При этом выясняется, что для Софи существует лишь Хаями. Пулеголовый, к которому пули и стремятся, все-таки физик, поэтому полагается на спасительную даль, однако уступает Софи по силе ускорения и энергии. Мы уже больше ничего не слышим, когда они бегут через поток транспорта к кулисе пестрых лодочных парусов, все сильнее сближаясь, причем количество беззвучных вспышек выдает знатоку стрелкового оружия, что опасность для Хаями, который, похоже, решил прыгнуть в озеро, сводится к двум последним патронам стандартной обоймы. Но даже их хватило бы для мести, если бы Софи не попалась в открытую засаду, которую устроил потрясающий Антонио Митидьери. Получив возможность по пути с озера насладиться сценой погони, он замер рядом с туристкой вполне подходящего ему средиземноморского вида и, когда бегущий пули японец промчался мимо, легко и небрежно выставил влево ногу. Он все-таки врач. Софи упала, выронила оружие, скользнувшее в следующую хроносферу. Когда Митидьери помог ей встать, Хаями уже схватил мой пистолет. За рукоятку, двумя цепкими пальцами.
2
Немедленно было устроено подобие семейного суда. Как можно короче, ведь мы все ожидаем от Шпербера мирового восхода, начала нового времени, чудо-моста. Но оказалось, что одна истеричная женщина с пистолетом может встать на пути целой вселенной. Получив обратно «Кар МК9», я вынул из него магазин. И вот заново излагается история об эпидемии в Деревне Неведения. Софи рассказывает ее точно так же, как несколькими днями раньше нам, и собравшиеся на набережной зомби, как несколькими днями раньше мы, улавливают лишь временную связь между экспедицией на Айгер и началом болезни. Кубота пользуется случаем, чтобы упрекнуть соотечественника за экспрессивную инсталляцию с псевдоклоном в глетчерной пещере, то есть, наверное, упрекает, разговор ведется по-японски, мимически напоминая начало поединка карате, и неожиданно обрывается двумя резкими поклонами и вежливым молчанием. Третий муж Софи умер через пять дней. Она обмякла на стуле, и ее, похоже, покинули мстительные эринии, но лишь до поры, пока ей не приходит мысль об эльфятах и их взрослых спутниках. Она пытается вырвать у меня из руки пистолет, узнав о смерти обоих мужчин. Один из них, Мариони, вообще не мог умереть от болезни в пути, потому что он единственный уже переболел и выздоровел.
— А он и не мертв. — Хаями растерян. Когда первый мужчина умер, Мариони объявил, что ни при каких условиях не пойдет в Женеву, и умолял представить его второй жертвой эпидемии.
Кажется, ему не верит никто, кроме Шпербера.
— Феникс, — наконец произносит он, приоткрывая для нас тайное досье «Бюллетеня». — Мариони был Фениксом.
От любовника-убийцы действительности до неведующего, который привольно чувствовал себя только вне зоны видимости болванчиков, — это вполне убедительная эволюция. А можно ли приближаться к Лапьер или Хаями, не рискуя подхватить инфекцию? Почти каждый дотрагивался до эльфят Симона и Розы. За ними присматривают Пэтти и Антонио, и они же успокаивают сейчас Софи и дают ей что-то из походной аптечки.
(Вселенная двигается дальше, а ты заболеваешь и умираешь на третий день.)
Шпербер имеет что рассказать! Воодушевляйтесь! Оставайтесь на набережной, гуляйте в пределах видимости. Разошлите гонцов ко всем, чье местонахождение вам известно. Встречаемся на берегу. Место сбора будет определено спонтанно (по методу Доусон), не позднее 22:00 по времени зомби, а значит, через четыре часа прозвучит доклад.
Входят Хэрриет, Калькхоф, Мендекер. Вид — как после бессонной ночи, но под допингом. Оба кропотливых монаха вроде совсем не изменились. Зато бывший большой начальник и умница вызывает сочувствие: он сильно постарел и потерял форму, на нем не очень чистые коричневые брюки и голубая рубашка с отскочившей пуговицей на зените живота, он абсолютно сед, а в электростимуляторе сердца уже не первую неделю нужно сменить батарейку. Идиотский слух, заявляет нам Шпербер, зомби на батарейках никогда бы не выжил. Прекрасный пример — мадам Дену (можете сами убедиться).
— Что поделывает наша красавица? — интересуется он у Анны.
— А что поделывает наш шут гороховый? — огрызается та, но мы же безоружны (свой пистолет я положил в сумочку какой-то бабуле, в открытый тайник), сидим на белой скамье, облокотившись о стволы буков за нашими спинами, на недолгое время в одиночестве шестерной хроносферы перед «Гран Казино», воссоздавая с Борисом, Куботой и Анри компанию нашей последней настоящей ночи. Не будет никаких приватных справок, предупреждает Шпербер, все случившееся с ним во время испытания на Пункте № 8 он подробно изложит на общем собрании. Мы редко, даже, наверное, никогда не видели его в таком состоянии: на первый взгляд он полностью спокоен и уравновешен, но, приглядевшись, замечаешь, с каким усилием он скрывает огромное потрясение, и его волнение все сильней передается нам. Несколько дней назад мы договорились показать Шпер-беру фотографии из замка, если посчитаем, что ему и впредь можно доверять. Вид себя самого за плаванием, фехтованием, игрой в шахматы, чтением и игривыми пытками в подвале поначалу пугает его, словно мы хвастаемся снимками искусно скрытых камер. Но он быстро понимает, что фотограф снимал в упор. Шокирующий тройной портрет, подготовленный нами для демонстрации реального утроения в одном кадре, трио Шперберов, которые с косо свисающими головами плечом к плечу сидят на одной скамье, вконец его ошеломляет. Руки у него подрагивают, как и полуседая борода, и узкий нос.
Тяжело дыша, он просит у нас позволения оставить себе «наиболее деликатные» фотографии. А все остальные, включая отвратительные картины Мёллера, разбросанного в совершенный с хронодинамической точки зрения шар, должны быть обязательно представлены на собрании, мы скоро поймем из каких особых соображений.
— Как далеко мы, однако, зашли, — говорит Анна.
— Мёллер сам себя истребил. Он убрал синюю перчатку и пошел по мосту каким-то неимоверным зигзагом. А вам-то как удалось?
Обезвреживать механические противопехотные мины — это смертельно опасно, даже для того, кто их клал. Значит, в скалолазании по крыше был толк, а Ку-боте невероятно повезло. Шпербер покинул замок по воздуху и воде и проплыл три километра, опасаясь нарваться на скрытую взрывоопасную инсталляцию руки телохранителя. Убегая, он не встретил ни одной своей копии, хотя в воспоминаниях видит все именно так, включая ныряльщика с мылом в руке под благоприятным для прыжков в воду эркером замка. Застывший день из жизни замковладельца, который теперь кажется нам ожившим музейным экспонатом, был предпоследним, проведенным им в Шильонском замке, ибо после появления Мёллера и взрыва на мосту он не стал обманываться надеждой, будто один только телохранитель жаждал смерти хрониста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
2
Немедленно было устроено подобие семейного суда. Как можно короче, ведь мы все ожидаем от Шпербера мирового восхода, начала нового времени, чудо-моста. Но оказалось, что одна истеричная женщина с пистолетом может встать на пути целой вселенной. Получив обратно «Кар МК9», я вынул из него магазин. И вот заново излагается история об эпидемии в Деревне Неведения. Софи рассказывает ее точно так же, как несколькими днями раньше нам, и собравшиеся на набережной зомби, как несколькими днями раньше мы, улавливают лишь временную связь между экспедицией на Айгер и началом болезни. Кубота пользуется случаем, чтобы упрекнуть соотечественника за экспрессивную инсталляцию с псевдоклоном в глетчерной пещере, то есть, наверное, упрекает, разговор ведется по-японски, мимически напоминая начало поединка карате, и неожиданно обрывается двумя резкими поклонами и вежливым молчанием. Третий муж Софи умер через пять дней. Она обмякла на стуле, и ее, похоже, покинули мстительные эринии, но лишь до поры, пока ей не приходит мысль об эльфятах и их взрослых спутниках. Она пытается вырвать у меня из руки пистолет, узнав о смерти обоих мужчин. Один из них, Мариони, вообще не мог умереть от болезни в пути, потому что он единственный уже переболел и выздоровел.
— А он и не мертв. — Хаями растерян. Когда первый мужчина умер, Мариони объявил, что ни при каких условиях не пойдет в Женеву, и умолял представить его второй жертвой эпидемии.
Кажется, ему не верит никто, кроме Шпербера.
— Феникс, — наконец произносит он, приоткрывая для нас тайное досье «Бюллетеня». — Мариони был Фениксом.
От любовника-убийцы действительности до неведующего, который привольно чувствовал себя только вне зоны видимости болванчиков, — это вполне убедительная эволюция. А можно ли приближаться к Лапьер или Хаями, не рискуя подхватить инфекцию? Почти каждый дотрагивался до эльфят Симона и Розы. За ними присматривают Пэтти и Антонио, и они же успокаивают сейчас Софи и дают ей что-то из походной аптечки.
(Вселенная двигается дальше, а ты заболеваешь и умираешь на третий день.)
Шпербер имеет что рассказать! Воодушевляйтесь! Оставайтесь на набережной, гуляйте в пределах видимости. Разошлите гонцов ко всем, чье местонахождение вам известно. Встречаемся на берегу. Место сбора будет определено спонтанно (по методу Доусон), не позднее 22:00 по времени зомби, а значит, через четыре часа прозвучит доклад.
Входят Хэрриет, Калькхоф, Мендекер. Вид — как после бессонной ночи, но под допингом. Оба кропотливых монаха вроде совсем не изменились. Зато бывший большой начальник и умница вызывает сочувствие: он сильно постарел и потерял форму, на нем не очень чистые коричневые брюки и голубая рубашка с отскочившей пуговицей на зените живота, он абсолютно сед, а в электростимуляторе сердца уже не первую неделю нужно сменить батарейку. Идиотский слух, заявляет нам Шпербер, зомби на батарейках никогда бы не выжил. Прекрасный пример — мадам Дену (можете сами убедиться).
— Что поделывает наша красавица? — интересуется он у Анны.
— А что поделывает наш шут гороховый? — огрызается та, но мы же безоружны (свой пистолет я положил в сумочку какой-то бабуле, в открытый тайник), сидим на белой скамье, облокотившись о стволы буков за нашими спинами, на недолгое время в одиночестве шестерной хроносферы перед «Гран Казино», воссоздавая с Борисом, Куботой и Анри компанию нашей последней настоящей ночи. Не будет никаких приватных справок, предупреждает Шпербер, все случившееся с ним во время испытания на Пункте № 8 он подробно изложит на общем собрании. Мы редко, даже, наверное, никогда не видели его в таком состоянии: на первый взгляд он полностью спокоен и уравновешен, но, приглядевшись, замечаешь, с каким усилием он скрывает огромное потрясение, и его волнение все сильней передается нам. Несколько дней назад мы договорились показать Шпер-беру фотографии из замка, если посчитаем, что ему и впредь можно доверять. Вид себя самого за плаванием, фехтованием, игрой в шахматы, чтением и игривыми пытками в подвале поначалу пугает его, словно мы хвастаемся снимками искусно скрытых камер. Но он быстро понимает, что фотограф снимал в упор. Шокирующий тройной портрет, подготовленный нами для демонстрации реального утроения в одном кадре, трио Шперберов, которые с косо свисающими головами плечом к плечу сидят на одной скамье, вконец его ошеломляет. Руки у него подрагивают, как и полуседая борода, и узкий нос.
Тяжело дыша, он просит у нас позволения оставить себе «наиболее деликатные» фотографии. А все остальные, включая отвратительные картины Мёллера, разбросанного в совершенный с хронодинамической точки зрения шар, должны быть обязательно представлены на собрании, мы скоро поймем из каких особых соображений.
— Как далеко мы, однако, зашли, — говорит Анна.
— Мёллер сам себя истребил. Он убрал синюю перчатку и пошел по мосту каким-то неимоверным зигзагом. А вам-то как удалось?
Обезвреживать механические противопехотные мины — это смертельно опасно, даже для того, кто их клал. Значит, в скалолазании по крыше был толк, а Ку-боте невероятно повезло. Шпербер покинул замок по воздуху и воде и проплыл три километра, опасаясь нарваться на скрытую взрывоопасную инсталляцию руки телохранителя. Убегая, он не встретил ни одной своей копии, хотя в воспоминаниях видит все именно так, включая ныряльщика с мылом в руке под благоприятным для прыжков в воду эркером замка. Застывший день из жизни замковладельца, который теперь кажется нам ожившим музейным экспонатом, был предпоследним, проведенным им в Шильонском замке, ибо после появления Мёллера и взрыва на мосту он не стал обманываться надеждой, будто один только телохранитель жаждал смерти хрониста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89