Сдается, он хочет мне еще что-то вручить, нечто более громоздкое, чем посадочный талон. Тигры — это время в веригах, которое в любой момент грозит вырваться и все уничтожить. Это огонь, бесцеремонная мощь, не знающая сомнений. Брошенный на произвол судьбы беззащитный ребенок мечтает о необузданной силе, хотя (и потому что) видит ее за решеткой. Нас выпотрошат и набьют соломой на Пункте № 8. И мы попадем в музей, в «Микрокосм» — ЦЕРНов-ский центр для посетителей, семьдесят экспонатов с табличкой «Несчастный случай на производстве», подобно этим тиграм, белкам и пеликанам, куницам и ширококрылым застылым орлам и беркутам в их витринах с подсвеченными искусственными ландшафтами. Монады, говорит Стюарт, личные миры, ограниченные и не соприкасающиеся друг с другом. Нет-нет, он не верит теории Хаями, хотя ему кажется весьма благоразумным ввести в игру высший разум именно в тот момент, когда начинаются противоречия. Но он хотел бы кое-что мне объяснить.
— Про существование «Группы 13»? Может, они засеяли Пункт № 8 сотней мин и потому мне лучше туда не ходить?
«Группы 13» никогда не было, невозмутимо отвечает Стюарт. Ликвидацию телохранителя-садиста Торгау замыслили и исполнили несколько человек, которые объединились специально для этой операции и расстались по ее окончании. Однако его там не было. Это не его путь. Ему претит оружие, да и обращаться с ним он не умеет. Зато, будучи почти что профессиональным скалолазом, он годится для иных задач, вроде головоломной экспедиции в шахту детектора ДЕЛФИ.
— С которым все, как выяснилось, в порядке! — говорю я громко, а вероятно, и грозно, чувствуя поддержку медведя гризли, стоящего на задних лапах и с такими неестественно поблескивающими голубыми глазами из стекла, будто у него внутри — ослепительный обломок ледника.
С каждым из миров по отдельности все в порядке. Вопрос в том, в какую из альтернатив мы хотим попасть. К медведям и волкам (5-я витрина), к антилопам гну и буйволам (6-я витрина), к кабанам (7-я витрина), к совокупляющейся человеческой парочке (8-я витрина, классическая шутка зомби), к мертвым или к живым.
— Что ж, теория музея здесь как нельзя более кстати, — говорю я поверх голов школьников, в основном мальчиков, столпившихся в темном проходе между большими мерцающими витринами.
— Да нет, это гораздо мощнее, — возражает Стюарт. — Не просто один-единственный музей копий. Их миллиарды. И значит, тогда, на Пункте № 8, мы ничего не выиграли, но почти все проиграли. Мы оказались в тупике, на ложной ветви траектории.
На отпиленной ветке времени. В сухостое, который, конечно, разветвляется, но при условии движения семидесяти и только семидесяти зомби. Получилось, что мы вошли внутрь одной из витрин, например, к отдыхающим на картонных скалах гепардам, и никогда не сможем отыскать дорогу обратно, выбраться из искусственной саванны с ее ложным светом, пыльными тушканчиками, белесо-голубым небом, нарисованным на натяжном потолке.
Огромные часы свисают в конце аллеи из светящихся ложно-миров. 12:47 — время воскресения. Меня вдруг охватывает беспокойство, словно я могу что-то упустить. Кудрявый австралиец это замечает и тоже смотрит на часы, на настоящее и ложное время зомби на своем запястье:
— Каниси покончил с собой, потому что кое-чего не мог понять.
— Того, что в шахте детектора?
Стюарт словно не слышит вопроса. Кажется, он безуспешно борется сам с собой. Для меня полнейшая загадка, впрочем не вызывающая у меня никакого интереса, почему он так настойчиво пытается мне открыть то, что я, вероятно, пойму не лучше его суицидального напарника-скалолаза Каниси.
Выйдя наружу, мы еще некоторое время ковыляем вместе по улице Малану, отмеченные печатью нашего последнего ложно-полуденного света, последнего ослепления перед ЭКСПЕРИМЕНТОМ ФЕНИКС, в котором я твердо намерен участвовать. А как, интересно, я планирую вернуться домой, любопытствует напоследок Миллер. Какой дорогой? Он знает, что я делал пересадку в Цюрихе. Итак, если нам удастся вернуться так глубоко назад, что сухой сук войдет в древо времени, поеду ли я из Женевы в Мюнхен на поезде? И скорее всего, не стану выходить в Цюрихе ради прогулки по городу? Но если предположить, что я все-таки не смогу поехать, то вполне логично ожидать, что я пойду пешком по берегу. И дойду когда-нибудь до Бюрклиплац, где мы договорились встретиться с Борисом и Анной, если произойдет что-то необычайное. (Неужели я ему об этом рассказывал? Наверное, в гостях у фонтанирующего фараона, после четвертого коктейля.)
— Предлагаешь там встретиться? Если ФЕНИКС не получится?
Нет, при таком исходе он не пойдет в Цюрих. Все, что нужно увидеть и отыскать, все уже есть на Бюркли-плац, если только…
— Если что?
— …если мы не вернемся. Это ребус, знаешь, такая игра — «Найди ошибку на картинке», — говорит он мне на прощание на бульваре Философов, которыми мы так и не стали.
5
Камышово-песочная полутьма наполняет мой гостиничный номер, входная дверь которого с 14 августа 2000 года приоткрыта настолько, что туда способен проскользнуть нейтрально настроенный мужчина. Быть может, замок сломан. Или обнаженная графиня под шелковым одеялом нарочно выдумала столь игривую декорацию для свидания; в пользу этой гипотезы говорит и расположение комнаты — в торце коридора с алой ковровой дорожкой в скипетрах и коронах, а также (к великому сожалению, уже много лет тому назад) растранжиренное приветствием царственное возбуждение ее плоти. Она зачем-то с головой накрылась одеялом; впрочем, я не помню, чем занимался, когда Борис с Анной покинули мою кровать. Уютно ныряю в камышовые заросли, жирный селезень безвременья приземляется на пуховую подушку, дабы немного передохнуть перед метаморфозой, хотя бы на один ложно-часик дать отдых переутомленным глазам, чтобы они не подвели меня на Пункте № 8, грозящем обратить всех и каждого в чертову дюжину. Страх смерти. Восхищаясь отвагой ЦЕРНистов, я задаюсь вопросом, не скрывается ли в описанном ими столкновении с черным шаром, адским кругом или чем бы то ни было определенное сладострастие, своего рода вторичный доход от копирования, о чем они предпочитают умалчивать. Графиня под одеялом, в заточении своего нехронифицированного тела наверняка разбирается в этом вопросе; да может, они уже полдесятилетия пребывают в экстазе, они, ВЫ, миллиарды болванчиков, в ВАШЕМ грандиозном вечном мгновении, границы которого можно почувствовать, вступая в копировальную область на Пункте № 8. Нашему брату остается безответная похоть, изнурительные скачки вверх по рыбоходу, хлопая хвостом, или точнее — паника паучьего самца, который как угорелый улепетывает от парализующих челюстей черной вдовы всех времен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Про существование «Группы 13»? Может, они засеяли Пункт № 8 сотней мин и потому мне лучше туда не ходить?
«Группы 13» никогда не было, невозмутимо отвечает Стюарт. Ликвидацию телохранителя-садиста Торгау замыслили и исполнили несколько человек, которые объединились специально для этой операции и расстались по ее окончании. Однако его там не было. Это не его путь. Ему претит оружие, да и обращаться с ним он не умеет. Зато, будучи почти что профессиональным скалолазом, он годится для иных задач, вроде головоломной экспедиции в шахту детектора ДЕЛФИ.
— С которым все, как выяснилось, в порядке! — говорю я громко, а вероятно, и грозно, чувствуя поддержку медведя гризли, стоящего на задних лапах и с такими неестественно поблескивающими голубыми глазами из стекла, будто у него внутри — ослепительный обломок ледника.
С каждым из миров по отдельности все в порядке. Вопрос в том, в какую из альтернатив мы хотим попасть. К медведям и волкам (5-я витрина), к антилопам гну и буйволам (6-я витрина), к кабанам (7-я витрина), к совокупляющейся человеческой парочке (8-я витрина, классическая шутка зомби), к мертвым или к живым.
— Что ж, теория музея здесь как нельзя более кстати, — говорю я поверх голов школьников, в основном мальчиков, столпившихся в темном проходе между большими мерцающими витринами.
— Да нет, это гораздо мощнее, — возражает Стюарт. — Не просто один-единственный музей копий. Их миллиарды. И значит, тогда, на Пункте № 8, мы ничего не выиграли, но почти все проиграли. Мы оказались в тупике, на ложной ветви траектории.
На отпиленной ветке времени. В сухостое, который, конечно, разветвляется, но при условии движения семидесяти и только семидесяти зомби. Получилось, что мы вошли внутрь одной из витрин, например, к отдыхающим на картонных скалах гепардам, и никогда не сможем отыскать дорогу обратно, выбраться из искусственной саванны с ее ложным светом, пыльными тушканчиками, белесо-голубым небом, нарисованным на натяжном потолке.
Огромные часы свисают в конце аллеи из светящихся ложно-миров. 12:47 — время воскресения. Меня вдруг охватывает беспокойство, словно я могу что-то упустить. Кудрявый австралиец это замечает и тоже смотрит на часы, на настоящее и ложное время зомби на своем запястье:
— Каниси покончил с собой, потому что кое-чего не мог понять.
— Того, что в шахте детектора?
Стюарт словно не слышит вопроса. Кажется, он безуспешно борется сам с собой. Для меня полнейшая загадка, впрочем не вызывающая у меня никакого интереса, почему он так настойчиво пытается мне открыть то, что я, вероятно, пойму не лучше его суицидального напарника-скалолаза Каниси.
Выйдя наружу, мы еще некоторое время ковыляем вместе по улице Малану, отмеченные печатью нашего последнего ложно-полуденного света, последнего ослепления перед ЭКСПЕРИМЕНТОМ ФЕНИКС, в котором я твердо намерен участвовать. А как, интересно, я планирую вернуться домой, любопытствует напоследок Миллер. Какой дорогой? Он знает, что я делал пересадку в Цюрихе. Итак, если нам удастся вернуться так глубоко назад, что сухой сук войдет в древо времени, поеду ли я из Женевы в Мюнхен на поезде? И скорее всего, не стану выходить в Цюрихе ради прогулки по городу? Но если предположить, что я все-таки не смогу поехать, то вполне логично ожидать, что я пойду пешком по берегу. И дойду когда-нибудь до Бюрклиплац, где мы договорились встретиться с Борисом и Анной, если произойдет что-то необычайное. (Неужели я ему об этом рассказывал? Наверное, в гостях у фонтанирующего фараона, после четвертого коктейля.)
— Предлагаешь там встретиться? Если ФЕНИКС не получится?
Нет, при таком исходе он не пойдет в Цюрих. Все, что нужно увидеть и отыскать, все уже есть на Бюркли-плац, если только…
— Если что?
— …если мы не вернемся. Это ребус, знаешь, такая игра — «Найди ошибку на картинке», — говорит он мне на прощание на бульваре Философов, которыми мы так и не стали.
5
Камышово-песочная полутьма наполняет мой гостиничный номер, входная дверь которого с 14 августа 2000 года приоткрыта настолько, что туда способен проскользнуть нейтрально настроенный мужчина. Быть может, замок сломан. Или обнаженная графиня под шелковым одеялом нарочно выдумала столь игривую декорацию для свидания; в пользу этой гипотезы говорит и расположение комнаты — в торце коридора с алой ковровой дорожкой в скипетрах и коронах, а также (к великому сожалению, уже много лет тому назад) растранжиренное приветствием царственное возбуждение ее плоти. Она зачем-то с головой накрылась одеялом; впрочем, я не помню, чем занимался, когда Борис с Анной покинули мою кровать. Уютно ныряю в камышовые заросли, жирный селезень безвременья приземляется на пуховую подушку, дабы немного передохнуть перед метаморфозой, хотя бы на один ложно-часик дать отдых переутомленным глазам, чтобы они не подвели меня на Пункте № 8, грозящем обратить всех и каждого в чертову дюжину. Страх смерти. Восхищаясь отвагой ЦЕРНистов, я задаюсь вопросом, не скрывается ли в описанном ими столкновении с черным шаром, адским кругом или чем бы то ни было определенное сладострастие, своего рода вторичный доход от копирования, о чем они предпочитают умалчивать. Графиня под одеялом, в заточении своего нехронифицированного тела наверняка разбирается в этом вопросе; да может, они уже полдесятилетия пребывают в экстазе, они, ВЫ, миллиарды болванчиков, в ВАШЕМ грандиозном вечном мгновении, границы которого можно почувствовать, вступая в копировальную область на Пункте № 8. Нашему брату остается безответная похоть, изнурительные скачки вверх по рыбоходу, хлопая хвостом, или точнее — паника паучьего самца, который как угорелый улепетывает от парализующих челюстей черной вдовы всех времен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89