Одного только правдоподобия недостаточно, чтобы выдать предположение за истину. Но какие безумные и греховные побуждения могли подвигнуть Феофано на заговор против меня? Ведь именно она отдала все свои силы на борьбу с самым хитрым и вероломным существом из всех, когда-либо живших под крышей Дворца, — евнухом Брингой, только для того, чтобы я оказался наконец рядом с ней! Тем более что с некоторых пор я решил во всем ей потворствовать и не восставал даже против маленьких супружеских ограничений, которые я рассматриваю как епитимью, позволяющую мне замаливать свои грехи перед Богом.
— Бринга лишил Феофано всякой власти, и очень скоро ему удалось бы даже удалить ее из столицы, так что ее смелость в то время диктовалась лишь безусловной необходимостью. В настоящий же момент, как я полагаю, она руководствуется в своих действиях не только нетерпимостью по отношению к вам, но и нездоровой страстью к соблазнившему ее Цимисхию…
Никифор закрыл глаза, словно надеялся зачеркнуть таким образом слова брата. Потом заговорил — медленно, с отчаянием в голосе:
— Предательство Цимисхия меня очень удручает и вносит сумятицу в мои мысли. Я бы хотел поскорее забыть услышанное из ваших уст, ведь на протяжении многих лет я относился к Цимисхию с особой заботой, научил его быть смелым в бою и справедливым в мирное время, не отпускал его от себя во время военных кампаний в Киликии и Сирии, делил с ним невзгоды и унижения, связанные с неудачами на Кипре, и, наконец, во время войны со скифами на Дунае я присвоил ему звание стратига Востока. Наверное, я оказался плохим учителем, если сделал его, как можно судить по вашим словам, врагом истины, отродьем дьявола, слугой антихриста.
— Ничтожные люди нередко считают чувство благодарности унизительным для себя.
— Возможно, так оно и есть. Но Феофано? Почему желает моей смерти она?
— Думаю, больше всего на свете Феофано жаждет триумфа — и своего, и Цимисхия, но она знает: чтобы добиться этого, ей надо сбросить вас с трона. Не следует забывать, что женщины часто идут на поводу у своих страстей и неумеренных, а порой и нелепых желаний. Наша религия осуждает ложь и предательство, но чувства женщин редко подчиняются искреннему и глубокому желанию исполнить свой долг перед ближними, перед Богом и перед Государством. Мне кажется, что ваш долг, долг императора, ~ оберегать свою Августейшую особу, кто бы ни покусился на ее неприкосновенность: если в опасности вы, значит, в опасности империя, как сообщество людей, объединенных одними и теми же религиозными и гражданскими идеалами. Союз религии и государства, достигнутый в Византии за века ее существования, — это плод великой мудрости, но и кровавых битв, и кому, как не мне, знать, с какой отвагой и самоотверженностью вы защищали его от внешних врагов и врагов, свивших себе гнездо во Дворце. Опасность, угрожающая вам ныне, сделает бессмысленными все ваши усилия, если вы не будете столь же осознанно и самоотверженно защищать себя лично. Умоляю вас, мой император и брат, прислушайтесь к этим словам, в них нет ничего, кроме тревоги о вашем и всеобщем благополучии.
Никифор посмотрел Льву в глаза и понял, что беспокойство брата искренно. Потом он перевел взгляд на алтарь, на котором горели две свечи.
— Моя жизнь в руках Всевышнего, — сказал он. — Я буду молиться Отцу нашему небесному, чтобы он охранил нас от опасности и благословил наши деяния.
Император встал, чтобы отпустить брата, и, в свою очередь, дал ему совет:
— А вы позаботьтесь о сохранении собственной жизни, следуйте без опаски всем наставлениям Липпы, не покидайте своего убежища и, если можете, молитесь Всемогущему Господу нашему, ибо вы тоже нуждаетесь в его милосердии и помощи. Что касается тех двоих, то я проведу свое собственное дознание, но вы держитесь подальше от них: эти люди представляют большую опасность для вас, чем для меня.
Лев Фока поклонился и вышел из комнаты, прикрыв лицо краем плаща. В атриуме его дожидался евнух Липпа, и они вместе заспешили по коридорам и лестницам к своему жилищу.
По пути Лев Фока не вымолвил ни слова, в душе моля Бога о том, чтобы его брат Никифор осознал наконец, какая опасность ему угрожает. Ведь сам Господь Всемогущий прислушивается к молениям верующих, так почему бы Никифору не прислушаться к словам брата?
32
Дверь апартаментов, которые Лев Фока занимал будучи куропалатом, неизвестные открыли в ту самую ночь, когда у него состоялась тайная встреча с Никифором. Липпа сообщил ему, что кто-то, не взломав замков, проник в помещение и рылся в его старых, не имеющих никакой ценности документах. Там ничего не было, кроме прошений богатых семей о присвоении им за мзду благородных званий, открывавших доступ ко двору, дворцовых чиновников — о повышении по службе, осужденных — о помиловании, купцов — о предоставлении лицензий на торговлю. Все это месяцами вылеживалось в большой кипе, из которой куропалат в годы своего пребывания на высоком посту время от времени нехотя извлекал что-нибудь, прекрасно сознавая, что гораздо больше знаков уважения и внимания можно получить от тех, кто ждет твоей милости, чем от тех, кто ею уже облагодетельствован.
Когда евнух сообщил ему, что какие-то злоумышленники проникли в его прежние апартаменты, комментариев не потребовалось. То были не воры, охотящиеся за ценностями, а люди, специально подосланные, чтобы отыскать пропавший пергамент с формулой греческого огня. Но кто именно охотился за этим бесценным документом? Разве он уже не попал через личного секретаря куропалата в руки Феофано? Лев понял, что интриги продолжаются и что ему лучше пока не покидать своего убежища. Перспектива была весьма неблагоприятной, и он не исключал, что ему действительно придется бежать, спасая жизнь, из Константинополя и обречь себя на добровольную ссылку. Новости, которые приносил Липпа, были неутешительными, а Никифор после той единственной встречи, казалось, твердо решил ничего не видеть и не слышать.
Однажды из окна комнаты евнуха Лев увидел Никифора, когда тот вместе с Феофано и в сопровождении сановников проходил через внутренний двор: значит, повседневный церемониал все еще заставляет их поддерживать чреватую опасностями вынужденную связь во исполнение долга перед троном и церковью. Встреча императорской четы с патриархом, длившиеся целый день переговоры, содержание которых хранилось в глубочайшей тайне, убедили Льва Фоку, что брат его пытается унять Феофано с помощью высшей церковной власти. Какая наивность, с горечью подумал Лев, неужели император и в самом деле надеется укротить эту ведьму с помощью Неба! Между тем Никифор с каждым днем становился все менее популярным в народе из-за своих необдуманных и невероятно дорогих военных кампаний, опустошивших государственную казну и понуждавших его облагать население все новыми и новыми налогами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Бринга лишил Феофано всякой власти, и очень скоро ему удалось бы даже удалить ее из столицы, так что ее смелость в то время диктовалась лишь безусловной необходимостью. В настоящий же момент, как я полагаю, она руководствуется в своих действиях не только нетерпимостью по отношению к вам, но и нездоровой страстью к соблазнившему ее Цимисхию…
Никифор закрыл глаза, словно надеялся зачеркнуть таким образом слова брата. Потом заговорил — медленно, с отчаянием в голосе:
— Предательство Цимисхия меня очень удручает и вносит сумятицу в мои мысли. Я бы хотел поскорее забыть услышанное из ваших уст, ведь на протяжении многих лет я относился к Цимисхию с особой заботой, научил его быть смелым в бою и справедливым в мирное время, не отпускал его от себя во время военных кампаний в Киликии и Сирии, делил с ним невзгоды и унижения, связанные с неудачами на Кипре, и, наконец, во время войны со скифами на Дунае я присвоил ему звание стратига Востока. Наверное, я оказался плохим учителем, если сделал его, как можно судить по вашим словам, врагом истины, отродьем дьявола, слугой антихриста.
— Ничтожные люди нередко считают чувство благодарности унизительным для себя.
— Возможно, так оно и есть. Но Феофано? Почему желает моей смерти она?
— Думаю, больше всего на свете Феофано жаждет триумфа — и своего, и Цимисхия, но она знает: чтобы добиться этого, ей надо сбросить вас с трона. Не следует забывать, что женщины часто идут на поводу у своих страстей и неумеренных, а порой и нелепых желаний. Наша религия осуждает ложь и предательство, но чувства женщин редко подчиняются искреннему и глубокому желанию исполнить свой долг перед ближними, перед Богом и перед Государством. Мне кажется, что ваш долг, долг императора, ~ оберегать свою Августейшую особу, кто бы ни покусился на ее неприкосновенность: если в опасности вы, значит, в опасности империя, как сообщество людей, объединенных одними и теми же религиозными и гражданскими идеалами. Союз религии и государства, достигнутый в Византии за века ее существования, — это плод великой мудрости, но и кровавых битв, и кому, как не мне, знать, с какой отвагой и самоотверженностью вы защищали его от внешних врагов и врагов, свивших себе гнездо во Дворце. Опасность, угрожающая вам ныне, сделает бессмысленными все ваши усилия, если вы не будете столь же осознанно и самоотверженно защищать себя лично. Умоляю вас, мой император и брат, прислушайтесь к этим словам, в них нет ничего, кроме тревоги о вашем и всеобщем благополучии.
Никифор посмотрел Льву в глаза и понял, что беспокойство брата искренно. Потом он перевел взгляд на алтарь, на котором горели две свечи.
— Моя жизнь в руках Всевышнего, — сказал он. — Я буду молиться Отцу нашему небесному, чтобы он охранил нас от опасности и благословил наши деяния.
Император встал, чтобы отпустить брата, и, в свою очередь, дал ему совет:
— А вы позаботьтесь о сохранении собственной жизни, следуйте без опаски всем наставлениям Липпы, не покидайте своего убежища и, если можете, молитесь Всемогущему Господу нашему, ибо вы тоже нуждаетесь в его милосердии и помощи. Что касается тех двоих, то я проведу свое собственное дознание, но вы держитесь подальше от них: эти люди представляют большую опасность для вас, чем для меня.
Лев Фока поклонился и вышел из комнаты, прикрыв лицо краем плаща. В атриуме его дожидался евнух Липпа, и они вместе заспешили по коридорам и лестницам к своему жилищу.
По пути Лев Фока не вымолвил ни слова, в душе моля Бога о том, чтобы его брат Никифор осознал наконец, какая опасность ему угрожает. Ведь сам Господь Всемогущий прислушивается к молениям верующих, так почему бы Никифору не прислушаться к словам брата?
32
Дверь апартаментов, которые Лев Фока занимал будучи куропалатом, неизвестные открыли в ту самую ночь, когда у него состоялась тайная встреча с Никифором. Липпа сообщил ему, что кто-то, не взломав замков, проник в помещение и рылся в его старых, не имеющих никакой ценности документах. Там ничего не было, кроме прошений богатых семей о присвоении им за мзду благородных званий, открывавших доступ ко двору, дворцовых чиновников — о повышении по службе, осужденных — о помиловании, купцов — о предоставлении лицензий на торговлю. Все это месяцами вылеживалось в большой кипе, из которой куропалат в годы своего пребывания на высоком посту время от времени нехотя извлекал что-нибудь, прекрасно сознавая, что гораздо больше знаков уважения и внимания можно получить от тех, кто ждет твоей милости, чем от тех, кто ею уже облагодетельствован.
Когда евнух сообщил ему, что какие-то злоумышленники проникли в его прежние апартаменты, комментариев не потребовалось. То были не воры, охотящиеся за ценностями, а люди, специально подосланные, чтобы отыскать пропавший пергамент с формулой греческого огня. Но кто именно охотился за этим бесценным документом? Разве он уже не попал через личного секретаря куропалата в руки Феофано? Лев понял, что интриги продолжаются и что ему лучше пока не покидать своего убежища. Перспектива была весьма неблагоприятной, и он не исключал, что ему действительно придется бежать, спасая жизнь, из Константинополя и обречь себя на добровольную ссылку. Новости, которые приносил Липпа, были неутешительными, а Никифор после той единственной встречи, казалось, твердо решил ничего не видеть и не слышать.
Однажды из окна комнаты евнуха Лев увидел Никифора, когда тот вместе с Феофано и в сопровождении сановников проходил через внутренний двор: значит, повседневный церемониал все еще заставляет их поддерживать чреватую опасностями вынужденную связь во исполнение долга перед троном и церковью. Встреча императорской четы с патриархом, длившиеся целый день переговоры, содержание которых хранилось в глубочайшей тайне, убедили Льва Фоку, что брат его пытается унять Феофано с помощью высшей церковной власти. Какая наивность, с горечью подумал Лев, неужели император и в самом деле надеется укротить эту ведьму с помощью Неба! Между тем Никифор с каждым днем становился все менее популярным в народе из-за своих необдуманных и невероятно дорогих военных кампаний, опустошивших государственную казну и понуждавших его облагать население все новыми и новыми налогами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54