Что дальше? Забыть, что оно есть? Делать вид, будто оно чужое? А позвонила я потому, Мел, что хочу найти других людей, которым трудно примириться со своим лицом. Для начала вот несколько вопросов. Как выглядели вы до своего рождения? Как будете выглядеть в загробной жизни, независимо от расы и цвета кожи?
Бабетта почти не снимала спортивный костюм. Простой серый тренировочный костюм, просторный и мешковатый. В нем она стряпала, возила детей в школу, ходила в магазины хозтоваров и канцелярских принадлежностей. Немного поразмыслив, я решил, что в этом нет ничего особенного, не о чем беспокоиться, нет оснований полагать, будто она впадает в апатию и отчаяние.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Говори правду.
– Что такое правда? Я стала больше времени проводить с Уайлдером. Уайлдер помогает мне выстоять.
– Очень надеюсь, что ты станешь прежней Бабеттой, здоровой и общительной. Я нуждаюсь в этом ничуть не меньше твоего, а то и больше.
– Что такое нужда? Все мы нуждаемся. Где тут уникальность?
– Значит, по существу, ты чувствуешь себя все так же?
– То есть, мутит ли меня при мысли о смерти? Страх не проходит, Джек.
– Мы должны по-прежнему вести активную жизнь.
– Активная жизнь помогает, но Уайлдер помогает больше.
– Мне это кажется, – спросил я, – или он и вправду стал гораздо меньше говорить?
– Разговоров вполне хватает. Что такое разговоры? Я не хочу, чтобы он говорил. Чем меньше он говорит, тем лучше.
– Дениза переживает за тебя.
– Кто?
– Дениза.
– Разговоры – это радио, – сказала она. Дениза не выпускала свою маму на пробежки, пока та не пообещает нанести на кожу несколько слоев солнцезащитного геля. Девочка выходила следом за Бабеттой из дома, чтобы сзади плеснуть ей на шею последнюю каплю лосьона, потом поднималась на цыпочки, чтобы его равномерно втереть. Старалась смазывать все открытые места. Брови, веки. Мать с дочерью жарко спорили о том, действительно ли это необходимо. Дениза сказала, что солнце опасно для людей с белой кожей. Ее мама заявила, что все это – просто способ выставить напоказ болезнь.
– К тому же, я бегунья, – сказала она. – А бегуна вредные лучи, по определению, поражают с меньшей вероятностью, чем человека, который стоит или идет пешком.
Дениза повернулась ко мне, всплеснув руками, всем видом своим умоляя вразумить эту женщину.
– Самые опасные лучи – прямые, – сказала Бабетта. – А значит, чем быстрее движется человек, тем больше вероятность, что попадание будет лишь частичным – косыми, скользящими лучами.
Дениза разинула рот, у нее едва не подкосились ноги. Честно говоря, я не был уверен в том, что ее мать не права.
– Все это – принудительный ассортимент, который навязывают нам корпорации, – подвела итог Бабетта. – Солнцезащитный гель, система сбыта, страх, болезнь. Одного без другого не бывает.
Я отвез Генриха и его приятеля, укротителя змей Ореста Меркатора, пообедать на торговую улицу. Было четыре часа – время, когда Орестов тренировочный график предусматривал самую сытную еду. По его просьбе, мы пошли в ресторан «Каса Марио Винсента» – блокгауз с узкими окнами, казавшийся частью некоей системы береговых укреплений.
Мысли об Оресте и его змеях не давали мне покоя, и я искал удобного случая продолжить давний разговор.
Мы сидели в кроваво-красной кабинке. Толстыми руками Орест держал украшенное кисточкой меню. Казалось, плечи его стали намного шире, и серьезная голова утонула в них.
– Как идет подготовка? – спросил я.
– Я немного снизил интенсивность. Не хочу достигнуть пика слишком рано. Я умею заботиться о своей спортивной форме.
– Генрих сказал, что вы учитесь спать сидя, чтобы легче было в клетке сидеть.
– Этому я уже научился. Теперь у меня другая задача.
– Какая же?
– Употреблять побольше углеводов.
– Потому мы и пришли сюда, – сказал Генрих.
– Каждый день я немного повышаю дозу.
– Дело в том, что в клетке он будет расходовать колоссальную энергию. Придется быть настороже, напрягаться, когда подползет мамба, да мало ли что.
Мы заказали макароны и воду.
– Скажите, Орест, вас не беспокоит, что решающий момент уже близок?
– Что значит, беспокоит? Я хочу войти в клетку, вот и все. Чем скорее, тем лучше. Таков у Ореста Меркатора характер.
– Вы не волнуетесь? Не думаете о том, что может случиться?
– Ему нравится быть оптимистом, – сказал Генрих. – Нынче все спортсмены таковы. О неудачах никто не думает.
– В таком случае объясните мне, что значит быть пессимистом. О чем вы думаете, когда представляете себе неудачу?
– Я думаю вот о чем. Без змей я никто. Вот и весь пессимизм. Неудача – это если ничего не выйдет, если общество защиты животных не пустит меня в клетку. Как я смогу быть лучшим в своем деле, если мне не разрешат этим делом заниматься?
Мне нравилось смотреть, как Меркатор ест. Пищу он всасывал по законам аэродинамики. В соответствии с разностью давления, скоростью поглощения. Он ел молча, целеустремленно, сосредоточенно набивая брюхо и с каждым комком крахмала, скользившим по его языку, преисполняясь, по-видимому, все большего самомнения.
– Вы же знаете, что вас могут укусить. В прошлый раз мы об этом говорили. Вы думаете о том, что произойдет, когда ядовитые зубы сомкнутся у вас на запястье? Думаете о смерти? Вот что я хочу знать. Смерть вас не пугает? Может, мысли о ней не дают вам покоя? Позвольте мне играть в открытую, Орест. Вы боитесь умереть? Испытываете страх? От страха вы дрожите или потеете? Когда вы думаете о клетке, о змеях, о ядовитых зубах, вам не кажется, что на комнату падает какая-то тень?
– Как раз на днях я где-то прочел одну вещь. Сегодня умирает больше народу, чем за все прошлые периоды всемирной истории, вместе взятые. Подумаешь, еще один. Но уж лучше умереть при попытке внести имя Ореста Меркатора в книгу рекордов.
Я посмотрел на сына. Потом спросил:
– Не хочет ли он сказать, что за эти сутки умрет больше народу, чем за всю историю человечества до сих пор?
– Он хочет сказать, что сегодня мертвых больше, чем когда-либо прежде, в общей сложности.
– Что это за мертвые? Уточни.
– Он говорит о людях, которые уже мертвы.
– Что значит уже мертвы? Все, кто умер, уже мертвы.
– Он говорит о людях в могилах. О покойниках, которые известны. О тех, кого можно сосчитать.
Я слушал внимательно, пытаясь понять, что они имеют в виду. Оресту принесли вторую порцию.
– Но люди иногда сотни лет в могилах лежат. Может, он хочет сказать, что в могилах больше мертвецов, чем во всех прочих местах?
– Смотря что ты имеешь в виду под прочими местами.
– Сам не знаю, что я имею в виду. Утопленников. Тех, кого взрывом в клочья разорвало.
– В наши дни мертвых больше, чем когда-либо прежде. Вот и все, что он хочет сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Бабетта почти не снимала спортивный костюм. Простой серый тренировочный костюм, просторный и мешковатый. В нем она стряпала, возила детей в школу, ходила в магазины хозтоваров и канцелярских принадлежностей. Немного поразмыслив, я решил, что в этом нет ничего особенного, не о чем беспокоиться, нет оснований полагать, будто она впадает в апатию и отчаяние.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Говори правду.
– Что такое правда? Я стала больше времени проводить с Уайлдером. Уайлдер помогает мне выстоять.
– Очень надеюсь, что ты станешь прежней Бабеттой, здоровой и общительной. Я нуждаюсь в этом ничуть не меньше твоего, а то и больше.
– Что такое нужда? Все мы нуждаемся. Где тут уникальность?
– Значит, по существу, ты чувствуешь себя все так же?
– То есть, мутит ли меня при мысли о смерти? Страх не проходит, Джек.
– Мы должны по-прежнему вести активную жизнь.
– Активная жизнь помогает, но Уайлдер помогает больше.
– Мне это кажется, – спросил я, – или он и вправду стал гораздо меньше говорить?
– Разговоров вполне хватает. Что такое разговоры? Я не хочу, чтобы он говорил. Чем меньше он говорит, тем лучше.
– Дениза переживает за тебя.
– Кто?
– Дениза.
– Разговоры – это радио, – сказала она. Дениза не выпускала свою маму на пробежки, пока та не пообещает нанести на кожу несколько слоев солнцезащитного геля. Девочка выходила следом за Бабеттой из дома, чтобы сзади плеснуть ей на шею последнюю каплю лосьона, потом поднималась на цыпочки, чтобы его равномерно втереть. Старалась смазывать все открытые места. Брови, веки. Мать с дочерью жарко спорили о том, действительно ли это необходимо. Дениза сказала, что солнце опасно для людей с белой кожей. Ее мама заявила, что все это – просто способ выставить напоказ болезнь.
– К тому же, я бегунья, – сказала она. – А бегуна вредные лучи, по определению, поражают с меньшей вероятностью, чем человека, который стоит или идет пешком.
Дениза повернулась ко мне, всплеснув руками, всем видом своим умоляя вразумить эту женщину.
– Самые опасные лучи – прямые, – сказала Бабетта. – А значит, чем быстрее движется человек, тем больше вероятность, что попадание будет лишь частичным – косыми, скользящими лучами.
Дениза разинула рот, у нее едва не подкосились ноги. Честно говоря, я не был уверен в том, что ее мать не права.
– Все это – принудительный ассортимент, который навязывают нам корпорации, – подвела итог Бабетта. – Солнцезащитный гель, система сбыта, страх, болезнь. Одного без другого не бывает.
Я отвез Генриха и его приятеля, укротителя змей Ореста Меркатора, пообедать на торговую улицу. Было четыре часа – время, когда Орестов тренировочный график предусматривал самую сытную еду. По его просьбе, мы пошли в ресторан «Каса Марио Винсента» – блокгауз с узкими окнами, казавшийся частью некоей системы береговых укреплений.
Мысли об Оресте и его змеях не давали мне покоя, и я искал удобного случая продолжить давний разговор.
Мы сидели в кроваво-красной кабинке. Толстыми руками Орест держал украшенное кисточкой меню. Казалось, плечи его стали намного шире, и серьезная голова утонула в них.
– Как идет подготовка? – спросил я.
– Я немного снизил интенсивность. Не хочу достигнуть пика слишком рано. Я умею заботиться о своей спортивной форме.
– Генрих сказал, что вы учитесь спать сидя, чтобы легче было в клетке сидеть.
– Этому я уже научился. Теперь у меня другая задача.
– Какая же?
– Употреблять побольше углеводов.
– Потому мы и пришли сюда, – сказал Генрих.
– Каждый день я немного повышаю дозу.
– Дело в том, что в клетке он будет расходовать колоссальную энергию. Придется быть настороже, напрягаться, когда подползет мамба, да мало ли что.
Мы заказали макароны и воду.
– Скажите, Орест, вас не беспокоит, что решающий момент уже близок?
– Что значит, беспокоит? Я хочу войти в клетку, вот и все. Чем скорее, тем лучше. Таков у Ореста Меркатора характер.
– Вы не волнуетесь? Не думаете о том, что может случиться?
– Ему нравится быть оптимистом, – сказал Генрих. – Нынче все спортсмены таковы. О неудачах никто не думает.
– В таком случае объясните мне, что значит быть пессимистом. О чем вы думаете, когда представляете себе неудачу?
– Я думаю вот о чем. Без змей я никто. Вот и весь пессимизм. Неудача – это если ничего не выйдет, если общество защиты животных не пустит меня в клетку. Как я смогу быть лучшим в своем деле, если мне не разрешат этим делом заниматься?
Мне нравилось смотреть, как Меркатор ест. Пищу он всасывал по законам аэродинамики. В соответствии с разностью давления, скоростью поглощения. Он ел молча, целеустремленно, сосредоточенно набивая брюхо и с каждым комком крахмала, скользившим по его языку, преисполняясь, по-видимому, все большего самомнения.
– Вы же знаете, что вас могут укусить. В прошлый раз мы об этом говорили. Вы думаете о том, что произойдет, когда ядовитые зубы сомкнутся у вас на запястье? Думаете о смерти? Вот что я хочу знать. Смерть вас не пугает? Может, мысли о ней не дают вам покоя? Позвольте мне играть в открытую, Орест. Вы боитесь умереть? Испытываете страх? От страха вы дрожите или потеете? Когда вы думаете о клетке, о змеях, о ядовитых зубах, вам не кажется, что на комнату падает какая-то тень?
– Как раз на днях я где-то прочел одну вещь. Сегодня умирает больше народу, чем за все прошлые периоды всемирной истории, вместе взятые. Подумаешь, еще один. Но уж лучше умереть при попытке внести имя Ореста Меркатора в книгу рекордов.
Я посмотрел на сына. Потом спросил:
– Не хочет ли он сказать, что за эти сутки умрет больше народу, чем за всю историю человечества до сих пор?
– Он хочет сказать, что сегодня мертвых больше, чем когда-либо прежде, в общей сложности.
– Что это за мертвые? Уточни.
– Он говорит о людях, которые уже мертвы.
– Что значит уже мертвы? Все, кто умер, уже мертвы.
– Он говорит о людях в могилах. О покойниках, которые известны. О тех, кого можно сосчитать.
Я слушал внимательно, пытаясь понять, что они имеют в виду. Оресту принесли вторую порцию.
– Но люди иногда сотни лет в могилах лежат. Может, он хочет сказать, что в могилах больше мертвецов, чем во всех прочих местах?
– Смотря что ты имеешь в виду под прочими местами.
– Сам не знаю, что я имею в виду. Утопленников. Тех, кого взрывом в клочья разорвало.
– В наши дни мертвых больше, чем когда-либо прежде. Вот и все, что он хочет сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95