Нимий Никет начал подниматься по лестнице, буквально пылая от ярости, но к тому моменту, когда он добрался до последних ступенек, его гнев уже несколько поостыл и он решил, что будет благоразумнее избежать прямого объяснения и всю интересующую его информацию о событиях, вызвавших появление подобного приказа, получить каким-то иным, менее рискованным путем. В трудные минуты он всегда руководствовался советами Кекавмена, старого царедворца, который, разочаровавшись в жизни при дворе, удалился в свое имение и остаток дней провел вдали от столицы. Первая заповедь Кекавмена гласила: не рискуй, скрывай свои чувства, смотри вперед, но и оглядывайся, смотри вверх, но и вниз, направо и налево, не доверяй никому, особенно женщинам, врачам и повару, не давай и не бери деньги в долг, избегай встреч с противником лицом к лицу. Нимий Никет медленно спустился по лестнице, по которой только что взбежал с такой решительностью и отвагой, и направился по коридору в свое ведомство, где думал застать секретаря и, может быть, получить у него какие-то разъяснения.
Этериарху недавно исполнилось сорок лет, но сам он чувствовал себя дряхлым стариком, хотя иногда ему казалось, будто под его обветренной и огрубевшей шкурой солдата живет кто-то другой, нежный и трепетный. Лишения и тяготы долгих военных кампаний надломили его здоровье и силы, и теперь он чувствовал боль во всем теле, но еще сильнее у него болела душа с тех пор, как он навсегда распрощался с возможностью получить должность куропалата, которую Лев Фока предпочел должности магистра, остававшейся свободной после смерти Бринги. Несмотря на компрометировавшие его сплетни, Лев воспользовался родством с Никифором, чтобы присвоить себе чрезмерную власть и особые привилегии, которые никто не решался у него оспорить. Нимий Никет был убежден, что у него больше достоинств, чем у Льва, и что он заслуживает более почетную должность, чем та, которую занимал при дворе, но придворные всегда смотрели на военных с пренебрежением, если только у тех не было славы героев, как у Никифора или Цимисхия. Должность этериарха не позволяла ему проявить себя ни на военном, ни на административном, ни на дипломатическом поприщах. Пообещав поддержку в борьбе с Брингой регентше Феофано, он думал извлечь выгоду из их тайных отношений, которые в какой-то момент чуть было не перешли в более интимные. Но с того дня Феофано совершенно исчезла с его горизонта, отгородившись толпой евнухов, придворных кавалеров и дам, далекая и неприступная, вознесенная на вершину власти. И потом, чего вообще можно было ожидать от этой женщины? Ему вполне хватило короткой встречи, чтобы окончательно убедиться в том, что он давно уже знал: Феофано была циничной, бездушной и бесчувственной, бесчестной и бессердечной, непредсказуемой в желаниях и поступках, необузданной в своих страстях и честолюбивых замыслах. И хотя сам этериарх тоже не был человеком высокой морали, он считал Феофано роковой и опасной женщиной, с которой лучше не связываться.
Нимий Никет был одинок, и ему приходилось скрывать свои физические и душевные страдания от окружающих, тем более что в силу положения и занимаемой должности он должен был держать в узде эту ораву варваров, из которых состояла дворцовая гвардия, — вспыльчивых, неотесанных, драчливых, всегда готовых унизить более слабых. И он прекрасно понимал, что, если эта грубая солдатня почувствует его слабость, ему конец. Нимий Никет и сам не был ни добряком, ни неженкой, не раз повторял, что не знает, есть ли у него вообще сердце, но какое-то смутное воспоминание о любви все-таки жило в памяти этериарха, делая еще более горьким его одиночество среди других придворных, порхавших по Дворцу, словно мотыльки. Военная жизнь в отдаленных пограничных районах способствовала тому, что он стал обращать внимание на красивых молодых людей, служивших под его началом, но с тех пор как Нимий Никет обосновался во Дворце, он скрывал свои чувства, чтобы не стать мишенью для насмешек евнухов и бородачей. Тягу к мужской красоте он сохранил лишь как воспоминание о праздной суете военной жизни, а может быть, и как тайную свою склонность.
В обязанности дворцовой гвардии входило не только поддержание порядка во Дворце, не только предотвращение возможных заговоров и покушений на императора, которого к тому же охраняли его собственные верные копьеносцы и телохранители, но и наведение порядка в городе. Беспорядки всегда вспыхивали неожиданно, медленно вызревая где-то в недрах домов, торговых лавок, среди портового люда, и соглядатаи, которыми буквально кишела столица, все равно не успевали заблаговременно предупредить о них. Этериарх знал, что у жителей города всегда есть причины для недовольства, и потому бунт мог вспыхнуть в любой момент, но даже ему ни разу не удавалось угадать, когда именно и где. Никто не сообщал ему заранее об обложении новыми налогами купцов и торговцев, которые и без того уже не выдерживали конкуренции с венецианцами и генуэзцами; о поставках для армии соленой рыбы и зерна; об обесценке номизмы, курс которой все больше падал, а покупательная способность уменьшалась день ото дня. Но чем беднее становился народ, тем богаче и спесивее делались купцы, наживавшиеся на военных поставках и поставках в Большой Дворец. Кроме того, в последние годы два мощных землетрясения разрушили дома бедняков в столице и в пригороде, что, разумеется, способствовало возникновению новых, почти неразрешимых проблем, привело к новым взрывам недовольства и новым беспорядкам.
Уже не раз доведенный до отчаяния народ громил военные склады, где хранился провиант для отправки в зоны боевых действий, а также склады соленой рыбы в порту Буколеон. В подобных случаях дворцовая гвардия выходила из Дворца и безжалостно разгоняла плохо вооруженных, обессилевших от голода людей, многих забивая до смерти тут же, на месте. После этих кровавых стычек беспорядки принялись чинить жены бунтовщиков. Даже самые свирепые воины — а особой жестокостью отличались печенеги — все-таки не решались убивать беззащитных женщин, многие из которых выходили на площадь с детьми на руках.
Перед этими бунтующими женщинами Нимий Никет чувствовал себя совершенно беспомощным и беззащитным. Последняя подобная стычка произошла за несколько дней до таинственного преступления в оружейной мастерской. Женщины Константинополя устроили шумную демонстрацию протеста против пекарей, обвиняя их в том, что при выпечке хлеба они будто бы смешивают муку с золой. Сотни женщин с утра и до вечера расхаживали взад и вперед но улице Месе, выкрикивая оскорбления и ругательства в адрес пекарен и размахивая длинными палками, с насаженными на них круглыми булочками, выкрашенными в черный цвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Этериарху недавно исполнилось сорок лет, но сам он чувствовал себя дряхлым стариком, хотя иногда ему казалось, будто под его обветренной и огрубевшей шкурой солдата живет кто-то другой, нежный и трепетный. Лишения и тяготы долгих военных кампаний надломили его здоровье и силы, и теперь он чувствовал боль во всем теле, но еще сильнее у него болела душа с тех пор, как он навсегда распрощался с возможностью получить должность куропалата, которую Лев Фока предпочел должности магистра, остававшейся свободной после смерти Бринги. Несмотря на компрометировавшие его сплетни, Лев воспользовался родством с Никифором, чтобы присвоить себе чрезмерную власть и особые привилегии, которые никто не решался у него оспорить. Нимий Никет был убежден, что у него больше достоинств, чем у Льва, и что он заслуживает более почетную должность, чем та, которую занимал при дворе, но придворные всегда смотрели на военных с пренебрежением, если только у тех не было славы героев, как у Никифора или Цимисхия. Должность этериарха не позволяла ему проявить себя ни на военном, ни на административном, ни на дипломатическом поприщах. Пообещав поддержку в борьбе с Брингой регентше Феофано, он думал извлечь выгоду из их тайных отношений, которые в какой-то момент чуть было не перешли в более интимные. Но с того дня Феофано совершенно исчезла с его горизонта, отгородившись толпой евнухов, придворных кавалеров и дам, далекая и неприступная, вознесенная на вершину власти. И потом, чего вообще можно было ожидать от этой женщины? Ему вполне хватило короткой встречи, чтобы окончательно убедиться в том, что он давно уже знал: Феофано была циничной, бездушной и бесчувственной, бесчестной и бессердечной, непредсказуемой в желаниях и поступках, необузданной в своих страстях и честолюбивых замыслах. И хотя сам этериарх тоже не был человеком высокой морали, он считал Феофано роковой и опасной женщиной, с которой лучше не связываться.
Нимий Никет был одинок, и ему приходилось скрывать свои физические и душевные страдания от окружающих, тем более что в силу положения и занимаемой должности он должен был держать в узде эту ораву варваров, из которых состояла дворцовая гвардия, — вспыльчивых, неотесанных, драчливых, всегда готовых унизить более слабых. И он прекрасно понимал, что, если эта грубая солдатня почувствует его слабость, ему конец. Нимий Никет и сам не был ни добряком, ни неженкой, не раз повторял, что не знает, есть ли у него вообще сердце, но какое-то смутное воспоминание о любви все-таки жило в памяти этериарха, делая еще более горьким его одиночество среди других придворных, порхавших по Дворцу, словно мотыльки. Военная жизнь в отдаленных пограничных районах способствовала тому, что он стал обращать внимание на красивых молодых людей, служивших под его началом, но с тех пор как Нимий Никет обосновался во Дворце, он скрывал свои чувства, чтобы не стать мишенью для насмешек евнухов и бородачей. Тягу к мужской красоте он сохранил лишь как воспоминание о праздной суете военной жизни, а может быть, и как тайную свою склонность.
В обязанности дворцовой гвардии входило не только поддержание порядка во Дворце, не только предотвращение возможных заговоров и покушений на императора, которого к тому же охраняли его собственные верные копьеносцы и телохранители, но и наведение порядка в городе. Беспорядки всегда вспыхивали неожиданно, медленно вызревая где-то в недрах домов, торговых лавок, среди портового люда, и соглядатаи, которыми буквально кишела столица, все равно не успевали заблаговременно предупредить о них. Этериарх знал, что у жителей города всегда есть причины для недовольства, и потому бунт мог вспыхнуть в любой момент, но даже ему ни разу не удавалось угадать, когда именно и где. Никто не сообщал ему заранее об обложении новыми налогами купцов и торговцев, которые и без того уже не выдерживали конкуренции с венецианцами и генуэзцами; о поставках для армии соленой рыбы и зерна; об обесценке номизмы, курс которой все больше падал, а покупательная способность уменьшалась день ото дня. Но чем беднее становился народ, тем богаче и спесивее делались купцы, наживавшиеся на военных поставках и поставках в Большой Дворец. Кроме того, в последние годы два мощных землетрясения разрушили дома бедняков в столице и в пригороде, что, разумеется, способствовало возникновению новых, почти неразрешимых проблем, привело к новым взрывам недовольства и новым беспорядкам.
Уже не раз доведенный до отчаяния народ громил военные склады, где хранился провиант для отправки в зоны боевых действий, а также склады соленой рыбы в порту Буколеон. В подобных случаях дворцовая гвардия выходила из Дворца и безжалостно разгоняла плохо вооруженных, обессилевших от голода людей, многих забивая до смерти тут же, на месте. После этих кровавых стычек беспорядки принялись чинить жены бунтовщиков. Даже самые свирепые воины — а особой жестокостью отличались печенеги — все-таки не решались убивать беззащитных женщин, многие из которых выходили на площадь с детьми на руках.
Перед этими бунтующими женщинами Нимий Никет чувствовал себя совершенно беспомощным и беззащитным. Последняя подобная стычка произошла за несколько дней до таинственного преступления в оружейной мастерской. Женщины Константинополя устроили шумную демонстрацию протеста против пекарей, обвиняя их в том, что при выпечке хлеба они будто бы смешивают муку с золой. Сотни женщин с утра и до вечера расхаживали взад и вперед но улице Месе, выкрикивая оскорбления и ругательства в адрес пекарен и размахивая длинными палками, с насаженными на них круглыми булочками, выкрашенными в черный цвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54