Наверное, только Джереми догадывался, через какие испытания мне пришлось пройти за все это время, и только он, вероятно, смог оценить силу моей воли. Он помогал мне, восхищался моими контрударами и с благоговением взирал на то, как мастерски я пускаю на ветер деньги Чартериса. За эти шесть месяцев я смогла сделать такие запасы лент, шляпок, тканей и прочего, что их хватило бы мне на несколько лет. Я буквально опустошила магазины. Как-то раз мы с Джереми сидели в его кабинете, тщетно размышляя, что бы такое еще я могла учинить, и вдруг ему в голову пришла свежая мысль.
– Жаль, что мы ограничили твои счета платьями и услугами модисток, – сказал он. – При твоих вкусах и учитывая, что скоро будет готов новый дом, тебе бы надо приобрести библиотеку. Представь только, какие книги ты могла бы купить, если бы нам удалось заставить его подписать такое обязательство!
– Ты же понимаешь, что он никогда…
Не успела я окончить фразу, как меня осенила блестящая идея.
– Джереми, – засмеялась я, – ты просто чудо! Он купит мне книги, даже не подозревая об этом. С этого дня повнимательнее следи за моими счетами из галантерейной лавки.
Моя шляпница была дружелюбной маленькой женщиной, и, когда я рассказала ей о своем плане, она с удовольствием согласилась мне помочь. У торговца книгами я стала покупать те издания, которые мне приглянулись; их доставляли и оплачивали за счет галантерейного магазина. А потом нам присылали счета за несуществующие шляпки. Когда Чартерис начинал рвать и метать, требуя показать ему то, за что он платил, я просто показывала ему несколько шляпок из своих старых запасов, оставленных под надзором Марты.
Иногда, войдя в раж, он мог изорвать мое платье или, схватив корсет, разломать его на мелкие кусочки, однако вскоре перестал это делать, поскольку взамен испорченной вещи я неизменно покупала что-нибудь другое, причем вдвое дороже прежнего. Теперь он предпочитал вымещать свое бешенство на мне самой или на мебели. Вытягивание денег из Чартериса мы возвели в ранг высокого искусства, так что временами мне было даже жаль этого человека.
Вскоре у меня появилось еще одно приятное занятие, отвлекавшее мои мысли от мрачной повседневности: строительство дома было наконец-то закончено. Я до сих пор не решила, каким образом он должен быть обставлен и украшен. Я поделилась общими представлениями об этом с Джереми и позволила ему действовать по собственному усмотрению. Несколько из его бывших молодых людей принадлежали к миру искусства, а поскольку, расставаясь со своими любовниками, он всегда сохранял с ними дружеские отношения, теперь к его услугам была целая группа подлинных мастеров своего дела. Результат их трудов выглядел великолепно. Поскольку дом был новым, его обставили в современном стиле, который с той поры принято называть регентским, хотя он вошел в моду еще до того, как принц Уэльский стал регентом своего отца. Этому стилю были присущи легкость и утонченность, изящные линии. Как непохожа на него была массивная, тяжелая мебель предыдущей эпохи! Изысканная и необычная цветовая гамма, придуманная Джереми для дома, словно заставляла его светиться, наполняя светлым, чистым и свежим воздухом. В нем всегда было солнечно, и с трудом верилось, что он расположен в грязном дымном Лондоне. Когда я приходила в свой дом из мрачной берлоги Чартериса, мне казалось, что я попадаю в сказочную страну свежести и надежды.
А время шло. Чартерис, видя, что он может лишь внешне подчинить меня своей воле, но не в силах сломить, придумывал все новые истязания. Однажды, велев мне одеться к чаю, он сообщил, что ждет гостя. Он даже сказал мне, что я должна надеть: открытое платье из пурпурного шелка, которое вполне подходило для вечернего времени, но было совершенно неуместным для дневного чая. Он даже вынул из письменного стола кое-какие драгоценности – довольно симпатичный гарнитур из хрусталя и граната – и так же приказал мне их надеть. Я была удивлена, но сочла, что все это не стоит препирательств.
Наступило время чая, и Джон позвал меня вниз. Он буквально лоснился от удовольствия и был само обаяние, а его глазки сияли подобно черным бриллиантам. Я не могла понять, что с ним происходит.
– Я сгораю от нетерпения познакомить тебя с нашим гостем, – сказал он и настежь распахнул дверь в гостиную.
Перешагнув порог, я застыла в немом изумлении. Возле едва горящего камина сидела белокурая женщина с измученным лицом, которую я сразу же узнала: ее портрет висел в кабинете Чартериса. Это была его жена. С ужасом я смотрела на нее, и, когда она, подняв глаза, увидела меня, в них отразился ответный ужас. С первого взгляда можно было определить, что когда-то она была очень миленькой девушкой, типичной «деревенской розой». Ей и сейчас было немного лет, но, несмотря на это, она осунулась и съежилась, волосы ее стали тусклыми, щеки – мертвенно-бледными, а глаза в обрамлении светлых ресниц – красного цвета, словно не просыхали от слез. При моем появлении она поднялась, и на ее впалых щеках вспыхнули пунцовые пятна. Джон стоял тут же, ухмыляясь, словно кот, держащий в одной лапе мышь, а в другой – канарейку.
– Мадам, – сказала я, – надеюсь, вы поверите, что эта встреча произошла не по моей воле. Я не представляла, что здесь вы.
Не обращая внимания на мои слова, женщина посмотрела на Джона, и, когда она заговорила, голос ее дрожал – уж не знаю, от страха или гнева.
– Вы ведь привезли меня сюда не для того, чтобы я встречалась с этими вашими… тварями. Существует предел, за которым даже я не могу больше выносить ваших оскорблений. Я должна немедленно уехать.
– В этом совершенно нет необходимости, – вмешалась я. – Уехать следует мне.
И с этими словами я направилась к двери. Джон схватил меня за руку и, выкручивая ее, вернул на прежнее место.
– Не так быстро, – прошипел он. – Хозяин здесь я, и мне решать, кто уйдет, а кто останется. Я же ясно сказал: мы все вместе будем пить чай, значит, так тому и быть.
Тут он резко сменил тему и обратился к жене:
– Розаманда до сих пор увлекается верховой ездой? Розаманда была их десятилетней дочуркой. Краска медленно сходила с лица женщины.
– Зачем говорить о Розаманде сейчас, в такой компании. Ты не хуже моего знаешь, что верховая езда – это единственное, о чем она думает.
– Какая жалость, что в последнее время у меня были слишком большие расходы! – бросил он злобный взгляд на меня. – Боюсь, мне придется продать лошадей – уж слишком дорого обходится их содержание.
– Нет, – протестующе застонала женщина. – Ты не можешь так поступить, ведь это же наш ребенок…
– В общем-то я уже настроился на то, чтобы именно так и поступить, но, думаю, мы сможем обсудить этот вопрос за чаем, – сказал Чартерис, многозначительно глядя на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105