и я был бы вынужден заплатить.
Плант разразился хохотом, не позволявшим счесть его слова оскорбительными. Сгибая и разгибая руку, он подошел к шкафу возле камина и открыл дверцу. Внутри Хамфри увидел несколько аккуратно развешанных костюмов, полки с чистым бельем, а внизу ряд начищенной до блеска обуви. Наблюдая за тем, как Плант снимает грязную рубашку и надевает чистую, Хамфри осознал, что последние четыре года был лишен компании молодых людей, своих сверстников. Он никогда не ощущал этого до встречи с Летти, будучи слишком занятым и считая свою жизнь достаточно насыщенной. Но зрелище худощавой, мускулистой спины Планта оживило ностальгические воспоминания о школьных днях, о друзьях, с которыми можно было обмениваться секретами и шутками, не думая об ответственности и хороших манерах. Хамфри уже второй раз испытывал к Планту Дрисколлу дружеские чувства: как было бы хорошо пользоваться доверием Планта, а в ответ рассказать ему о Летти и спросить его мнение о семействе Роуэн!
– Вот так-то лучше, – удовлетворенно произнес Плант. – Теперь я даже не чувствую щетины на лице. Вообще-то я побрился, хотя это чертовски трудно делать одной рукой, но в грязной рубашке все равно ощущал себя небритым и вшивым. – Он с отвращением подобрал старую рубашку и швырнул ее в угол.
– Еще раз спасибо. А теперь давайте выпьем.
Плант достал бутылку бренди и два стакана. Стол был захламлен, и после безуспешных попыток освободить место он указал на разбросанные деньги:
– Так сколько вам нужно? – Его манера разговаривать и жест, которым он пытался отодвинуть монеты, свидетельствовали о полном отрицании их ценности, словно это были не деньги, а пуговицы или овсяная крупа.
– Двадцать четыре шиллинга. Верну после Рождества.
– Да, я понял. И это все? Берите больше – сейчас у меня полно денег. Вы ведь могли предъявить мне счет в тот момент, когда я был без гроша.
– О, я бы так не поступил.
– Почему?
– Потому что, говоря откровенно, в тот вечер я искренне наслаждался, занимаясь вами. Я ведь предстал в выгодном свете, а за это нельзя брать деньги. Мне всегда казалось, – смущенно продолжал Хамфри, – что меня в кафе… ну, только терпят. В тот вечер, когда я пришел на ужин – помните, вы там тоже были, – половина разговоров и шуток осталась за пределами моего понимания, как и карточная игра, поэтому я был рад показать, что способен кое на что.
– Вполне естественное чувство, – кивнул Плант, протягивая ему стакан.
– Да, я помню, увидев вас, заинтересовался, что вам там понадобилось… Не поймите меня превратно, но вы казались… выше остальных. Хэттон – простофиля, Эверетт – повеса, да и все мы никчемная публика. Вы там пришлись не ко двору.
– Точно не ко двору, но едва ли я оказался выше остальных, – улыбнулся Хамфри.
Последовала пауза, которая, однако, не выглядела неловкой. Минуты через две Хамфри заметил, что начало темнеть. Он поспешно допил бренди и поднялся, смущенно глядя на все еще лежащую на столе кучу монет. Плант отсчитал двадцать четыре шиллинга и протянул их ему.
– Берите, но я остаюсь чертовски вам обязанным.
– Я все верну сразу после Рождества.
– Не сомневаюсь. Всего хорошего, доктор Шедболт.
– Меня зовут Хамфри.
– Ну, тогда Хамфри. Мое имя вы знаете.
– До свидания, Плант, благодарю вас. Надеюсь, вы счастливо проведете Рождество. – Хамфри искренне произнес затасканную фразу. Плант выглядел слегка удивленным, как будто приближение Рождества застало его врасплох.
– Надеюсь, вы тоже, – вежливо ответил он. Хамфри спрятал деньги в карман и провел пальцами по лежащему там подарку для Летти, которому уже не грозила опасность.
Менее чем через час он уже был в доме миссис Нейлор с часами в руке. Она молча приняла их и осторожно положила на пол между двумя тростями с серебряными набалдашниками. Потом старуха, шагнув назад, принялась с удовлетворением обозревать лежащие предметы, как будто только что сделала последний штрих в замысловатом орнаменте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Конечно. Вас беспокоит запястье? Вы должны были послать за мной. Летти знает, где меня найти.
– О, запястье в полном порядке. Но я не решаюсь снять повязку – боюсь потревожить чертову рану, а в связи с этим не могу ни надеть куртку, ни снять рубашку. Бог с ней, с курткой, но грязное белье я ненавижу больше всего на свете. А вы?
Хамфри осознал, что на подобные вещи никогда не обращал особого внимания. Всю жизнь он менял рубашки в определенный день, а их состояние не имело для него никакого значения. Чувство, которое собеседник вложил в слово «ненавижу», смутило Хамфри, и он твердо решил уделять в будущем большее внимание одежде.
– Дело в том, – сказал Хамфри, – что я прошу одолжить мне двадцать четыре шиллинга. Если вы не можете или не хотите этого сделать, я поспешу назад в город и постараюсь раздобыть деньги где-нибудь еще. А если можете, то я обещаю вернуть долг сразу же после Рождества… И конечно же я помогу вам переодеться. Извините, что побеспокоил вас, мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто моя просьба как-то связана с тем, что я сделал для вас в тот вечер. Просто я здесь мало кого знаю, а мне срочно нужны двадцать четыре шиллинга.
– Разумеется, приятель, вы можете взять столько, сколько хотите. Помимо того, чем я вам обязан, я бы заплатил вдвое за возможность сменить рубашку. Не смотрите на меня с таким недоверием. Попробовали бы вы носить четыре дня грязную рубашку! Вот…
– Он сунул в карман свободную руку, извлек горсть золотых и серебряных монет и бросил их на стол.
– Берите, сколько надо, а потом развяжите меня и помогите переодеться. По правде говоря, я пришел в ужас, когда рана снова начала кровоточить. Если же это случится еще раз, то мне конец. Терпеть не могу кровь, особенно свою собственную.
Хамфри начал снимать перевязь.
– Полагаю, с моей стороны было оплошностью отпустить вас в таком состоянии. Но Летти и миссис Роуэн, как я понял, хотели все сохранить в тайне, и я не стал навязываться. Я подумал, что в случае нужды вы сможете послать за врачом, и лишь гораздо позже узнал, где вы живете.
– Летти… Это новенькая племянница с красивыми глазками, – заметил Плант, игнорируя остальную часть монолога Хамфри.
– Уф! – Он осторожно выпрямил руку.
– Какое облегчение. Господи, да она совсем затекла. Это ведь не на всю жизнь?
– Конечно нет. Я наложу чистую повязку, поменьше, и вы сможете переодевать рубашку, когда пожелаете. Вреда это не причинит. Вам следует некоторое время подержать руку на перевязи, чтобы уберечь ее от случайных ударов. Рана заживает хорошо, а если учесть, в какой спешке я ее обрабатывал, то даже очень хорошо.
– Такой умный парень, как вы, не должен испытывать недостатка в деньгах. В тот вечер вы могли заявить мне, как разбойник: «Кошелек или жизнь», и я был бы вынужден заплатить.
Плант разразился хохотом, не позволявшим счесть его слова оскорбительными. Сгибая и разгибая руку, он подошел к шкафу возле камина и открыл дверцу. Внутри Хамфри увидел несколько аккуратно развешанных костюмов, полки с чистым бельем, а внизу ряд начищенной до блеска обуви. Наблюдая за тем, как Плант снимает грязную рубашку и надевает чистую, Хамфри осознал, что последние четыре года был лишен компании молодых людей, своих сверстников. Он никогда не ощущал этого до встречи с Летти, будучи слишком занятым и считая свою жизнь достаточно насыщенной. Но зрелище худощавой, мускулистой спины Планта оживило ностальгические воспоминания о школьных днях, о друзьях, с которыми можно было обмениваться секретами и шутками, не думая об ответственности и хороших манерах. Хамфри уже второй раз испытывал к Планту Дрисколлу дружеские чувства: как было бы хорошо пользоваться доверием Планта, а в ответ рассказать ему о Летти и спросить его мнение о семействе Роуэн!
– Вот так-то лучше, – удовлетворенно произнес Плант. – Теперь я даже не чувствую щетины на лице. Вообще-то я побрился, хотя это чертовски трудно делать одной рукой, но в грязной рубашке все равно ощущал себя небритым и вшивым. – Он с отвращением подобрал старую рубашку и швырнул ее в угол.
– Еще раз спасибо. А теперь давайте выпьем.
Плант достал бутылку бренди и два стакана. Стол был захламлен, и после безуспешных попыток освободить место он указал на разбросанные деньги:
– Так сколько вам нужно? – Его манера разговаривать и жест, которым он пытался отодвинуть монеты, свидетельствовали о полном отрицании их ценности, словно это были не деньги, а пуговицы или овсяная крупа.
– Двадцать четыре шиллинга. Верну после Рождества.
– Да, я понял. И это все? Берите больше – сейчас у меня полно денег. Вы ведь могли предъявить мне счет в тот момент, когда я был без гроша.
– О, я бы так не поступил.
– Почему?
– Потому что, говоря откровенно, в тот вечер я искренне наслаждался, занимаясь вами. Я ведь предстал в выгодном свете, а за это нельзя брать деньги. Мне всегда казалось, – смущенно продолжал Хамфри, – что меня в кафе… ну, только терпят. В тот вечер, когда я пришел на ужин – помните, вы там тоже были, – половина разговоров и шуток осталась за пределами моего понимания, как и карточная игра, поэтому я был рад показать, что способен кое на что.
– Вполне естественное чувство, – кивнул Плант, протягивая ему стакан.
– Да, я помню, увидев вас, заинтересовался, что вам там понадобилось… Не поймите меня превратно, но вы казались… выше остальных. Хэттон – простофиля, Эверетт – повеса, да и все мы никчемная публика. Вы там пришлись не ко двору.
– Точно не ко двору, но едва ли я оказался выше остальных, – улыбнулся Хамфри.
Последовала пауза, которая, однако, не выглядела неловкой. Минуты через две Хамфри заметил, что начало темнеть. Он поспешно допил бренди и поднялся, смущенно глядя на все еще лежащую на столе кучу монет. Плант отсчитал двадцать четыре шиллинга и протянул их ему.
– Берите, но я остаюсь чертовски вам обязанным.
– Я все верну сразу после Рождества.
– Не сомневаюсь. Всего хорошего, доктор Шедболт.
– Меня зовут Хамфри.
– Ну, тогда Хамфри. Мое имя вы знаете.
– До свидания, Плант, благодарю вас. Надеюсь, вы счастливо проведете Рождество. – Хамфри искренне произнес затасканную фразу. Плант выглядел слегка удивленным, как будто приближение Рождества застало его врасплох.
– Надеюсь, вы тоже, – вежливо ответил он. Хамфри спрятал деньги в карман и провел пальцами по лежащему там подарку для Летти, которому уже не грозила опасность.
Менее чем через час он уже был в доме миссис Нейлор с часами в руке. Она молча приняла их и осторожно положила на пол между двумя тростями с серебряными набалдашниками. Потом старуха, шагнув назад, принялась с удовлетворением обозревать лежащие предметы, как будто только что сделала последний штрих в замысловатом орнаменте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52