– Моя семья живет неподалеку от Севенокса, и мы знаем несколько семей Колливер. Которая из них доводится вам родней?
– Мы находимся в далеком родстве. Так… Троюродные, четвероюродные братья и сестры… – стала выпутываться я.
Офицер посмотрел на меня с любопытством. В его голосе слышался приятный западноанглийский акцент, придававший его речи легкость и музыкальность, поэтому я торопливо спросила:
– А сами вы, видимо, из Кента?
– Нет, я родом из Девона, но моя жена с семьей живет в Кенте. Однако служба заставляет меня почти все время находиться на юго-востоке, и мне очень редко удается бывать дома.
Непонятно почему, но я была разочарована, услышав, что он женат, хотя вряд ли человек его возраста и положения мог оказаться холост. Англия тогда не могла похвастать большим количеством старых холостяков. В моем мозгу всплыли слова, давным-давно сказанные Белль: «Женатые капитаны, живущие на одно жалованье, не для нас», но я недовольно отогнала их от себя – что за глупость! Он спокойно стоял рядом и смотрел на меня. Появился сэр Генри, пришедший, чтобы поторопить меня.
– Элизабет, куда, ради всего святого, ты задевала эти бутылки? Не могу же я заставить Джордана ждать всю ночь!
– Вы знакомы с капитаном Прескоттом? – слабым голосом спросила я.
– Конечно, я знаком с Прескоттом, а иначе как бы он здесь оказался! – недоуменно ответил Генри. – А теперь, пожалуйста, возьми эти бутылки и пойдем со мной. Не хотите ли присоединиться к нам, Прескотт? – добавил он после секундного размышления. Однако Дэвид Прескотт извинился и, одарив нас очередной восхитительной улыбкой, ушел.
К счастью, Генри не заметил, какой рассеянной я была весь остаток вечера. Чувство пустоты, которое я испытывала до этого, исчезло, но его сменила странная щемящая боль где-то в глубине сознания. Я попыталась понять ее природу. Неужели меня так притягивал к себе капитан Прескотт? Это чувство сильно отличалось от того, что я когда-то испытывала к Крэну, а больше мне не с чем было сравнивать. Или дело было в том, что этот человек сознательно искал встречи со мной? В этом я не сомневалась, но мужчины поступали так и раньше, однако тогда это не вызывало во мне никаких ответных чувств. Как бы то ни было, твердо решила я, мне следует позабыть о нем как можно быстрее. Прекрасная Элизабет, изнеженная любовница генерала-вдовца, была не для женатого артиллерийского капитана. И все же, прежде чем лечь в тот вечер в постель, я решила во что бы то ни стало разузнать о капитане Дэвиде Прескотте побольше.
К выполнению этой цели я приступила на следующий же день. Наливая Генри чаю, я небрежно обронила:
– Вчера у нас в гостях было множество незнакомых мне офицеров.
Генри буркнул что-то невразумительное. В то утро он был явно не в духе.
– А откуда были те, что в темно-зеленой форме? – не отступала я.
– С золотыми нашивками или без? – пробурчал он.
– Без, – сладким как мед голосом подсказала я.
– Из королевской артиллерии.
– А что такое артиллерия? – продолжала разыгрывать я свой спектакль.
– Артиллерия? Это пушки – будто сама не знаешь… Новый вид вооруженных сил. Проблема в том, что кучка идиотов, назначенных генералами, похоже, понятия не имеет, как его использовать. Есть, правда, и умные люди – настоящие специалисты. Взять хотя бы того парня, с которым ты вчера говорила, – капитана Прескотта. Вот у кого есть голова на плечах! Какая жалость!..
– Почему жалость? – Я почувствовала болезненный укол в сердце.
– Такой умница – и всего-навсего капитан. Старая история: за ним нет больших денег и знатного семейства, которое могло бы его поддержать. Вот и приходится ему сидеть и не высовываться. Даже несмотря на то, что его болваны-начальники не знают и четверти того, что знает он. Неудивительно, что Англия села в лужу…
Генри оседлал своего любимого конька, но я его уже не слушала. Мои опасения полностью подтвердились, хотя только небу известно, на что я еще надеялась. Теперь я окончательно поняла, что должна раз и навсегда забыть Дэвида Прескотта, а именно этого мне и не хотелось.
После этого мы виделись еще несколько раз на различных приемах. Я старалась держаться от него подальше, но, по-моему, мне не всегда это удавалось. По крайней мере заканчивалось всегда тем, что мы оказывались беседующими друг с другом, причем губы наши говорили одно, а глаза – совсем другое. Иногда, когда мы разговаривали, находясь в группе людей, он вдруг неподвижно застывал, задумчиво глядя на меня. В такие моменты мне казалось, что на нас двоих опускается некая завеса, которая отделяет нас от всего и вся, и тогда нам становилось удивительно хорошо.
А потом он вдруг перестал приходить.
Как-то в разговоре мне удалось ненавязчиво задать вопрос о его теперешнем месте пребывания.
– А-а, Прескотт? Его перевели в какую-то Богом забытую батарею на южном побережье. Они полагают, что Бони в любой момент может двинуться на Англию.
И разговор вновь свернул на военную тему.
Видимо, это было лучшее, что могло случиться в подобной ситуации, и все же мне очень не хватало его. Вскоре после этого мы уехали в деревню, и в моей жизни произошли значительные перемены.
10
Впервые я по-настоящему почувствовала вкус деревенской жизни. До этого мне несколько раз приходилось совершать вместе с Крэном загородные прогулки, но в такие дни нас всегда окружала шумная толпа – выезды бывали массовыми. Теперь же мы остались вдвоем: Генри и я. Я первый раз познала мир и уединенность английской деревни. Мне и впрямь это было необходимо.
Дом Генри – Маунт-Менон – был поистине прекрасен. По-моему, этот архитектурный стиль относился к эпохе короля Иакова I, и дом являл собой великолепный его образец. Он располагался прямо под одним из уступов гор в Саунд-Даунсе и поэтому был надежно укрыт от северных ветров. Фасадом дом смотрел прямо на Пролив, который в ясные дни вился вдоль горизонта подобно серебряной ленте. Широкая водная гладь отделяла нас от грозного гиганта на противоположном берегу, и это давало нам чувство безопасности. Мне нравился особняк и мне нравились английские сады, искусно разбитые одним из предков Генри еще два столетия назад, когда дом только строился.
Сами горы и раскинувшиеся у их подножия леса казались мне немного пугающими. После детства, проведенного на Рыбной улице, такие просторы подавляли: я чувствовала себя потерянной, беззащитной и очень маленькой. Сэр Генри, при всей своей образованности, не был истинным любителем природы и не мог раскрыть передо мной все ее тайны. Должны были пройти годы, прежде чем любимый мною человек открыл мне глаза на ее красоту и волшебство.
В деревне Генри стал другим человеком. Когда мы жили в городе, он казался меньше других во всех отношениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105