– Хорошо, скажи, что именно тебе от меня надо.
– Ну, перво-наперво узнать у юристов, можем ли мы переехать в Спейхауз и как там обстоят дела с местом управляющего. Не знаю, осуществимо ли мое второе предложение, но они могли бы прекратить выплату мне денежного содержания, поскольку я теперь замужем, и предложить ту же сумму Дэвиду в качестве жалованья. При том условии, конечно, что гарантии выплат на образование и медицинское обслуживание Артура остались бы в неприкосновенности.
– После этого, – продолжала я, – ты мог бы сделать Дэвиду соответствующее предложение на том основании, что имение не управляется как следует, а потому есть резон беспокоиться за финансовое благополучие Артура в дальнейшем. Видишь ли, он не имеет ни малейшего представления о том, насколько богато имение, – заторопилась я, покраснев, поскольку Джереми насмешливо заухал, как филин, – поэтому было бы лучше, если бы он узнал об этом от тебя, а не от меня. А то еще заподозрит, что все это я специально для него устроила.
– А разве это не так? – хохотнул он в последний раз, воздев руки к потолку в притворном отчаянии и покачав головой. – Ох, бедняга, бедняга!.. Даже не подозревает, что ведут его, как быка на заклание. Пляшет под твою дудку, сам того не ведая.
– Ну пожалуйста, Джереми, – взмолилась я, – будь же со мною серьезен. Разве тебе не кажется, что это прекрасный, надежный план?
– Что и говорить, – хмыкнул он, даже не пытаясь скрыть охватившего его веселья, – план просто отличный! Вполне можно надеяться на успех твоего предприятия, и я возьмусь за его осуществление со всей прытью, на которую только способен маленький старый живчик вроде меня. А уж если затея сработает, то со вздохом огромного облегчения помашу вам на прощание, когда вы будете уезжать из Лондона. Вот уж никогда не подумал бы, что есть столь блестящая возможность отделаться от тебя, дорогуша. Наконец-то замаячила перспектива спокойной, счастливой старости!
И Джереми, окончательно придя в хорошее настроение, расхохотался от души.
Я была несколько уязвлена его легкомысленным поведением, но еще больше радовалась тому, что наши отношения вновь вошли в нормальную колею. Чмокнув его на прощание, я поспешила к Дэвиду.
Как оказалось, я не зря начала донимать Джереми своими хлопотами заранее. Через несколько дней Дэвид поднялся с кровати и начал ковылять по дому. Какое-то время казалось, что ему для счастья вполне хватает возни с сыном, который не давал отцу ни минуты покоя. Дэвид шелестел книгами в библиотеке, устраивал свои дела, запущенные за те три года, что он провел вдали от дома. Однако я не могла не заметить, что со временем он все чаще становился понурым и задумчивым, и мне не терпелось выяснить, в чем же причина такой перемены. В конце концов все прояснилось само собой.
Как-то раз я сидела в кабинете у камина с вышиванием на коленях, наслаждаясь домашним уютом, когда Дэвид вернулся из поездки на Уайтхолл. Войдя, он тяжело плюхнулся рядом и уставился в огонь, потом, оторвав взгляд от пламени, обнял меня одной рукой за плечи, а другой повернул мое лицо к себе.
– Знаешь, Элизабет, – тихо проговорил он, – меня начинает тяготить мысль о том, что ты сделала далеко не лучший выбор, выйдя за меня замуж. Полковник с половинным жалованьем – это даже хуже, чем капитан на действительной службе. Я обивал пороги на Уайтхолле в надежде подыскать хоть какую-нибудь службу, но там кишмя кишат ветераны – такие же калеки, как и я. В общем, надежды мало, – со вздохом подытожил Дэвид. – Не знаю, как и сказать тебе, но, боюсь, нам придется уехать. Жизнь здесь становится для меня просто невыносимой.
– Что ты, милый, – улыбнулась я, – вот увидишь, в конце концов что-нибудь подвернется. А если и не подвернется, то невелика беда. Ведь у тебя жена с приданым, богатенький сынок. Чего еще можно желать? Тебе незачем беспокоиться.
Едва вымолвив это, я уже знала, что совершила ошибку. Его глаза стали серыми, и он снял руку с моего плеча.
– Мне требуется гораздо больше, – твердо произнес Дэвид, – прежде всего – иметь собственный дом и быть в нем хозяином.
– Но, любимый, – мой голос ослаб, – какие могут быть в этом сомнения? Все, чем я владею, – и твое тоже. Ты мой муж и полностью распоряжаешься домом, деньгами и всем остальным. Вопроса о том, что мое, а что твое, попросту не существует.
– По-твоему, все, что мне остается, – это сидеть у камелька в домашних тапочках и наслаждаться комфортом, – буркнул он сердито, – да к тому же зная, каким путем все это нажито?
Должно быть, в моих глазах отразился ужас, потому что он прикусил язык, осознав, что нанес мне непростительное оскорбление. Но все же накопившееся в нем раздражение искало выхода, и его понесло дальше:
– Я твой муж, Элизабет, а не какой-нибудь приблудный кот, которого ты из жалости пустила в дом из-под дождя! И ты жестоко ошибаешься, если думаешь, что я всю оставшуюся жизнь только и буду, что бездельничать и ходить перед тобой на задних лапках. Если тебе именно этого хотелось, то знай: ничего у тебя не выйдет. Я не из породы приблудных котов!
Выкрикнув это, Дэвид яростно захромал прочь из комнаты.
Я сидела, ослепленная вспышкой его гнева. Его слова казались столь несправедливыми, столь жестокими… Слезы хлынули из моих глаз, но, поняв, что слезами делу не поможешь, я попыталась успокоиться и села за письмо, в котором просила Джереми сообщить мне обнадеживающие новости, если таковые имеются, поскольку для меня сейчас самое время узнать их. Отправив послание, я почувствовала себя немного лучше, но снова взяться за шитье уже не смогла. В ушах моих по-прежнему звучали беспощадные слова Дэвида, и руки бессильно опускались. Я позволила себе поплакать еще немножко, потому что мне было отчаянно жалко саму себя.
Дверь тихонько отворилась, и Дэвид вновь вошел ко мне. Он стоял рядом, виновато переминаясь с ноги на ногу, но я едва удостоила его взглядом: мне не хотелось, чтобы он видел слезы на моих глазах. Он мягко опустил свои ладони мне на плечи.
– Прости, дорогая, – произнес он, – я не хотел тебя так обидеть. Ты сердишься на меня, и я вполне тебя понимаю. Мне не следовало вымещать на тебе злобу за собственные изъяны. Пожалуйста, забудь все, что я тебе наговорил. Я не хотел, честное слово, не хотел. Прости же меня.
Дэвид бережно поднял меня с кресла, и я уже не могла спрятать от него свое лицо.
Увидев слезы на моих щеках, мой муж переменился в лице и крепко прижал меня к груди.
– Любимая, – с раскаянием прошептал он, прильнув своей щекой к моей, – мне стыдно. Какая же я скотина! Просто я люблю так сильно, что хочу дать тебе все на свете, а на деле, выходит, только и могу, что брать, брать, брать… Мне и без того тошно, что я такой неудачник, а тут еще и тебя обидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Ну, перво-наперво узнать у юристов, можем ли мы переехать в Спейхауз и как там обстоят дела с местом управляющего. Не знаю, осуществимо ли мое второе предложение, но они могли бы прекратить выплату мне денежного содержания, поскольку я теперь замужем, и предложить ту же сумму Дэвиду в качестве жалованья. При том условии, конечно, что гарантии выплат на образование и медицинское обслуживание Артура остались бы в неприкосновенности.
– После этого, – продолжала я, – ты мог бы сделать Дэвиду соответствующее предложение на том основании, что имение не управляется как следует, а потому есть резон беспокоиться за финансовое благополучие Артура в дальнейшем. Видишь ли, он не имеет ни малейшего представления о том, насколько богато имение, – заторопилась я, покраснев, поскольку Джереми насмешливо заухал, как филин, – поэтому было бы лучше, если бы он узнал об этом от тебя, а не от меня. А то еще заподозрит, что все это я специально для него устроила.
– А разве это не так? – хохотнул он в последний раз, воздев руки к потолку в притворном отчаянии и покачав головой. – Ох, бедняга, бедняга!.. Даже не подозревает, что ведут его, как быка на заклание. Пляшет под твою дудку, сам того не ведая.
– Ну пожалуйста, Джереми, – взмолилась я, – будь же со мною серьезен. Разве тебе не кажется, что это прекрасный, надежный план?
– Что и говорить, – хмыкнул он, даже не пытаясь скрыть охватившего его веселья, – план просто отличный! Вполне можно надеяться на успех твоего предприятия, и я возьмусь за его осуществление со всей прытью, на которую только способен маленький старый живчик вроде меня. А уж если затея сработает, то со вздохом огромного облегчения помашу вам на прощание, когда вы будете уезжать из Лондона. Вот уж никогда не подумал бы, что есть столь блестящая возможность отделаться от тебя, дорогуша. Наконец-то замаячила перспектива спокойной, счастливой старости!
И Джереми, окончательно придя в хорошее настроение, расхохотался от души.
Я была несколько уязвлена его легкомысленным поведением, но еще больше радовалась тому, что наши отношения вновь вошли в нормальную колею. Чмокнув его на прощание, я поспешила к Дэвиду.
Как оказалось, я не зря начала донимать Джереми своими хлопотами заранее. Через несколько дней Дэвид поднялся с кровати и начал ковылять по дому. Какое-то время казалось, что ему для счастья вполне хватает возни с сыном, который не давал отцу ни минуты покоя. Дэвид шелестел книгами в библиотеке, устраивал свои дела, запущенные за те три года, что он провел вдали от дома. Однако я не могла не заметить, что со временем он все чаще становился понурым и задумчивым, и мне не терпелось выяснить, в чем же причина такой перемены. В конце концов все прояснилось само собой.
Как-то раз я сидела в кабинете у камина с вышиванием на коленях, наслаждаясь домашним уютом, когда Дэвид вернулся из поездки на Уайтхолл. Войдя, он тяжело плюхнулся рядом и уставился в огонь, потом, оторвав взгляд от пламени, обнял меня одной рукой за плечи, а другой повернул мое лицо к себе.
– Знаешь, Элизабет, – тихо проговорил он, – меня начинает тяготить мысль о том, что ты сделала далеко не лучший выбор, выйдя за меня замуж. Полковник с половинным жалованьем – это даже хуже, чем капитан на действительной службе. Я обивал пороги на Уайтхолле в надежде подыскать хоть какую-нибудь службу, но там кишмя кишат ветераны – такие же калеки, как и я. В общем, надежды мало, – со вздохом подытожил Дэвид. – Не знаю, как и сказать тебе, но, боюсь, нам придется уехать. Жизнь здесь становится для меня просто невыносимой.
– Что ты, милый, – улыбнулась я, – вот увидишь, в конце концов что-нибудь подвернется. А если и не подвернется, то невелика беда. Ведь у тебя жена с приданым, богатенький сынок. Чего еще можно желать? Тебе незачем беспокоиться.
Едва вымолвив это, я уже знала, что совершила ошибку. Его глаза стали серыми, и он снял руку с моего плеча.
– Мне требуется гораздо больше, – твердо произнес Дэвид, – прежде всего – иметь собственный дом и быть в нем хозяином.
– Но, любимый, – мой голос ослаб, – какие могут быть в этом сомнения? Все, чем я владею, – и твое тоже. Ты мой муж и полностью распоряжаешься домом, деньгами и всем остальным. Вопроса о том, что мое, а что твое, попросту не существует.
– По-твоему, все, что мне остается, – это сидеть у камелька в домашних тапочках и наслаждаться комфортом, – буркнул он сердито, – да к тому же зная, каким путем все это нажито?
Должно быть, в моих глазах отразился ужас, потому что он прикусил язык, осознав, что нанес мне непростительное оскорбление. Но все же накопившееся в нем раздражение искало выхода, и его понесло дальше:
– Я твой муж, Элизабет, а не какой-нибудь приблудный кот, которого ты из жалости пустила в дом из-под дождя! И ты жестоко ошибаешься, если думаешь, что я всю оставшуюся жизнь только и буду, что бездельничать и ходить перед тобой на задних лапках. Если тебе именно этого хотелось, то знай: ничего у тебя не выйдет. Я не из породы приблудных котов!
Выкрикнув это, Дэвид яростно захромал прочь из комнаты.
Я сидела, ослепленная вспышкой его гнева. Его слова казались столь несправедливыми, столь жестокими… Слезы хлынули из моих глаз, но, поняв, что слезами делу не поможешь, я попыталась успокоиться и села за письмо, в котором просила Джереми сообщить мне обнадеживающие новости, если таковые имеются, поскольку для меня сейчас самое время узнать их. Отправив послание, я почувствовала себя немного лучше, но снова взяться за шитье уже не смогла. В ушах моих по-прежнему звучали беспощадные слова Дэвида, и руки бессильно опускались. Я позволила себе поплакать еще немножко, потому что мне было отчаянно жалко саму себя.
Дверь тихонько отворилась, и Дэвид вновь вошел ко мне. Он стоял рядом, виновато переминаясь с ноги на ногу, но я едва удостоила его взглядом: мне не хотелось, чтобы он видел слезы на моих глазах. Он мягко опустил свои ладони мне на плечи.
– Прости, дорогая, – произнес он, – я не хотел тебя так обидеть. Ты сердишься на меня, и я вполне тебя понимаю. Мне не следовало вымещать на тебе злобу за собственные изъяны. Пожалуйста, забудь все, что я тебе наговорил. Я не хотел, честное слово, не хотел. Прости же меня.
Дэвид бережно поднял меня с кресла, и я уже не могла спрятать от него свое лицо.
Увидев слезы на моих щеках, мой муж переменился в лице и крепко прижал меня к груди.
– Любимая, – с раскаянием прошептал он, прильнув своей щекой к моей, – мне стыдно. Какая же я скотина! Просто я люблю так сильно, что хочу дать тебе все на свете, а на деле, выходит, только и могу, что брать, брать, брать… Мне и без того тошно, что я такой неудачник, а тут еще и тебя обидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105