От такого характера частенько страдали многочисленные ученики Адриана Трофимовича. И все же мало кто так, как он, умел передавать ученикам свое искусство.
В несколько уроков Адриан Трофимович поставил Саше Даргомыжскому руки. Сашины пальцы с каждым разом ста­новились все более гибкими, послушными, а звук - легким, летучим и одновременно насыщенным, глубоким.
Однако чем больше Саша успевал, тем большие требова­ния предъявлял к нему Адриан Трофимович.
- Техника - вещь нужная, но она всего-навсего слу­жанка.
- Как служанка? - растерялся ученик.
- А так! Сама по себе она ничто, если не служит вдох­новению. Иначе говоря, с одной голой техникой артист за ро­ялем - все равно что механическая кукла!
Учитель стал добиваться от ученика игры осмысленной, одухотворенной. А для того заставлял его глубже и глубже вникать в суть и характер исполняемой музыки. Учитель не ограничивался словесным объяснением. Он сам садился за рояль. И тогда для Саши наступали минуты истинного на­слаждения. Ему еще не приходилось в ту пору слышать ис­полнителя лучшего, чем Адриан Трофимович.
Как-то раз Данилевский, задержавшись после урока, за­играл что-то незнакомое. Похожая на плавный грациозный танец, пьеса была удивительно изящна и чувствительна.
- Как называется эта пьеса? - спросил Саша.
- Полонез.
- А сочинитель кто?
Адриан Трофимович помедлил с ответом, потом, откаш­лявшись, нехотя признался:
- Ну, предположим, я.
Вот это новость! Мало того, что Адриан Трофимович за­мечательный пианист, он, оказывается, еще и композитор!
Ученик с интересом взглянул на учителя. Как странно уживаются в этом человеке, казалось бы, несовместимые ве­щи: упрямый, желчный нрав и столько неподдельного чув­ства!
Последнее обстоятельство поселило в Сашином сердце робкие надежды. Дело в том, что сам Александр Даргомыж­ский тоже сочиняет музыку. И не просто импровизирует за роялем, а пытается даже записывать в нотной тетради. Прав­да, сочиняет он совсем недавно и покамест тайком ото всех, в особенности от брата Эраста, чьих язвительных насмешек боится пуще всего на свете.
Конечно, ничего не подозревал о Сашиной тайне и Адри­ан Трофимович. До сегодняшнего дня мальчик и не помышлял открыться строгому учителю. Но теперь, пожалуй, рас­храбрится. Тем более, в заветной тетради Александра Дар­гомыжского накопилось несколько новых пьес и ему давно хотелось их показать кому-нибудь. Кто знает, может, обра­дуется Адриан Трофимович усердию юного сочинителя. Мо­жет, наградит его даже похвалой.
С вечера Саша, придирчиво отобрав лучшие, по его мне­нию, пьесы, старательно переписывает их набело, чтобы ут­ром показать учителю. И тогда... Сашино сердце сладко за­мирает от предвкушения будущего торжества.
- Это еще что?! - гневно вскричал Данилевский, когда ученик протянул ему после окончания урока нотную тетрадь.
Адриан Трофимович не дал себе труда даже бегло озна­комиться с музыкальными произведениями Александра Дар­гомыжского. Едва взглянув в ноты, учитель грозно сдвинул брови и - р-раз! - лишь мелкие клочки бумаги разлетелись по полу.
Но рассерженному маэстро все еще показалось малым наказание. Этакий желторотый птенец! Кажется, еще и де­сяти лет не минуло ему, а туда же - вздумал в сочинители податься. А что в том хорошего? Он, Адриан Трофимович, по собственному горькому опыту знает: ничего доброго не сулит карьера композитора - одни слезы, да уколы самолюбия, да нужду вдобавок. Покуда окончательно не одолела ученика пагубная страсть, надо с корнем ее вырывать, как сорную траву.
В крайнем раздражении Адриан Трофимович схватил классный журнал и, обмакнув гусиное перо в чернила, вместо обычной похвальной отметки по поведению вывел крупными буквами: «Весьма скверно!»
После ухода учителя Саша старательно собирал порван­ные листы. Собирал и думал: придется завести для музы­кальных сочинений новую тетрадь. А как же иначе?
ДОМАШНИЙ ТЕАТР
Вот идет Петруша, добрый трубочист,
Хоть лицом и черен, но душою чист...
- Но душою чист... - нараспев повторяет Саша Дарго­мыжский и что-то быстро записывает на нотных линейках.
Конечно, он бы и сам не прочь сыграть роль Петруши-трубочиста в домашнем спектакле. Кого не соблазнит счаст­ливая возможность предстать на сцене перед публикой с лицом, густо вымазанным сажей? Но по праву старшинства эта роль поручена брату Эрасту. Тому всегда везет.
Но как не позавидовать трубочисту Петруше, который усердно трудится, помогая бедным родителям? Впрочем, ге­роический подвиг совершает в пьесе и другой мальчик. Для спасения родителей от нищеты он жертвует даже любимыми канарейками, о чем трижды объявляет зрителям в прозе и в куплетах. Вот эту роль и будет исполнять Саша Даргомыж­ский.
- Ну как, дружок, подвигается работа? - Марья Бори­совна заглядывает через плечо сына в разложенные на столе листы.
Она, как и обычно, заинтересованная участница всех до­машних увеселений. В данном же случае у Марьи Борисов­ны есть причина проявлять особый интерес. Ибо назидатель­ная пьеса о Петруше-трубочисте принадлежит собственно­му ее перу.
Марья Даргомыжская с детских лет увлекалась поэзией и еще в девичестве печатала свои стихи в журналах. Ко­нечно, не ахти какие стихи, но с тех пор ничто уже не могло помешать ее служению музам - ни замужество, ни семейные заботы.
А пока на домашней сцене Даргомыжских идут усилен­ные репетиции. На 25 сентября 1822 года, в день именин Сер­гея Николаевича, назначено представление: детская опера-водевиль «Трубочист, или Доброе дело не остается без на­грады». Опера эта, как сказано в искусно разрисованной про­грамме, будет разыграна детьми сочинительницы.
Марья Борисовна с удовольствием наблюдает за тем, как вдохновенно трудятся юные артисты, в особенности Сашень­ка. Все, что связано с театром, имеет в его глазах неодоли­мую силу. Саша до сих пор не может забыть впечатления, которое произвело на него первое посещение столичного те­атра. И теперь после музыки, пожалуй, превыше всего на свете он любит именно театр. Притом не только как зритель. Он желает делать в театре решительно все: быть актером и постановщиком, декоратором и музыкантом и даже театраль­ным сочинителем.
Наконец, настал торжественный день спектакля. Актеры играли свои роли и пели как нельзя лучше. Саша появился на сцене с клеткой, в которой сидели канарейки, будто жи­вые. Потом участники представления пропели заключитель­ные куплеты. А гости, дружно аплодируя, кричали:
- Браво автору!
И Марья Борисовна с улыбкой отвечала на овацию.
Но как-то скоро все забыли чувствительную историю о Петруше-трубочисте. Увы, такова была судьба всех поэтиче­ских опытов Марьи Борисовны, печатавшихся когда-то на страницах благонамеренных журналов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37