А пока уговоришь, все силы растеряешь. И уже ничего не надо.
Он поплыл на крыльях воспоминаний...
Вдруг звякнула штора за балконной дверью. Значит, открылась дверь на лестницу.
Он ее, кажется, и не закрывал: на случай -- если не услышит звонок.
Шагнул в комнату и в ту же минуту услышал из прихожей низкий, но красивый
женский голос:
-- Живые есть?
И тут возникла она. Он ее и не узнал поначалу. Во всяком случае, ему
показалось, что не узнал. Хотя лицо было знакомо.
Высокая дама в легкой юбке цвета фиолет и таком же, но темней пиджаке. Синяя
шляпка. Темные кудри до плеч. Большие вишневые губы растянулись в уверенную
улыбку:
-- Вот как вы меня встречаете!
-- Я вас встречал, -- тоже улыбаясь, сказал он.
-- Я вас встречал, чего же боле! -- сказала она, продолжая улыбаться.
-- Я вас с балкона высматривал.
-- Вы ожидали, что я прилечу прямо на балкон? А я взяла и нарушила ваши
правила: вошла через дверь. А это -- вам!
И она протянула ему влажный букет алых роз.
-- Их столько, сколько вам лет. Я вас не оскорбляю тем, что называю на "вы"?
Он поставил розы в прозрачную вазу.
-- В какое из этих кресел может сесть дама? -- спросила она.
-- Только -- в то, где сидит мужчина.
Она села, раскинув руки и платье по всему креслу, и замерла, уставившись на
него, как на фотографа.
Его взгляд тут же попал в паутину ее чулка.
-- Вы один? -- спросила она.
-- Да. Я всегда был один. Даже когда был женат.
-- Вы не были счастливы с женой?
-- Были. Но только до свадьбы.
-- Да, после свадьбы женщина становится хуже.
-- Нет. Не женщина после свадьбы становится хуже, а требования к ней становятся
выше.
-- Как она готовила?
-- Плохо. Но зато разрешала это не есть.
-- Вы ее обманывали?
-- Да, обманывал без конца. Обман вызывает цепную реакцию. Стоит обмануть один
раз, как потом обманываешь второй, чтобы скрыть первый. Но ложь -- это еще не
самое страшное. Страшней, когда вынужден сказать правду. Впрочем, ложь и
правда, добро и зло -- это нейтральные понятия: как дождь и пламя, как боль и
радость. Хирург делает больно. Предатель говорит правду. И вообще добро и зло
-- не одно ли это и тоже? Все зависит от точки зрения. Станьте выше -- и вы
увидите дальше. Вы увидите, что от зла рождается добро, а добро, как Иван
Сусанин, ведет вас в дебри зла.
-- А по-моему, вы завели меня в дебри метафизики.
Да, подумал он, разговор становится слишком серьезным. Надо выбираться на
лужайку радости. Смех быстрей прокладывает путь к женщине, чем слезы. А он даже
не знает, кто она.
-- Хотите шампанского?
-- Нет, -- сказала она. -- Это изобретение французов. Оно плохо усваивается
северным организмом. Не лучше ли красное вино? Оно добавляет в нашу кровь
германий и уносит из нее столь вредный для нас стронций, -- она потянулась к
сумочке. -- Я позаботилась заранее.
-- Знаете, что делать, если вы пролили красное вино на белую скатерть?
-- Знаю, -- сказала она. -- Надо начать есть черную икру. Это отвлечет внимание
хозяйки от белой скатерти.
Сейчас она напоминала его жену. Своей самоуверенностью. И даже внешне. Он не
любил женщин, напоминавших его жену. Когда он встречал таких женщин, у него
просыпалась к жене любовь. Как и после очередной измены. После того, как он
изменял жене, он любил ее сильней всего. А может, это была не любовь, а
жалость? Впрочем, жалость -- это разновидность любви. Есть два вида любви:
любовь вверх и любовь вниз. Первая -- восхищение. Вторая -- жалость.
Думая об этом, он одновременно говорил с незнакомкой о другом.
-- Вы похожи на мою жену, -- сказал он.
-- Вы всегда так знакомитесь с женщинами? -- сказала она.
После вина она преобразилась. Вино перешло в щеки. Волосы стали менее строгими.
Она помолодела. Теперь ей на вид можно было дать не больше двадцати.
Ему захотелось прикоснуться к ней губами. Но она, предугадав его желание,
сказала:
-- Я приготовила вам сюрприз.
Он вздрогнул.
-- Какой же?
-- Я -- ваша дочь.
Он отпрянул назад. Чудовищные секунды! Лавина картин и мыслей обрушилась на
его. Мигом сложилась вся ее жизнь.
Она засмеялась.
-- Ловко я вас провела! Хотела посмотреть на вашу реакцию. Какая же я ваша
дочь, если я старше вас!
Он вгляделся. Действительно! Как он не заметил раньше! Крысиная проседь в
черных проволочных волосах. Морщины у глаз и рта. Жилистые руки. Сиплый
голос.
Ему стало холодно.
-- Кто же вы? -- прошептал он.
-- Я -- ваша любовь. Ваша старая любовь.
Он мысленно листал свой список.
-- Не напрягайте память.
Вдруг пропикало радио из кухни. Послышались позывные последнего выпуска
новостей. Он и не заметил, как стемнело.
-- Я ухожу.
-- Так рано?
Он включил свет.
И ахнул! Перед ним стояла совершенно другая женщина.
На свету оказалось, что она вовсе не седая, а русая. И не худая, а чуть
склонная к полноте. И совсем не высокая. И возраст -- не хорошо за пятьдесят, а
немного за тридцать.
Внешность зависит от освещения.
-- Провожать не надо.
Раньше он радовался этим словам. Теперь же...
-- Нет, нет! Я провожу.
-- Хорошо. Но только до угла.
Он выключил свет и захлопнул дверь. Снизу из-под лестницы дохнуло гнилью.
Они молча спустились и вышли на Старую Дворянскую. У дворца Кшесинской она
остановилась и повернулась к нему. Было темно, но он вновь заметил чудную
метаморфозу, происшедшую с ней. Плоское лицо. Азиатские скулы. Раскосые глаза.
И шляпа, и костюм ее озарились кровью.
Лунный свет и уличный фонарь нанесли последние мазки.
Она протянула ему руку в бледной перчатке.
Он остался стоять.
Она свернула за угол.
Теперь можно и нарушить данное ей обещание.
Озираясь, перебежал дорогу.
Встал за кустом жасмина.
Она быстро шла к белому автомобилю возле мусульманской мечети.
Села на заднее сиденье.
Сигарета осветила ее лицо.
Машина сорвалась с места и понеслась мимо Петропавловской крепости в сторону
Троицкого моста.
Как хвост воздушного змея пролетел прищемившийся, розовый, развевающийся и
удлиняющийся шарф.
Страшная мысль пронзила его: да ведь мост же разведенный!
Но машина уже исчезла во тьме.
На улице стало пустынно и тихо.
Домой возвращаться не хотелось.
Он побродил еще немного, но идти было больше некуда, и он побрел назад.
Уже издали он увидел во всех окнах своей квартиры свет!
Пожар?! Но свет был свой.
Забыл его выключить?! Но он его и не включал.
Воры!
Он побежал. Страх перерос в отвагу.
Вверх по лестнице. Споткнулся. Упал. Вскочил и дальше наверх. Быстрей! Где
ключ?
Неужели потерял?!
Да вот он!
Выставил вперед ключ -- как штык.
Уже на лестнице услышал голоса из своей квартиры.
Веселый шум.
Дверь была приоткрыта, хотя он ее закрывал.
Подкрался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Он поплыл на крыльях воспоминаний...
Вдруг звякнула штора за балконной дверью. Значит, открылась дверь на лестницу.
Он ее, кажется, и не закрывал: на случай -- если не услышит звонок.
Шагнул в комнату и в ту же минуту услышал из прихожей низкий, но красивый
женский голос:
-- Живые есть?
И тут возникла она. Он ее и не узнал поначалу. Во всяком случае, ему
показалось, что не узнал. Хотя лицо было знакомо.
Высокая дама в легкой юбке цвета фиолет и таком же, но темней пиджаке. Синяя
шляпка. Темные кудри до плеч. Большие вишневые губы растянулись в уверенную
улыбку:
-- Вот как вы меня встречаете!
-- Я вас встречал, -- тоже улыбаясь, сказал он.
-- Я вас встречал, чего же боле! -- сказала она, продолжая улыбаться.
-- Я вас с балкона высматривал.
-- Вы ожидали, что я прилечу прямо на балкон? А я взяла и нарушила ваши
правила: вошла через дверь. А это -- вам!
И она протянула ему влажный букет алых роз.
-- Их столько, сколько вам лет. Я вас не оскорбляю тем, что называю на "вы"?
Он поставил розы в прозрачную вазу.
-- В какое из этих кресел может сесть дама? -- спросила она.
-- Только -- в то, где сидит мужчина.
Она села, раскинув руки и платье по всему креслу, и замерла, уставившись на
него, как на фотографа.
Его взгляд тут же попал в паутину ее чулка.
-- Вы один? -- спросила она.
-- Да. Я всегда был один. Даже когда был женат.
-- Вы не были счастливы с женой?
-- Были. Но только до свадьбы.
-- Да, после свадьбы женщина становится хуже.
-- Нет. Не женщина после свадьбы становится хуже, а требования к ней становятся
выше.
-- Как она готовила?
-- Плохо. Но зато разрешала это не есть.
-- Вы ее обманывали?
-- Да, обманывал без конца. Обман вызывает цепную реакцию. Стоит обмануть один
раз, как потом обманываешь второй, чтобы скрыть первый. Но ложь -- это еще не
самое страшное. Страшней, когда вынужден сказать правду. Впрочем, ложь и
правда, добро и зло -- это нейтральные понятия: как дождь и пламя, как боль и
радость. Хирург делает больно. Предатель говорит правду. И вообще добро и зло
-- не одно ли это и тоже? Все зависит от точки зрения. Станьте выше -- и вы
увидите дальше. Вы увидите, что от зла рождается добро, а добро, как Иван
Сусанин, ведет вас в дебри зла.
-- А по-моему, вы завели меня в дебри метафизики.
Да, подумал он, разговор становится слишком серьезным. Надо выбираться на
лужайку радости. Смех быстрей прокладывает путь к женщине, чем слезы. А он даже
не знает, кто она.
-- Хотите шампанского?
-- Нет, -- сказала она. -- Это изобретение французов. Оно плохо усваивается
северным организмом. Не лучше ли красное вино? Оно добавляет в нашу кровь
германий и уносит из нее столь вредный для нас стронций, -- она потянулась к
сумочке. -- Я позаботилась заранее.
-- Знаете, что делать, если вы пролили красное вино на белую скатерть?
-- Знаю, -- сказала она. -- Надо начать есть черную икру. Это отвлечет внимание
хозяйки от белой скатерти.
Сейчас она напоминала его жену. Своей самоуверенностью. И даже внешне. Он не
любил женщин, напоминавших его жену. Когда он встречал таких женщин, у него
просыпалась к жене любовь. Как и после очередной измены. После того, как он
изменял жене, он любил ее сильней всего. А может, это была не любовь, а
жалость? Впрочем, жалость -- это разновидность любви. Есть два вида любви:
любовь вверх и любовь вниз. Первая -- восхищение. Вторая -- жалость.
Думая об этом, он одновременно говорил с незнакомкой о другом.
-- Вы похожи на мою жену, -- сказал он.
-- Вы всегда так знакомитесь с женщинами? -- сказала она.
После вина она преобразилась. Вино перешло в щеки. Волосы стали менее строгими.
Она помолодела. Теперь ей на вид можно было дать не больше двадцати.
Ему захотелось прикоснуться к ней губами. Но она, предугадав его желание,
сказала:
-- Я приготовила вам сюрприз.
Он вздрогнул.
-- Какой же?
-- Я -- ваша дочь.
Он отпрянул назад. Чудовищные секунды! Лавина картин и мыслей обрушилась на
его. Мигом сложилась вся ее жизнь.
Она засмеялась.
-- Ловко я вас провела! Хотела посмотреть на вашу реакцию. Какая же я ваша
дочь, если я старше вас!
Он вгляделся. Действительно! Как он не заметил раньше! Крысиная проседь в
черных проволочных волосах. Морщины у глаз и рта. Жилистые руки. Сиплый
голос.
Ему стало холодно.
-- Кто же вы? -- прошептал он.
-- Я -- ваша любовь. Ваша старая любовь.
Он мысленно листал свой список.
-- Не напрягайте память.
Вдруг пропикало радио из кухни. Послышались позывные последнего выпуска
новостей. Он и не заметил, как стемнело.
-- Я ухожу.
-- Так рано?
Он включил свет.
И ахнул! Перед ним стояла совершенно другая женщина.
На свету оказалось, что она вовсе не седая, а русая. И не худая, а чуть
склонная к полноте. И совсем не высокая. И возраст -- не хорошо за пятьдесят, а
немного за тридцать.
Внешность зависит от освещения.
-- Провожать не надо.
Раньше он радовался этим словам. Теперь же...
-- Нет, нет! Я провожу.
-- Хорошо. Но только до угла.
Он выключил свет и захлопнул дверь. Снизу из-под лестницы дохнуло гнилью.
Они молча спустились и вышли на Старую Дворянскую. У дворца Кшесинской она
остановилась и повернулась к нему. Было темно, но он вновь заметил чудную
метаморфозу, происшедшую с ней. Плоское лицо. Азиатские скулы. Раскосые глаза.
И шляпа, и костюм ее озарились кровью.
Лунный свет и уличный фонарь нанесли последние мазки.
Она протянула ему руку в бледной перчатке.
Он остался стоять.
Она свернула за угол.
Теперь можно и нарушить данное ей обещание.
Озираясь, перебежал дорогу.
Встал за кустом жасмина.
Она быстро шла к белому автомобилю возле мусульманской мечети.
Села на заднее сиденье.
Сигарета осветила ее лицо.
Машина сорвалась с места и понеслась мимо Петропавловской крепости в сторону
Троицкого моста.
Как хвост воздушного змея пролетел прищемившийся, розовый, развевающийся и
удлиняющийся шарф.
Страшная мысль пронзила его: да ведь мост же разведенный!
Но машина уже исчезла во тьме.
На улице стало пустынно и тихо.
Домой возвращаться не хотелось.
Он побродил еще немного, но идти было больше некуда, и он побрел назад.
Уже издали он увидел во всех окнах своей квартиры свет!
Пожар?! Но свет был свой.
Забыл его выключить?! Но он его и не включал.
Воры!
Он побежал. Страх перерос в отвагу.
Вверх по лестнице. Споткнулся. Упал. Вскочил и дальше наверх. Быстрей! Где
ключ?
Неужели потерял?!
Да вот он!
Выставил вперед ключ -- как штык.
Уже на лестнице услышал голоса из своей квартиры.
Веселый шум.
Дверь была приоткрыта, хотя он ее закрывал.
Подкрался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22