Ваше изобретение -- фикция чистейшей воды!
-- Не более, чем ваша должность, -- парировал профессор. -- Вы не первый агент,
которого засылает к нам Строительно-Разведывательное Управление.
-- Ложь! -- крикнул инспектор, выведенный из равновесия.
-- Успокойтесь, -- мягко сказал профессор, и его лучистая улыбка осветила
инспекторское лицо...
В то же мгновение инспектор вспыхнул и испарился.
-- Ну и запах! -- поморщился профессор. -- Откройте форточку, доктор!
Случай с литературоведом
Литературовед Кротов ехал из Ленинграда в город Пушкин, чтобы принять
участие в Пушкинских чтениях.
Глядя на унылые картины, пробегавшие за окном, он размышлял о связи
литературы и литературоведения и не заметил, как подъехал к Царскосельскому
лицею.
Кротов вылез из кареты и сразу опьянел от кислорода.
-- Ну, слава государю, успели-с! -- сказал ему швейцар с седыми баками. --
Лицеисты все в сборе.
Кротов скинул швейцару меховую шинель и, поскрипывая высокими сапогами,
поспешил за каким-то кавалергардом.
"Хорошо придумано, -- еще ничего не понимая, мысленно отметил Кротов. -- Только
как же я проморгал, когда автобус на карету меняли?"
Наконец они пришли. Зала была уже полна. Долетали обрывки фраз: "Экзамен...
Словесность..." Незнакомая дама обратила на Кротова свой лорнет и учинила ему
улыбку.
Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Кротов повернулся и обмер: рядом с ним за
длинным экзаменаторским столом сидел Державин. Правда, уже старик. Нет, это был
не сон. Маститый поэт екатерининской эпохи насупил брови и спросил
литературоведа:
-- Ну что, начнем?
-- Как вам будет угодно, -- пролепетал Кротов и, подумав, робко добавил: --
с!
В то же мгновение на середину залы вылетел курчавый мальчуган и с жаром стал
читать свою оду "Воспоминания в Царском Селе".
Кротов вспотел. Он впервые видел живого Пушкина.
Но тут же поймал себя на мысли, что думает совершенно о другом: "Как жить? Где
работать?! О ком писать?!!"
И даже после бала, утомленный, наш литературовед долго не мог прийти в себя. "О
ком писать, -- думал он, засыпая, -- если даже Пушкин ничего такого еще не
создал?!"
Проснулся Кротов в середине ночи. "Ничего не создал?!" Он вскочил с постели.
-- Так зачем же я буду писать о Пушкине? Хватит! Теперь я сам себе Пушкин!
Кротов положил перед собой пачку чистой бумаги и, умакнув гусиное перо в
чернила, начал сочинять:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог...
Сочинялось
легко.
-- И без всяких черновиков! -- радовался он. -- Сегодня же отнесу к издателю.
Но через несколько минут наступил творческий кризис. Наизусть "Евгения Онегина"
Кротов не помнил.
-- А изложу-ка я его прозой! -- решил он и написал: "Надев широкий боливар,
Онегин едет убивать время, что наглядно рисует нам образ лишнего человека".
-- Не то! -- выругался про себя Кротов и все зачеркнул. -- Так теперь пусть
другие литературоведы пишут: "В своем романе "Евгений Онегин" отец русской
литературы Кротов с потрясающей полнотой раскрыл нам всю пустоту светского
общества". Белинский. Светского общества... -- повторил Кротов.
Ему припомнилась незнакомка с лорнетом. Красивая женщина, а из светского
общества! И все присутствовавшие на экзамене -- из светского общества! И даже
он, Кротов, тоже из светского общества!
-- Да меня за это светское общество!..
Кротов сжег неоконченный вариант "Евгения Онегина" и дал себе честное слово --
никогда в жизни больше не быть Пушкиным.
-- Напишу-ка я о том, что мне ближе, -- сказал он и, положив перед собой новую
пачку чистой бумаги, написал сверху: "Преступление и наказание. Кротов".
-- Этим бессмертным произведением я вынесу суровый приговор всему буржуазному
индивидуализму! -- воскликнул он и тут же осекся, живо представив себе карающую
десницу шефа жандармов Бенкендорфа.
-- На какие ж гроши мне теперь жить?! -- чуть не зарыдал Кротов. -- Комедию,
что ли, писать?! -- и написал на новом листе: "Ревизор", -- но, вспомнив, каким
суровым нападкам подвергнется гоголевское творение Кротова, схватился за
голову:
-- Что делать?
И тут же поспешно добавил:
-- Чернышевский. Ему принадлежат эти слова, а не Кротову.
-- Кротову! -- прогремел над ним железный голос.
Воздух наполнился азотом, водородом и выхлопными газами. Дышать стало легче.
-- Слово предоставляется литературоведу Кротову! -- повторил голос.
Все зааплодировали.
Кротов будто пробудился ото сна. Он взошел на трибуну, опустил пониже микрофон
и с особой проникновенностью начал:
-- Мы собрались на этот чудесный праздник, чтобы почтить память Пушкина,
патриота-гражданина, борца с самодержавно-крепостническим строем!..
Двойной блок
Нет, раньше донжуаном Горохов не был. В любви ему не везло по
той простой причине, что он не встречался с женщинами. А не встречался он
потому, что был слабосильным.
Но однажды с ним произошел случай, который в корне изменил всю его
жизнь.
Горохов возвращался с работы позже обычного. На улице уже было темно, когда к
нему приблизились двое и спросили время вместе с часами.
У Горохова екнуло под коленкой, и он, понимая, что делает не то, тихо позвал на
помощь.
Редкие прохожие, в глубине души сочувствуя ему, быстро переходили на другую
сторону и исчезали во мраке.
Тогда Горохов, уже совсем не понимая, что делает, снял часы и принялся их
заводить.
Тогда-то и появилась из темноты эта девушка и прежде, чем Горохов успел
опомниться, выбросила вперед ногу и крикнула: "Йя!".
Один из двоих сразу упал, а другой стал медленно оседать.
Девушка протянула Горохову руку и сказала:
-- Вера.
-- Горохов, -- ответил Горохов, соображая, что лучше: поцеловать ей руку или
пожать?
Ему стало не по себе. "Лучше бы они часы у меня отобрали", -- подумал он и,
чтобы как-то разрядить обстановку, брезгливо сказал:
-- Пойдемте отсюда, Вера.
Они пошли рядом. Пахло мокрой сиренью. Горохов ловко сломал одну веточку и
вручил Вере:
-- Здорово вы их все-таки!
-- Ой, это совсем не трудно! -- рассмеялась Вера. -- Обыкновенное каратэ.
Вот бейте меня!
Горохов смутился. Он не знал, как должен вести себя джентльмен с дамой в такой
ситуации, и деликатно спросил:
-- В какое место желаете?
-- В любое, -- сказала Вера. -- Можно -- в челюсть.
Горохов осторожно ударил.
-- Сильней, -- сказала Вера и стала в стойку.
Горохов ударил еще раз. Но удар его до цели не дошел.
-- Это блок, -- просто сказала Вера. -- А теперь снизу.
Горохов размахнулся и что есть силы ударил девушку в живот. Но рука его опять
наткнулась на преграду.
-- Это нижний блок, -- объяснила Вера.
-- А если сзади?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
-- Не более, чем ваша должность, -- парировал профессор. -- Вы не первый агент,
которого засылает к нам Строительно-Разведывательное Управление.
-- Ложь! -- крикнул инспектор, выведенный из равновесия.
-- Успокойтесь, -- мягко сказал профессор, и его лучистая улыбка осветила
инспекторское лицо...
В то же мгновение инспектор вспыхнул и испарился.
-- Ну и запах! -- поморщился профессор. -- Откройте форточку, доктор!
Случай с литературоведом
Литературовед Кротов ехал из Ленинграда в город Пушкин, чтобы принять
участие в Пушкинских чтениях.
Глядя на унылые картины, пробегавшие за окном, он размышлял о связи
литературы и литературоведения и не заметил, как подъехал к Царскосельскому
лицею.
Кротов вылез из кареты и сразу опьянел от кислорода.
-- Ну, слава государю, успели-с! -- сказал ему швейцар с седыми баками. --
Лицеисты все в сборе.
Кротов скинул швейцару меховую шинель и, поскрипывая высокими сапогами,
поспешил за каким-то кавалергардом.
"Хорошо придумано, -- еще ничего не понимая, мысленно отметил Кротов. -- Только
как же я проморгал, когда автобус на карету меняли?"
Наконец они пришли. Зала была уже полна. Долетали обрывки фраз: "Экзамен...
Словесность..." Незнакомая дама обратила на Кротова свой лорнет и учинила ему
улыбку.
Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Кротов повернулся и обмер: рядом с ним за
длинным экзаменаторским столом сидел Державин. Правда, уже старик. Нет, это был
не сон. Маститый поэт екатерининской эпохи насупил брови и спросил
литературоведа:
-- Ну что, начнем?
-- Как вам будет угодно, -- пролепетал Кротов и, подумав, робко добавил: --
с!
В то же мгновение на середину залы вылетел курчавый мальчуган и с жаром стал
читать свою оду "Воспоминания в Царском Селе".
Кротов вспотел. Он впервые видел живого Пушкина.
Но тут же поймал себя на мысли, что думает совершенно о другом: "Как жить? Где
работать?! О ком писать?!!"
И даже после бала, утомленный, наш литературовед долго не мог прийти в себя. "О
ком писать, -- думал он, засыпая, -- если даже Пушкин ничего такого еще не
создал?!"
Проснулся Кротов в середине ночи. "Ничего не создал?!" Он вскочил с постели.
-- Так зачем же я буду писать о Пушкине? Хватит! Теперь я сам себе Пушкин!
Кротов положил перед собой пачку чистой бумаги и, умакнув гусиное перо в
чернила, начал сочинять:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог...
Сочинялось
легко.
-- И без всяких черновиков! -- радовался он. -- Сегодня же отнесу к издателю.
Но через несколько минут наступил творческий кризис. Наизусть "Евгения Онегина"
Кротов не помнил.
-- А изложу-ка я его прозой! -- решил он и написал: "Надев широкий боливар,
Онегин едет убивать время, что наглядно рисует нам образ лишнего человека".
-- Не то! -- выругался про себя Кротов и все зачеркнул. -- Так теперь пусть
другие литературоведы пишут: "В своем романе "Евгений Онегин" отец русской
литературы Кротов с потрясающей полнотой раскрыл нам всю пустоту светского
общества". Белинский. Светского общества... -- повторил Кротов.
Ему припомнилась незнакомка с лорнетом. Красивая женщина, а из светского
общества! И все присутствовавшие на экзамене -- из светского общества! И даже
он, Кротов, тоже из светского общества!
-- Да меня за это светское общество!..
Кротов сжег неоконченный вариант "Евгения Онегина" и дал себе честное слово --
никогда в жизни больше не быть Пушкиным.
-- Напишу-ка я о том, что мне ближе, -- сказал он и, положив перед собой новую
пачку чистой бумаги, написал сверху: "Преступление и наказание. Кротов".
-- Этим бессмертным произведением я вынесу суровый приговор всему буржуазному
индивидуализму! -- воскликнул он и тут же осекся, живо представив себе карающую
десницу шефа жандармов Бенкендорфа.
-- На какие ж гроши мне теперь жить?! -- чуть не зарыдал Кротов. -- Комедию,
что ли, писать?! -- и написал на новом листе: "Ревизор", -- но, вспомнив, каким
суровым нападкам подвергнется гоголевское творение Кротова, схватился за
голову:
-- Что делать?
И тут же поспешно добавил:
-- Чернышевский. Ему принадлежат эти слова, а не Кротову.
-- Кротову! -- прогремел над ним железный голос.
Воздух наполнился азотом, водородом и выхлопными газами. Дышать стало легче.
-- Слово предоставляется литературоведу Кротову! -- повторил голос.
Все зааплодировали.
Кротов будто пробудился ото сна. Он взошел на трибуну, опустил пониже микрофон
и с особой проникновенностью начал:
-- Мы собрались на этот чудесный праздник, чтобы почтить память Пушкина,
патриота-гражданина, борца с самодержавно-крепостническим строем!..
Двойной блок
Нет, раньше донжуаном Горохов не был. В любви ему не везло по
той простой причине, что он не встречался с женщинами. А не встречался он
потому, что был слабосильным.
Но однажды с ним произошел случай, который в корне изменил всю его
жизнь.
Горохов возвращался с работы позже обычного. На улице уже было темно, когда к
нему приблизились двое и спросили время вместе с часами.
У Горохова екнуло под коленкой, и он, понимая, что делает не то, тихо позвал на
помощь.
Редкие прохожие, в глубине души сочувствуя ему, быстро переходили на другую
сторону и исчезали во мраке.
Тогда Горохов, уже совсем не понимая, что делает, снял часы и принялся их
заводить.
Тогда-то и появилась из темноты эта девушка и прежде, чем Горохов успел
опомниться, выбросила вперед ногу и крикнула: "Йя!".
Один из двоих сразу упал, а другой стал медленно оседать.
Девушка протянула Горохову руку и сказала:
-- Вера.
-- Горохов, -- ответил Горохов, соображая, что лучше: поцеловать ей руку или
пожать?
Ему стало не по себе. "Лучше бы они часы у меня отобрали", -- подумал он и,
чтобы как-то разрядить обстановку, брезгливо сказал:
-- Пойдемте отсюда, Вера.
Они пошли рядом. Пахло мокрой сиренью. Горохов ловко сломал одну веточку и
вручил Вере:
-- Здорово вы их все-таки!
-- Ой, это совсем не трудно! -- рассмеялась Вера. -- Обыкновенное каратэ.
Вот бейте меня!
Горохов смутился. Он не знал, как должен вести себя джентльмен с дамой в такой
ситуации, и деликатно спросил:
-- В какое место желаете?
-- В любое, -- сказала Вера. -- Можно -- в челюсть.
Горохов осторожно ударил.
-- Сильней, -- сказала Вера и стала в стойку.
Горохов ударил еще раз. Но удар его до цели не дошел.
-- Это блок, -- просто сказала Вера. -- А теперь снизу.
Горохов размахнулся и что есть силы ударил девушку в живот. Но рука его опять
наткнулась на преграду.
-- Это нижний блок, -- объяснила Вера.
-- А если сзади?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22