И хотя Эдита не могла видеть его глаз, все равно лицо падре Туллио выражало скорее печаль, чем надежду на вечное блаженство.
Отвернувшись от девушки, падре спокойно произнес:
– Ты можешь доверить мне все, что тебя гложет, дочь моя, и если я должен исповедать тебя, то начинай, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… – Он осенил себя крестным знамением и приставил ухо к деревянной решетке, но Эдита упорно молчала.
– Ну что ж, – обратился падре к Эдите, – наверняка у тебя есть причина молчать, по если ты хочешь отпущения своих грехов, то говори. Так учит Церковь.
– Тут нечего прощать, – тихим голосом ответила Эдита. – Я не знаю за собой вины.
Монах удивленно поднял брови.
– На каждом из нас есть вина – на тебе, на мне. На всех. Эдита хотела ответить, но падре Туллио опередил ее:
– Ты, вероятно, удивляешься, что такой человек, как я, член ордена, находится вдали от своего монастыря и кормит бедняков…
– Удивляюсь? Почему я должна удивляться? Вы хороший человек, падре, и за это вас ожидает справедливая награда на небесах.
– О нет! – воскликнул монах. – Напротив, я дурной человек, грешник, и в этом причина того, что я был изгнан из своего монастыря. Теперь я занимаюсь раздачей бесплатной еды в Санто Стефано.
На мгновение Эдита позабыла о своей собственной судьбе. Слова падре вызвали в ней интерес, и она осторожно поинтересовалась:
– Вы хотите сказать, что неохотно выполняете свою работу? Монах за деревянной решеткой заколебался, затем спокойно ответил:
– Конечно же, это чудесное занятие – собирать деньги с богатых венецианцев для бедняков. Но для монаха, который написал трактаты по метафизике и философии древних, это не очень почетно.
– Я понимаю, – тихо ответила Эдита. – В ваших трудах вы пошли против Церкви!
– Как тебе такое в голову могло прийти, дитя мое? Я никогда не пошел бы против учения Матери-Церкви. Нет, проблема не в моей голове, а…
– А в чем?
– Ах, это запутанная история, и ты слишком молода, чтобы понять ее.
– Не обманывайтесь моей юностью, падре. Хоть я и молода годами, но у меня богатый опыт – в том, что касается ударов судьбы. Так в чем же печаль ваша?
Монах тяжело дышал. Затем, словно это он был грешником, а юная девушка, слушавшая его по ту сторону деревянной решетки – исповедником, которому он каялся в содеянном, падре Туллио произнес:
– Я еще никому об этом не рассказывал, потому что это позор – для моего ордена и для моей семьи. У тебя есть братья и сестры?
– Нет.
– В таком случае можешь считать, что тебе повезло. Я был самым младшим из троих сыновей в одной очень богатой семье. На мосто отца на Мурано работали сто стеклодувов. Но как это обычно бывает в Венеции – старший получает все, а младший может радоваться, что ему разрешили учиться читать и писать. Когда мне было шесть лет, отец послал меня к монахам в Сан Кассиано. Конечно, я выучил все, что может понять ребенок в моем возрасте, о моей одежде заботились, мне давали есть – но любви, материнской любви, не было. При этом я ни в чем не нуждался так, как в любви и заботе. В шестнадцать лет я стал послушником в ордене кармелитов. Это произошло по доброй воле. Никто не заставлял меня этого делать, но что еще мне оставалось?
– Убежать и начать жить по-своему! – вставила Эдита.
– Это легче сказать, чем сделать. Мне не хватало силы духа и уверенности в себе. Нет, я остался в монастыре и стал босоногим кармелитом. Еще во время учебы я ощущал неосознанное влечение к своему полу. Неудивительно, когда годами видишь только братьев. Ты должна знать, что однополая любовь – не редкость за стенами монастыря. И я наверняка окончил бы свои дни среди монахов Сан Кассиано, если бы не приор, который положил на меня глаз, старый, себялюбивый сластолюбец на тоненьких ножках, как у аиста, и с огромным надутым животом, как у жабы. Сначала он облапил меня с головы до ног и проверил, что у меня под рясой. Но когда приор потребовал мою задницу, я оттолкнул его с такой силой, что он упал на пол спальни и сломал себе обе ноги. Должен признаться, что мне даже не было его жалко. Приор обвинил меня в неповиновении и воспользовался этим поводом, чтобы выгнать меня из монастыря. Теперь ты знаешь мою историю, судьбу босоногого.
Хотя Эдита сама находилась в ужасном положении – худшем, какое только можно представить себе для одинокой девушки, она испытывала сострадание к монаху-кармелиту. Движимая этим чувством, Эдита сказала, обращаясь к Туллио:
– Бедный падре, я хотела бы вам помочь и спасти вас из этого ужасного положения, в котором вы оказались.
За всю свою жизнь падре Туллио никогда не приходилось сталкиваться с чем-либо вроде сочувствия, участия и душевного тепла. И тут приходит девушка, которой в общем-то нужна была его помощь, и он открывается перед ней. Почему он рассказал ей о своем прошлом? Святая Дева Мария, почему он это сделал?
Падре даже подскочил от волнения и вышел из исповедальни. Став посредине церкви, он поспешно стал кланяться и исчез в маленькой боковой дверце рядом с алтарем.
Эдита не знала, что с ним случилось. Она вышла из Санто Стефано через ту же дверь, в которую вошла. Хотя день уже близился к полудню, на мокрой от дождя площади было спокойно. Не было слышно даже детского гама, обычно присутствующего на всех площадях города. Дрожа от холода, Эдита отправилась на восток.
В темных переулках, которые в тот день были еще мрачнее чем обычно, пахло то туалетной водой, то внутренностями животных. Вонь от свежевыдубленной кожи на следующем углу смешивалась с ароматом изысканнейших специй. И над всем этим царил гнилостный запах от каналов и отсыревших стен.
По Риальто девушка перешла Большой Канал. Но в этот мрачный день ее не интересовали яркие ткани, ожерелья, перчатки, рубашки и роскошные платья, которые продавали на мосту и по обе стороны канала. Эдита решительно направилась к палаццо Агнезе. Девушка не знала, что ждет ее там, но она промокла, замерзла, и ей нужна была теплая одежда.
В надежде попасть в дом незамеченной Эдита решила войти с черного хода. Ей даже удалось незамеченной добраться до своей комнаты под крышей, и девушка стала торопливо запихивать в мешок платья и кожаные туфли. Вдруг она поняла, что за у нее спиной кто-то есть. В дверном проеме стоял старый слуга Джузеппе.
Руки старика тряслись, а на лбу пульсировала вертикальная синеватая жилка. Казалось, из-за событий последних дней он постарел на целых десять лет. Джузеппе не мог вымолвить ни слова. Он нерешительно подошел к девушке и, когда был уже совсем близко, притянул Эдиту к себе и плачущим голосом сказал:
– Я не хотел этого, поверь мне. Я проклятый трус, ничтожество. Господь накажет меня. – Старик всхлипывал, обнимая Эдиту.
Каким бы искренним ни было это объятие, обида Эдиты была сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Отвернувшись от девушки, падре спокойно произнес:
– Ты можешь доверить мне все, что тебя гложет, дочь моя, и если я должен исповедать тебя, то начинай, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… – Он осенил себя крестным знамением и приставил ухо к деревянной решетке, но Эдита упорно молчала.
– Ну что ж, – обратился падре к Эдите, – наверняка у тебя есть причина молчать, по если ты хочешь отпущения своих грехов, то говори. Так учит Церковь.
– Тут нечего прощать, – тихим голосом ответила Эдита. – Я не знаю за собой вины.
Монах удивленно поднял брови.
– На каждом из нас есть вина – на тебе, на мне. На всех. Эдита хотела ответить, но падре Туллио опередил ее:
– Ты, вероятно, удивляешься, что такой человек, как я, член ордена, находится вдали от своего монастыря и кормит бедняков…
– Удивляюсь? Почему я должна удивляться? Вы хороший человек, падре, и за это вас ожидает справедливая награда на небесах.
– О нет! – воскликнул монах. – Напротив, я дурной человек, грешник, и в этом причина того, что я был изгнан из своего монастыря. Теперь я занимаюсь раздачей бесплатной еды в Санто Стефано.
На мгновение Эдита позабыла о своей собственной судьбе. Слова падре вызвали в ней интерес, и она осторожно поинтересовалась:
– Вы хотите сказать, что неохотно выполняете свою работу? Монах за деревянной решеткой заколебался, затем спокойно ответил:
– Конечно же, это чудесное занятие – собирать деньги с богатых венецианцев для бедняков. Но для монаха, который написал трактаты по метафизике и философии древних, это не очень почетно.
– Я понимаю, – тихо ответила Эдита. – В ваших трудах вы пошли против Церкви!
– Как тебе такое в голову могло прийти, дитя мое? Я никогда не пошел бы против учения Матери-Церкви. Нет, проблема не в моей голове, а…
– А в чем?
– Ах, это запутанная история, и ты слишком молода, чтобы понять ее.
– Не обманывайтесь моей юностью, падре. Хоть я и молода годами, но у меня богатый опыт – в том, что касается ударов судьбы. Так в чем же печаль ваша?
Монах тяжело дышал. Затем, словно это он был грешником, а юная девушка, слушавшая его по ту сторону деревянной решетки – исповедником, которому он каялся в содеянном, падре Туллио произнес:
– Я еще никому об этом не рассказывал, потому что это позор – для моего ордена и для моей семьи. У тебя есть братья и сестры?
– Нет.
– В таком случае можешь считать, что тебе повезло. Я был самым младшим из троих сыновей в одной очень богатой семье. На мосто отца на Мурано работали сто стеклодувов. Но как это обычно бывает в Венеции – старший получает все, а младший может радоваться, что ему разрешили учиться читать и писать. Когда мне было шесть лет, отец послал меня к монахам в Сан Кассиано. Конечно, я выучил все, что может понять ребенок в моем возрасте, о моей одежде заботились, мне давали есть – но любви, материнской любви, не было. При этом я ни в чем не нуждался так, как в любви и заботе. В шестнадцать лет я стал послушником в ордене кармелитов. Это произошло по доброй воле. Никто не заставлял меня этого делать, но что еще мне оставалось?
– Убежать и начать жить по-своему! – вставила Эдита.
– Это легче сказать, чем сделать. Мне не хватало силы духа и уверенности в себе. Нет, я остался в монастыре и стал босоногим кармелитом. Еще во время учебы я ощущал неосознанное влечение к своему полу. Неудивительно, когда годами видишь только братьев. Ты должна знать, что однополая любовь – не редкость за стенами монастыря. И я наверняка окончил бы свои дни среди монахов Сан Кассиано, если бы не приор, который положил на меня глаз, старый, себялюбивый сластолюбец на тоненьких ножках, как у аиста, и с огромным надутым животом, как у жабы. Сначала он облапил меня с головы до ног и проверил, что у меня под рясой. Но когда приор потребовал мою задницу, я оттолкнул его с такой силой, что он упал на пол спальни и сломал себе обе ноги. Должен признаться, что мне даже не было его жалко. Приор обвинил меня в неповиновении и воспользовался этим поводом, чтобы выгнать меня из монастыря. Теперь ты знаешь мою историю, судьбу босоногого.
Хотя Эдита сама находилась в ужасном положении – худшем, какое только можно представить себе для одинокой девушки, она испытывала сострадание к монаху-кармелиту. Движимая этим чувством, Эдита сказала, обращаясь к Туллио:
– Бедный падре, я хотела бы вам помочь и спасти вас из этого ужасного положения, в котором вы оказались.
За всю свою жизнь падре Туллио никогда не приходилось сталкиваться с чем-либо вроде сочувствия, участия и душевного тепла. И тут приходит девушка, которой в общем-то нужна была его помощь, и он открывается перед ней. Почему он рассказал ей о своем прошлом? Святая Дева Мария, почему он это сделал?
Падре даже подскочил от волнения и вышел из исповедальни. Став посредине церкви, он поспешно стал кланяться и исчез в маленькой боковой дверце рядом с алтарем.
Эдита не знала, что с ним случилось. Она вышла из Санто Стефано через ту же дверь, в которую вошла. Хотя день уже близился к полудню, на мокрой от дождя площади было спокойно. Не было слышно даже детского гама, обычно присутствующего на всех площадях города. Дрожа от холода, Эдита отправилась на восток.
В темных переулках, которые в тот день были еще мрачнее чем обычно, пахло то туалетной водой, то внутренностями животных. Вонь от свежевыдубленной кожи на следующем углу смешивалась с ароматом изысканнейших специй. И над всем этим царил гнилостный запах от каналов и отсыревших стен.
По Риальто девушка перешла Большой Канал. Но в этот мрачный день ее не интересовали яркие ткани, ожерелья, перчатки, рубашки и роскошные платья, которые продавали на мосту и по обе стороны канала. Эдита решительно направилась к палаццо Агнезе. Девушка не знала, что ждет ее там, но она промокла, замерзла, и ей нужна была теплая одежда.
В надежде попасть в дом незамеченной Эдита решила войти с черного хода. Ей даже удалось незамеченной добраться до своей комнаты под крышей, и девушка стала торопливо запихивать в мешок платья и кожаные туфли. Вдруг она поняла, что за у нее спиной кто-то есть. В дверном проеме стоял старый слуга Джузеппе.
Руки старика тряслись, а на лбу пульсировала вертикальная синеватая жилка. Казалось, из-за событий последних дней он постарел на целых десять лет. Джузеппе не мог вымолвить ни слова. Он нерешительно подошел к девушке и, когда был уже совсем близко, притянул Эдиту к себе и плачущим голосом сказал:
– Я не хотел этого, поверь мне. Я проклятый трус, ничтожество. Господь накажет меня. – Старик всхлипывал, обнимая Эдиту.
Каким бы искренним ни было это объятие, обида Эдиты была сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114