ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Папа говорил: чем раньше девочка узнает, что ее ждет, тем лучше. Он еще говорил, что если бы природа была поразумней, она сделала бы так, чтобы женщина откладывала яйца, как птицы, и чтобы…
– Ну хватит, мисс. Я не желаю слушать богохульства твоего отца. Странно, что Шарлотта поощряла такие разговоры. Двенадцатилетняя девочка! В первый раз за всю свою жизнь… – она задохнулась от возмущения, на щеках выступили красные пятна.
У Дели внутри все бунтовало. Она считала своего отца самым умным человеком в мире, а мама, хоть и делала вид, что шокирована такими откровенными рассуждениями, внутренне была согласна с отцом.
Весь следующий день тетя Эстер провела возле очага в гостиной. Дала о себе знать «старая болячка», непонятно чем вызванное женское недомогание. Она все утро жаловалась на боли в спине и не поднималась с кушетки. Дядя Чарльз растопил для нее плиту, принес дров и сложил их у очага.
– Оставлю тебя в покое, – проговорил он. – Пойду поработаю.
– В покое! А то в этом захолустье покоя мало. – Она всхлипнула. – Не волнуйся, скоро совсем успокоюсь, недолго уже осталось, освобожу тебя.
– Ну что ты, Эстер, ведь зима на исходе, не успеешь оглянуться – Адам приедет.
– Проклятый холод, – Эстер словно не слышала. – Конца ему нет… Даже уехать никуда не можем, в тепле пожить.
– Потерпи капельку. Я, кажется, напал на жилу, глядишь, повезет еще. Там толком и не искал никто, все четвертую шахту рыли. А я, если наткнусь на что-нибудь стоящее, продам на корню за кругленькую сумму. Тут больше и делать будет нечего.
Тетя Эстер не ответила, только глубоко вздохнула. Похоже, дядя говорил все это не в первый раз и сам уже не верил в свою удачу.
В этих краях свирепствовал холод. Ртутный столбик термометра, на который тетя Эстер смотрела каждый день, – записывать температуру входило в обязанности работника почты – иногда в течение целого дня не поднимался выше отметки минус восемнадцать градусов. В единственной местной гостинице шла бойкая торговля ромом, которым «выгоняли холод».
Вечером перед сном Дели раздевалась в кухне у теплой плиты, наполняла огромную бутыль горячей водой и клала ее рядом с собой – согревала ледяную постель. Потом она и умываться стала из этой бутыли – частенько вода, оставленная в кувшине с вечера, к утру превращалась в лед.
Дядя, наконец, сделал обещанные лыжи. Утром, на всякий случай, пройдясь веником по и так чистому полу в кухне, порезав лук и начистив картошки с репой к обеду и хорошенько протерев стол, Дели бежала одеваться – дядя уже ждал ее, чтобы идти на холмы к Ньюхам Хилл.
Дели надевала алую шапочку с помпоном – эту шапочку связала тетя Эстер, и пока вязала, не переставала сокрушаться из-за цвета: надо бы черную, да из всех запасов шерсти осталась только такая.
Дядя Чарльз отдал племяннице свой севший после стирки толстый голубой свитер, а короткую синюю юбку тетя Эстер выкроила из своей старой, саржевой. Под юбку Дели по настоянию тети Эстер поддевала шаровары: во-первых, теплее, а во-вторых, девочке неприлично ходить с открытыми ногами. Дели выглядела, словно разноцветный попугай лори, которого вынесли на белый снег. Яркие краски очень шли ей: волосы под алой шапочкой казались совсем черными, а голубой свитер придавал яркость глазам. Дядя Чарльз с улыбкой разглядывал ее.
– Ну и ну, девочка. Когда я встретил на станции в Куме бесцветную худышку с ввалившимися глазами, в коричневом платье, я и подумать не мог, что она превратится в прекрасную принцессу.
Дели просияла. «Прекрасная принцесса, прекрасная принцесса», – всю дорогу до холмистого плато, окаймлявшего город, она тихонько напевала эти слова и была несказанно счастлива.
Какая красота кругом! Под снегом формы земной поверхности округлы и гладки. Высоко, словно взволнованная женская грудь, вздымаются холмы.
…Небо сияет голубизной; солнечные лучи пронизали пространство, раззолотили воздух и расцветили снега, отчего те сверкают и переливаются миллионами разноцветных искр. Подтаявший на ярком полуденном солнце, а затем схваченный ночным морозом снег покрылся ледяной коркой.
Чарльз нес лыжи – свои и Дели – на плече. На верхушке холма он нагнулся и пристегнул лыжи ремешками к ногам племянницы:
– Походи на них вокруг, попробуй, сможешь ли кататься.
А сам, с силой оттолкнувшись от земли, лихо помчался вниз и в один миг оказался у подножия холма.
Спустя два часа абсолютно выдохшаяся, вся в синяках Дели ковыляла за дядей обратно к дому.
– Я, наверно, никогда не научусь, – чуть не плача, говорила она. – А кажется – так легко.
– Научишься, не сомневайся, равновесие ты хорошо держишь. Просто сейчас снег скользкий, льдом покрыт. На мягком снегу, конечно, учиться лучше.
Через неделю выпал свежий снег; крупные пушистые хлопья ложились и ложились на землю, и вскоре намело высокие сугробы.
Во время второго урока Дели училась останавливаться после спуска не приседая, а корректируя движение переносом собственного веса. Каждый удачный спуск окрылял ее, придавая сил и настроения. На этот раз они с дядей Чарльзом не снимали лыжи до самого дома, и обратная дорога вылилась в триумфальное лыжное шествие. Над трубой маленькой деревянной почты вился приветливый дымок, гостеприимно мерцал в окнах мягкий желтый свет. В первый раз за все время Дели почувствовала, что возвращается домой.
4
Вечером вся семья собралась за столом в гостиной. Неяркий мерцающий свет керосиновой лампы, подвешенной к потолку, падал на сверкающее серебро, стеклянные фужеры и белоснежную скатерть – тетя Эстер, как могла, скрашивала серую, убогую жизнь на заброшенном прииске.
Покончив с ростбифом и йоркширским пудингом, принялись за десерт – нежные пампушки с патокой так и таяли во рту.
Дели сегодняшний ужин давался с трудом, да и какая тут еда, ведь напротив сидит Адам, ее брат – русые волосы блестят под керосиновой лампой. Дели во все глаза смотрела на него, и недоумевала: как у таких родителей мог получиться такой сын? Папа много говорил с ней о теории наследственности. Выходит, все это неправда, и никакой наследственности нет: Адам ни единой черточкой не повторил своих родителей.
Высокий, крепкий, на смуглых щеках – яркий румянец. Вокруг золотисто-карих глаз – чистые светлые белки, густая шапка прямых русых волос закрывает лоб. Подвижный мальчишеский рот, только что хохотавший, может враз скривиться в недовольной гримасе.
Сейчас Адам смеялся и был так хорош, что на него хотелось смотреть и смотреть.
– Ну, давай, Дели, – весело кричал он через стол сестре, – съешь еще пампушечку. Не мешает ей немножко потолстеть, правда, мама?
Дели, как во сне, протянула ему тарелку. И то, как Адам смотрел на нее, и его уверенность в том, что весь дом должен вертеться вокруг него – впрочем, в последующие две педели так оно и было, – наполняло ее благоговейным страхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202