– Чему быть, того не миновать. Тут уж ничего не поделаешь. Не от вас это зависит, так что не стоит ни о чем думать и беспокоиться. – Вдруг ее прекрасные темные глаза наполнились болью. – Если бы я смогла избавить вас от страданий, – произнесла она смягчившимся тоном, – то с радостью умерла бы ради этого.
– Женщины постоянно рожают, – сказала я довольно раздраженно, поскольку ее слова меня отнюдь не утешили, – и их страдания при этом не всегда столь уж велики. У меня много сил, так что роды я как-нибудь выдержу.
– Из всех страданий это будет самым малым, – голос Марты зазвенел от волнения, – и в родах я смогу вам помочь. Но будут и другие, более тяжкие муки, где даже я ничего не смогу для вас сделать…
И, закрыв лицо ладонями, она выскочила вон из комнаты как укушенная.
Ей, как обычно, вполне удалось одновременно озадачить и разозлить меня. «Вот уж в самом деле, – думала я, окончательно выведенная из себя, – чем старее, тем глупее. Не знаю, смогу ли я терпеть ее и в будущем». Но все же в словах Марты при всей их странности была соломинка надежды, и я вцепилась в нее, как утопающий. Между зачатием и родами действительно проходит не так уж мало времени, и я с наигранным оптимизмом подумала, что за оставшиеся шесть месяцев мне на ум наверняка придет какой-нибудь замечательный план.
Как, должно быть, злорадно хихикали в этот момент парки, верша свою черную работу!
И все же после утреннего разговора с Эдгаром настроение у меня поднялось. Частичка счастья, окружавшего его подобно ореолу, передалась и мне. Жизнь моя начинала обретать новые краски, даже приступы тошноты стали реже. Эдгар и прежде был неизменно внимателен и нежен ко мне, а теперь своей предупредительностью стал мне просто докучать. Его любовь ко мне приняла характер обожествления, и в пределах возможностей, ограниченных скупостью скряги-жены, он осыпал меня подарками и знаками внимания. Он постоянно хлопотал по поводу моего здоровья, и, если бы не наши с Мартой усилия, перед домом выстроилась бы длинная процессия врачей.
То и дело к нам приходили юристы, устраивая торжественные совещания, а Эдгар начал вести со мной разговоры о состоянии, как если бы сын уже родился, вырос и был готов взять наследство в свои руки. Он заставил меня погрузиться в объемистые тома по истории рода и книги с гравюрами имения Спейхауз и прилегающих владений. Его энтузиазм был столь безграничен, что мне не хватало духу огорчать его хотя бы намеком на скуку, которую эти занятия нередко на меня нагоняли. Не удовлетворившись одним разговором, он добрый десяток раз разъяснял мне порядок наследования в роду Спейхаузов.
Кажется, у него был какой-то кузен, который также носил родовое имя. В случае смерти Эдгара этот человек вне зависимости от собственного желания становился наследником родового имения, однако он был значительно старше Эдгара и к тому же считался закоренелым холостяком, чьи наклонности, судя по всему, исключали даже саму мысль о браке. После его кончины все состояние переходило к ребенку, причем не имело значения, будет ли он признан законным или нет. Я рассеянно слушала все эти объяснения, в то время как мысли мои блуждали в поисках решения моих собственных, более насущных проблем.
Но, как и предсказывала мне моя сивилла, решение зависело не от меня. Однажды утром я сидела в библиотеке, просматривая отчеты Люси Барлоу и поражаясь росту доходности шляпных мастерских. Эта сцена настолько запечатлелась в моем мозгу, что даже сейчас, закрыв глаза, я могу вспомнить цифры, которыми были исписаны нескончаемые страницы. Дело было после Рождества, погода стояла холодная и сырая. Хотя в помещении было достаточно светло от неяркого сияния зимнего солнца, заглядывавшего в широкие окна, я сидела перед жарко пылавшим камином, дрожа от холода, который, казалось, сочился во все щели. Эдгар объезжал соседние графства, инспектируя пороховые погреба королевской артиллерии, а Марта отправилась на улицу по каким-то поручениям. В доме было безлюдно и очень тихо. И когда раздался стук в дверь, вслед за которым в парадном послышался мужской голос, я не придала этим звукам особого значения, полностью погруженная в свои размышления. Внезапно дверь в библиотеку распахнулась. Я подняла глаза и вздрогнула от неожиданности: это был Дэвид.
Не в силах подняться, я словно окаменела. Он же, захлопнув за собой дверь, стремительно вошел внутрь. Глаза его сверкали стальным блеском, а осунувшееся и посеревшее лицо выдавало страшный холодный гнев, поселившийся в его душе. Он нес кожаный кошель, в котором что-то звякало. Костяшки пальцев, судорожно впившихся в потертую кожу, побелели от напряжения.
– Что ты здесь делаешь? – растерянно пробормотала я. От страха при виде Дэвида у меня пересохло в горле.
Он бросил кошель на стол.
– Я пришел расплатиться с долгами, – хрипло произнес Дэвид. Его голос дрожал от гнева. – Здесь мое жалованье за квартал. Если не ошибаюсь, именно такие комиссионные полагаются за майорский чин.
Он отступил на шаг и сжал пальцы в кулаки.
– Почему ты сделала это, Элизабет? – Его голос опустился до шепота. – Ответь, ради Бога, за что ты так поступила со мной? Как, наверное, смеялась в душе, глядя на несчастного выскочку-майоришку, который топорщил свои новые перышки, думая, что честно их заслужил! А на деле они были просто куплены белым телом, которое он, глупец, боготворил. Участвовал ли Спейхауз в этой шутке? Посмеялся ли всласть? Или ему было некогда, поскольку он пожинал плоды своей щедрости?
Последние слова он буквально выплюнул мне в лицо.
– Ах, Дэвид, Дэвид! Прошу, выслушай меня. Все было не так, как ты думаешь, – молила я, пытаясь унять безжалостный поток слов, но он не прекращался.
– За кого ты меня приняла, интересно знать, за какого идиота? Неужели тебе ни разу не пришло в голову, что есть на свете мужчина, который скорее умрет, чем согласится на продвижение по службе подобным путем? Клянусь Богом, если бы не семья, которая висит у меня на шее, я бы разорвал свое паскудное майорство в клочья и запихал их в глотку этому трусу Спейхаузу, а потом бы выпустил из него потроха и бросил их к твоим прелестным ножкам, чтобы ты видела, как я отношусь к вам обоим.
– Ты должен выслушать меня! – в отчаянии закричала я, зажав уши, чтобы не слышать этих проклятий, водопадом извергавшихся на меня. Каждое его слово жалило, как удар бича. Из глаз моих брызнули слезы. – Дэвид, я люблю тебя, люблю! Прекрати эту пытку!
Я сделала шаг к нему, однако Дэвид шарахнулся от меня, как от ядовитой гадины.
– Не подходи ко мне! – зловеще зашипел он и, наверное, убил бы меня на месте, осмелься я прикоснуться к нему. Как сильно он меня любил, так яростно теперь ненавидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Женщины постоянно рожают, – сказала я довольно раздраженно, поскольку ее слова меня отнюдь не утешили, – и их страдания при этом не всегда столь уж велики. У меня много сил, так что роды я как-нибудь выдержу.
– Из всех страданий это будет самым малым, – голос Марты зазвенел от волнения, – и в родах я смогу вам помочь. Но будут и другие, более тяжкие муки, где даже я ничего не смогу для вас сделать…
И, закрыв лицо ладонями, она выскочила вон из комнаты как укушенная.
Ей, как обычно, вполне удалось одновременно озадачить и разозлить меня. «Вот уж в самом деле, – думала я, окончательно выведенная из себя, – чем старее, тем глупее. Не знаю, смогу ли я терпеть ее и в будущем». Но все же в словах Марты при всей их странности была соломинка надежды, и я вцепилась в нее, как утопающий. Между зачатием и родами действительно проходит не так уж мало времени, и я с наигранным оптимизмом подумала, что за оставшиеся шесть месяцев мне на ум наверняка придет какой-нибудь замечательный план.
Как, должно быть, злорадно хихикали в этот момент парки, верша свою черную работу!
И все же после утреннего разговора с Эдгаром настроение у меня поднялось. Частичка счастья, окружавшего его подобно ореолу, передалась и мне. Жизнь моя начинала обретать новые краски, даже приступы тошноты стали реже. Эдгар и прежде был неизменно внимателен и нежен ко мне, а теперь своей предупредительностью стал мне просто докучать. Его любовь ко мне приняла характер обожествления, и в пределах возможностей, ограниченных скупостью скряги-жены, он осыпал меня подарками и знаками внимания. Он постоянно хлопотал по поводу моего здоровья, и, если бы не наши с Мартой усилия, перед домом выстроилась бы длинная процессия врачей.
То и дело к нам приходили юристы, устраивая торжественные совещания, а Эдгар начал вести со мной разговоры о состоянии, как если бы сын уже родился, вырос и был готов взять наследство в свои руки. Он заставил меня погрузиться в объемистые тома по истории рода и книги с гравюрами имения Спейхауз и прилегающих владений. Его энтузиазм был столь безграничен, что мне не хватало духу огорчать его хотя бы намеком на скуку, которую эти занятия нередко на меня нагоняли. Не удовлетворившись одним разговором, он добрый десяток раз разъяснял мне порядок наследования в роду Спейхаузов.
Кажется, у него был какой-то кузен, который также носил родовое имя. В случае смерти Эдгара этот человек вне зависимости от собственного желания становился наследником родового имения, однако он был значительно старше Эдгара и к тому же считался закоренелым холостяком, чьи наклонности, судя по всему, исключали даже саму мысль о браке. После его кончины все состояние переходило к ребенку, причем не имело значения, будет ли он признан законным или нет. Я рассеянно слушала все эти объяснения, в то время как мысли мои блуждали в поисках решения моих собственных, более насущных проблем.
Но, как и предсказывала мне моя сивилла, решение зависело не от меня. Однажды утром я сидела в библиотеке, просматривая отчеты Люси Барлоу и поражаясь росту доходности шляпных мастерских. Эта сцена настолько запечатлелась в моем мозгу, что даже сейчас, закрыв глаза, я могу вспомнить цифры, которыми были исписаны нескончаемые страницы. Дело было после Рождества, погода стояла холодная и сырая. Хотя в помещении было достаточно светло от неяркого сияния зимнего солнца, заглядывавшего в широкие окна, я сидела перед жарко пылавшим камином, дрожа от холода, который, казалось, сочился во все щели. Эдгар объезжал соседние графства, инспектируя пороховые погреба королевской артиллерии, а Марта отправилась на улицу по каким-то поручениям. В доме было безлюдно и очень тихо. И когда раздался стук в дверь, вслед за которым в парадном послышался мужской голос, я не придала этим звукам особого значения, полностью погруженная в свои размышления. Внезапно дверь в библиотеку распахнулась. Я подняла глаза и вздрогнула от неожиданности: это был Дэвид.
Не в силах подняться, я словно окаменела. Он же, захлопнув за собой дверь, стремительно вошел внутрь. Глаза его сверкали стальным блеском, а осунувшееся и посеревшее лицо выдавало страшный холодный гнев, поселившийся в его душе. Он нес кожаный кошель, в котором что-то звякало. Костяшки пальцев, судорожно впившихся в потертую кожу, побелели от напряжения.
– Что ты здесь делаешь? – растерянно пробормотала я. От страха при виде Дэвида у меня пересохло в горле.
Он бросил кошель на стол.
– Я пришел расплатиться с долгами, – хрипло произнес Дэвид. Его голос дрожал от гнева. – Здесь мое жалованье за квартал. Если не ошибаюсь, именно такие комиссионные полагаются за майорский чин.
Он отступил на шаг и сжал пальцы в кулаки.
– Почему ты сделала это, Элизабет? – Его голос опустился до шепота. – Ответь, ради Бога, за что ты так поступила со мной? Как, наверное, смеялась в душе, глядя на несчастного выскочку-майоришку, который топорщил свои новые перышки, думая, что честно их заслужил! А на деле они были просто куплены белым телом, которое он, глупец, боготворил. Участвовал ли Спейхауз в этой шутке? Посмеялся ли всласть? Или ему было некогда, поскольку он пожинал плоды своей щедрости?
Последние слова он буквально выплюнул мне в лицо.
– Ах, Дэвид, Дэвид! Прошу, выслушай меня. Все было не так, как ты думаешь, – молила я, пытаясь унять безжалостный поток слов, но он не прекращался.
– За кого ты меня приняла, интересно знать, за какого идиота? Неужели тебе ни разу не пришло в голову, что есть на свете мужчина, который скорее умрет, чем согласится на продвижение по службе подобным путем? Клянусь Богом, если бы не семья, которая висит у меня на шее, я бы разорвал свое паскудное майорство в клочья и запихал их в глотку этому трусу Спейхаузу, а потом бы выпустил из него потроха и бросил их к твоим прелестным ножкам, чтобы ты видела, как я отношусь к вам обоим.
– Ты должен выслушать меня! – в отчаянии закричала я, зажав уши, чтобы не слышать этих проклятий, водопадом извергавшихся на меня. Каждое его слово жалило, как удар бича. Из глаз моих брызнули слезы. – Дэвид, я люблю тебя, люблю! Прекрати эту пытку!
Я сделала шаг к нему, однако Дэвид шарахнулся от меня, как от ядовитой гадины.
– Не подходи ко мне! – зловеще зашипел он и, наверное, убил бы меня на месте, осмелься я прикоснуться к нему. Как сильно он меня любил, так яростно теперь ненавидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105