У гигантских фармацевтических корпораций, как и у нас с вами, есть свои нормы нравственности. Руководитель проекта уволен, проект продолжается без него.
– А в статье не сказано, что с ним случилось?
– Репортер его выследил. Минк живет в том же мотеле, где проводились все эти сомнительные эксперименты.
– И где этот мотель?
– В Немецком квартале.
– Где это? – спросил я.
– В Айрон-Сити. Старый немецкий район. За литейным заводом.
– Я и не знал, что в Айрон-Сити есть район под названием Немецкий квартал.
– Немцы там, конечно, больше не живут.
Я пошел прямо домой. Дениза ставила галочки в дешевой книжке под названием «Справочник бесплатных телефонных номеров». Бабетту я нашел возле кровати Уайлдера. Она сидела и читала ему сказку.
– Против спортивной одежды как таковой я ничего не имею, – сказал я. – Время от времени ходить в тренировочном костюме очень удобно. Но мне бы не хотелось, чтобы в нем ты читала Уайлдеру сказки на ночь или заплетала Стеффи косички. Спортивный костюм ставит под угрозу все, что делает эти минуты такими трогательными.
– Может, я не просто так надела спортивный костюм.
– Вот как? И зачем же?
– Собираюсь побегать.
– По-твоему, это хорошая мысль? На ночь глядя?
– Что такое ночь? Она бывает семь раз в неделю. В чем тут уникальность?
– Сейчас темно, сыро.
– Мы что, живем под ослепительным солнцем пустыни? Подумаешь, сырость. К сырости мы притерпелись.
– Так Бабетта не говорит.
– Неужели жизнь должна остановиться только потому, что в нашем полушарии темно? Разве ночью что-нибудь физически противодействует бегуну? Мне необходимо дышать с трудом, задыхаться. Что такое тьма? Всего лишь другое название света.
– Никто не убедит меня в том, что особа по имени Бабетта и вправду хочет в десять часов вечера бегать по ступенькам стадиона.
– Дело не в том, чего я хочу, а в том, что мне необходимо. Моей жизни нет больше места в сфере желаний. Я делаю то, что должна делать. Дышу с трудом, задыхаюсь. Каждый бегун понимает, что это необходимо.
– Почему ты должна бегать вверх по ступенькам? Ты же не профессиональная спортсменка, которая пытается набрать форму после травмы колена. Бегай по ровной местности. Не превращай это в свое главное увлечение. Чем только люди не увлекаются в наше время.
– Это моя жизнь. Я склонна увлекаться.
– Твоя жизнь – не это. Это всего лишь физические упражнения.
– Необходимые бегуну, – сказала она.
– Мне тоже кое-что необходимо. Сегодня мне необходима машина. Не дожидайтесь меня и ложитесь спать. Может, я вернусь не скоро.
Я ждал, когда она спросит, ради какой таинственной миссии я должен садиться в машину и ехать куда-то дождливой ночью, не имея представления, когда вернусь.
Она сказала:
– Не могу же я дойти пешком до стадиона, пять или шесть раз подняться бегом по ступенькам, а потом тащиться до самого дома. Ты вполне можешь отвезти меня, подождать и отвезти обратно. Потом машина в твоем распоряжении.
– Не хочется. Что ты на это скажешь? Тебе нужна машина, ты ее и бери. На дорогах скользко. Ты знаешь, что это значит, не правда ли?
– Что это значит?
– Надо пристегиваться за рулем. Кроме того, на улице прохладно. Ты же знаешь, что значит прохладная погода.
– Что же?
– Надо носить лыжную маску, – сказал я ей.
Я надел пиджак и вышел из дома. После воздушнотоксического явления наши соседи Стоверы оставляли свою машину не в гараже, а на дорожке у дома – разворачивали к улице и не вытаскивали ключ зажигания. Я поднялся по дорожке и сел в машину. На приборном щитке и спинках сидений висели мешочки для мусора – полиэтиленовые пакеты, полные оберток от жвачки, использованных билетов, вымазанных губной помадой косметических салфеток, сплющенных жестянок из-под газировки, скомканных рекламных листков и квитанций, всякого сора из пепельниц, жареной картошки и палочек от фруктового мороженого, смятых купонов, бумажных носовых платков, расчесок со сломанными зубцами. Осмотревшись и освоившись, я завел мотор, включил фары и поехал.
Улицу Мидлбрук я пересек на красный свет. В конце выезда на магистраль, я даже не притормозил. До самого Айрон-Сити я ехал как во сне, свободный, оторванный от реальности. У пункта сбора пошлины я сбавил скорость, но не потрудился бросить в корзинку четвертак. Сигнализация сработала, однако в погоню никто не пустился. Что такое один четвертак для штата, задолжавшего миллиарды? Что такое двадцать пять центов, когда речь идет об угнанной машине стоимостью в девять тысяч долларов? Наверное, именно так люди избавляются от земного тяготения, от безотчетного гравитационного трепета, ежечасно приближающего нас к смерти. Перестают ходить по струнке и все. Не покупают, а воруют; стреляют, а не болтают языком. На мокрых от дождя подъездных дорогах к Айрон-Сити я еще два раза проехал на красный свет. На окраине стояли невысокие длинные строения – рыбные и овощные магазины, мясные лотки с обветшалыми деревянными навесами. Въехав в город, я включил радио – компания мне требовалась не на пустынном шоссе, а здесь, на булыжных мостовых, среди натриевых фонарей, где пустота неотступна. В каждом городе есть свои особые районы. Я миновал район брошенных автомобилей, район невывезенного мусора, район снайперской стрельбы, район тлеющих диванов и битого стекла. Осколки хрустели под колесами. Я ехал к литейному заводу.
Запоминающее устройство с произвольной выборкой, синдром приобретенного иммунодефицита, гарантированное взаимное уничтожение.
Я по-прежнему чувствовал себя необычайно легким – легче воздуха, бесцветным, лишенным запаха, невидимым. Но при всем ощущении легкости и нереальности во мне нарастало нечто иное, чувство совсем другого порядка. Некая волна, неодолимое желание, кипение страстей. Я сунул руку в карман и потерся костяшками пальцев о шероховатый стальной ствол «Цумвальта». Человек по радио сказал: «Где запрещено, там недействительно».
39
Я дважды объехал литейный завод, пытаясь отыскать следы былого присутствия немцев. Миновал сплошной ряд домов с террасами. Они стояли на крутом склоне холма – каркасные, с узкими фасадами, скаты крыш карабкались в гору. Под шум дождя проехал мимо автовокзала. Я не сразу нашел мотель – одноэтажное здание у бетонного быка автодорожной эстакады. Мотель назывался «Эстакада».
Невинны забавы, да жестока расправа.
Место безлюдное – размалеванный краской из баллончиков район складов и фабрик. В мотеле девять или десять комнат – всюду темно, перед входом ни одной машины. Трижды проехав мимо, я изучил обстановку, проехал еще полквартала и поставил машину под эстакадой, среди строительного мусора. Потом вернулся пешком. Таковы были первые три элемента моего плана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– А в статье не сказано, что с ним случилось?
– Репортер его выследил. Минк живет в том же мотеле, где проводились все эти сомнительные эксперименты.
– И где этот мотель?
– В Немецком квартале.
– Где это? – спросил я.
– В Айрон-Сити. Старый немецкий район. За литейным заводом.
– Я и не знал, что в Айрон-Сити есть район под названием Немецкий квартал.
– Немцы там, конечно, больше не живут.
Я пошел прямо домой. Дениза ставила галочки в дешевой книжке под названием «Справочник бесплатных телефонных номеров». Бабетту я нашел возле кровати Уайлдера. Она сидела и читала ему сказку.
– Против спортивной одежды как таковой я ничего не имею, – сказал я. – Время от времени ходить в тренировочном костюме очень удобно. Но мне бы не хотелось, чтобы в нем ты читала Уайлдеру сказки на ночь или заплетала Стеффи косички. Спортивный костюм ставит под угрозу все, что делает эти минуты такими трогательными.
– Может, я не просто так надела спортивный костюм.
– Вот как? И зачем же?
– Собираюсь побегать.
– По-твоему, это хорошая мысль? На ночь глядя?
– Что такое ночь? Она бывает семь раз в неделю. В чем тут уникальность?
– Сейчас темно, сыро.
– Мы что, живем под ослепительным солнцем пустыни? Подумаешь, сырость. К сырости мы притерпелись.
– Так Бабетта не говорит.
– Неужели жизнь должна остановиться только потому, что в нашем полушарии темно? Разве ночью что-нибудь физически противодействует бегуну? Мне необходимо дышать с трудом, задыхаться. Что такое тьма? Всего лишь другое название света.
– Никто не убедит меня в том, что особа по имени Бабетта и вправду хочет в десять часов вечера бегать по ступенькам стадиона.
– Дело не в том, чего я хочу, а в том, что мне необходимо. Моей жизни нет больше места в сфере желаний. Я делаю то, что должна делать. Дышу с трудом, задыхаюсь. Каждый бегун понимает, что это необходимо.
– Почему ты должна бегать вверх по ступенькам? Ты же не профессиональная спортсменка, которая пытается набрать форму после травмы колена. Бегай по ровной местности. Не превращай это в свое главное увлечение. Чем только люди не увлекаются в наше время.
– Это моя жизнь. Я склонна увлекаться.
– Твоя жизнь – не это. Это всего лишь физические упражнения.
– Необходимые бегуну, – сказала она.
– Мне тоже кое-что необходимо. Сегодня мне необходима машина. Не дожидайтесь меня и ложитесь спать. Может, я вернусь не скоро.
Я ждал, когда она спросит, ради какой таинственной миссии я должен садиться в машину и ехать куда-то дождливой ночью, не имея представления, когда вернусь.
Она сказала:
– Не могу же я дойти пешком до стадиона, пять или шесть раз подняться бегом по ступенькам, а потом тащиться до самого дома. Ты вполне можешь отвезти меня, подождать и отвезти обратно. Потом машина в твоем распоряжении.
– Не хочется. Что ты на это скажешь? Тебе нужна машина, ты ее и бери. На дорогах скользко. Ты знаешь, что это значит, не правда ли?
– Что это значит?
– Надо пристегиваться за рулем. Кроме того, на улице прохладно. Ты же знаешь, что значит прохладная погода.
– Что же?
– Надо носить лыжную маску, – сказал я ей.
Я надел пиджак и вышел из дома. После воздушнотоксического явления наши соседи Стоверы оставляли свою машину не в гараже, а на дорожке у дома – разворачивали к улице и не вытаскивали ключ зажигания. Я поднялся по дорожке и сел в машину. На приборном щитке и спинках сидений висели мешочки для мусора – полиэтиленовые пакеты, полные оберток от жвачки, использованных билетов, вымазанных губной помадой косметических салфеток, сплющенных жестянок из-под газировки, скомканных рекламных листков и квитанций, всякого сора из пепельниц, жареной картошки и палочек от фруктового мороженого, смятых купонов, бумажных носовых платков, расчесок со сломанными зубцами. Осмотревшись и освоившись, я завел мотор, включил фары и поехал.
Улицу Мидлбрук я пересек на красный свет. В конце выезда на магистраль, я даже не притормозил. До самого Айрон-Сити я ехал как во сне, свободный, оторванный от реальности. У пункта сбора пошлины я сбавил скорость, но не потрудился бросить в корзинку четвертак. Сигнализация сработала, однако в погоню никто не пустился. Что такое один четвертак для штата, задолжавшего миллиарды? Что такое двадцать пять центов, когда речь идет об угнанной машине стоимостью в девять тысяч долларов? Наверное, именно так люди избавляются от земного тяготения, от безотчетного гравитационного трепета, ежечасно приближающего нас к смерти. Перестают ходить по струнке и все. Не покупают, а воруют; стреляют, а не болтают языком. На мокрых от дождя подъездных дорогах к Айрон-Сити я еще два раза проехал на красный свет. На окраине стояли невысокие длинные строения – рыбные и овощные магазины, мясные лотки с обветшалыми деревянными навесами. Въехав в город, я включил радио – компания мне требовалась не на пустынном шоссе, а здесь, на булыжных мостовых, среди натриевых фонарей, где пустота неотступна. В каждом городе есть свои особые районы. Я миновал район брошенных автомобилей, район невывезенного мусора, район снайперской стрельбы, район тлеющих диванов и битого стекла. Осколки хрустели под колесами. Я ехал к литейному заводу.
Запоминающее устройство с произвольной выборкой, синдром приобретенного иммунодефицита, гарантированное взаимное уничтожение.
Я по-прежнему чувствовал себя необычайно легким – легче воздуха, бесцветным, лишенным запаха, невидимым. Но при всем ощущении легкости и нереальности во мне нарастало нечто иное, чувство совсем другого порядка. Некая волна, неодолимое желание, кипение страстей. Я сунул руку в карман и потерся костяшками пальцев о шероховатый стальной ствол «Цумвальта». Человек по радио сказал: «Где запрещено, там недействительно».
39
Я дважды объехал литейный завод, пытаясь отыскать следы былого присутствия немцев. Миновал сплошной ряд домов с террасами. Они стояли на крутом склоне холма – каркасные, с узкими фасадами, скаты крыш карабкались в гору. Под шум дождя проехал мимо автовокзала. Я не сразу нашел мотель – одноэтажное здание у бетонного быка автодорожной эстакады. Мотель назывался «Эстакада».
Невинны забавы, да жестока расправа.
Место безлюдное – размалеванный краской из баллончиков район складов и фабрик. В мотеле девять или десять комнат – всюду темно, перед входом ни одной машины. Трижды проехав мимо, я изучил обстановку, проехал еще полквартала и поставил машину под эстакадой, среди строительного мусора. Потом вернулся пешком. Таковы были первые три элемента моего плана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95