По телевизору сказали: «И другие тенденции, которые могли бы оказать огромное влияние на ваш портфель ценных бумаг».
Вошла Дениза и легла поперек в ногах кровати, положив голову на согнутые руки и отвернувшись от меня. Сколько принципов, контр-принципов, социально-исторических обобщений вместила в себя эта незамысловатая поза? Прошла целая минута.
– Что будем делать с Баб? – спросила Дениза.
– В каком смысле?
– Она же ничего не может запомнить.
– Баб не спрашивала у тебя, принимает ли она лекарства?
– Нет.
– Не принимает или не спрашивала?
– Не спрашивала.
– А должна была спросить, – сказал я.
– А вот и не спросила.
– Откуда тебе известно, что она принимает лекарства?
– В мусоре под раковиной я видела пузырек, прописанный врачом, с ее фамилией и названием лекарства.
– Как оно называется?
– «Дилар». По одной таблетке раз в три дня. Значит, оно, похоже, опасное, вызывает привыкание или что-нибудь в этом роде.
– А что сказано о диларе в твоем лекарственном справочнике?
– Нет его там. Я долго искала. Там четыре алфавитных указателя.
– Наверно, оно недавно поступило в продажу. Хочешь, я еще раз посмотрю?
– Я уже смотрела. Смотрела!
– Всегда можно позвонить ее врачу. Но я не хочу делать из мухи слона. Все принимают какие-нибудь лекарства, все время от времени что-нибудь забывают.
– Не так, как мама.
– Я постоянно все забываю.
– А что ты принимаешь?
– Таблетки от давления, от стресса, от аллергии, глазные капли, аспирин. Дело житейское.
– Я заглянула в аптечку в вашей ванной.
– Дилара нет?
– Я думала, может, там новый пузырек появился.
– Врач прописал тридцать таблеток. Вот и все. Дело житейское. Все что-нибудь принимают.
– И все же я хочу быть в курсе, – сказала она.
За все это время она ни разу не повернулась ко мне. В подобных ситуациях хорошо готовить заговоры, плести хитроумные интриги, строить тайные планы. Но потом Дениза переменила позу, приподнявшись на локте, и задумчиво посмотрела на меня с края кровати:
– Можно задать тебе один вопрос?
– Конечно.
– Ты не рассердишься?
– Содержимое моей аптечки тебе уже известно. Какие еще тайны остались?
– Почему ты назвал Генриха Генрихом?
– Законный вопрос.
– Ты не обязан отвечать.
– Вопрос естественный. По-моему, ты имеешь право его задать.
– Так почему же?
– Это имя показалось мне эффектным, звучным. В нем есть что-то властное.
– Он назван в честь какого-нибудь человека?
– Нет. Он родился вскоре после того, как я создал кафедру, и мне, наверное, захотелось возблагодарить судьбу. Сделать что-нибудь на немецкий лад. Я чувствовал, что нужен какой-то жест.
– Генрих Герхардт Глэдни?
– Я считал, что в этом имени звучит властность, которая, возможно, проявится и в характере мальчика. Считал имя эффектным, ярким, да и до сих пор считаю. Мне хотелось защитить сына, сделать так, чтобы он ничего не боялся. В то время детям давали имена Ким, Келли и Трейси.
Мы надолго замолчали. Дениза по-прежнему смотрела на меня. У нее довольно мелкие черты лица, и в минуты сосредоточенности она слегка походила на драчливую мартышку.
– По-твоему, я просчитался?
– Не мне судить.
– В немецких именах, в немецком языке, да и вообще во всем немецком есть нечто особенное. Я не знаю, что именно. Оно просто есть. Центральная фигура тут, конечно, Гитлер.
– Вчера вечером его опять показывали.
– Его показывают постоянно. Без него у нас и телевидения бы не было.
– Немцы же проиграли войну, – сказала она. – Выходит, они были не такие уж великие?
– Веское соображение. Но дело не в величии. Это не вопрос добра и зла. Я и сам не знаю, в чем тут дело. Взгляни таким образом: одни люди всегда носят одежду любимого цвета, другие ходят с оружием, третьи надевают форму и чувствуют себя более важными, сильными, защищенными. На таких вещах и сосредоточены все мои навязчивые идеи.
Вошла Стеффи с Денизиным зеленым козырьком на голове. Я понятия не имел, что это значит. Она взобралась на кровать, и мы втроем принялись листать мой немецко-английский словарь в поисках слов, которые на обоих языках звучат почти одинаково – таких, как «оргия» и «туфля».
Пробежав по коридору, в комнату ворвался Генрих:
– Пошли быстрей, авиакатастрофу показывают!
Он выскочил за дверь, девчонки спрыгнули с кровати, и все трое помчались к телевизору.
Я сидел в постели, слегка ошарашенный. Их стремительный, шумный уход встряхнул всю комнату на молекулярном уровне. Казалось, среди обломков невидимой материи все сводится к одному вопросу: что здесь происходит? Когда я добрался до комнаты в конце коридора, на экране с краю оставался только клуб черного дыма. Но катастрофу показали еще дважды – один раз в замедленном повторе, когда комментатор пытался объяснить, почему упал самолет. Учебно-тренировочный реактивный самолет на авиационной выставке в Новой Зеландии.
У нас два чулана, чьи двери открываются сами собой.
В тот вечер, в пятницу, мы по обыкновению собрались перед телевизором с едой из китайского ресторана. На экране были наводнения, землетрясения, грязевые потоки, извержения вулканов. Никогда еще мы так внимательно не относились к своим обязанностям, к своему пятничному собранию. Генрих не замыкался в себе, мне не было скучно. Стеффи, которую едва не довел до слез муж из телепостановки, повздоривший с женой, казалось, совершенно увлекли эти отрывки из документальных фильмов о бедствиях и смерти. Бабетта попыталась переключить телевизор на комедийный сериал о компании детей разных национальностей, сооружающих собственный спутник связи. Ее потряс наш энергичный протест. Все остальное время мы молча смотрели, как сползают в океан дома, ярко вспыхивают в потоке лавы целые деревни. Каждая катастрофа пробуждала в нас желание увидеть новую, увидеть нечто более крупное, грандиозное, более опустошительное.
В понедельник, войдя в кабинет, я обнаружил, что на стуле, придвинутом к столу, сидит Марри – причем с таким видом, словно дожидается медсестру с манжетой для измерения кровяного давления. Он сказал, что его замысел относительно Элвиса Пресли не получает должной поддержки на кафедре американской культуры. Руководитель кафедры, Альфонс Стомпанато, по-видимому, считает, что свое преимущественное право на это доказал другой преподаватель, трехсотфунтовый бывший телохранитель звезд рок-н-ролла по имени Димитриос Кодзакис: когда Король умер, он полетел в Мемфис, взял интервью у членов свиты и семьи Короля и как «толкователь этого феномена» сам дал интервью местному телевидению.
Как признал Марри, ход был довольно удачный. Я сказал, что готов заглянуть на его следующую лекцию – неофициально, без предупреждения, просто для того, чтобы придать происходящему некоторую значимость, поддержать Марри влиянием и авторитетом, коими, возможно, пользуются моя должность, мой предмет, да и сам я как частное лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95