Мы перешли улицу.
– Я полагаю, Джек, что на свете есть два сорта людей. Убийцы и смертники. Большинство из нас – смертники. Мы не обладаем ни особым темпераментом, ни страстностью натуры, ни прочими качествами, необходимыми для того, чтобы стать убийцей. Мы не противимся смерти. Безропотно ложимся и умираем. Но представьте себе, каково это – быть убийцей. Вообразите, как возбуждает – теоретически – убийство человека, с которым вы столкнулись лицом к лицу. Если он умрет, вы будете жить. Убить его – значит получить кредит на жизнь. Чем больше людей вы убиваете, тем больший кредит у вас накапливается. Этим и объясняется огромное количество зверских убийств, войн, смертных казней.
– Вы хотите сказать, что на протяжении всей истории человечества люди пытались отсрочить свой смертный час, убивая других?
– Это же очевидно.
– И это, по-вашему, возбуждает?
– Я теоретизирую. Теоретически насилие – одна из форм переселения душ. Смертник покорно погибает. Убийца продолжает жить. Происходит удивительное уравновешивание. Когда банда мародеров собирает в кучу трупы, она набирается сил. Силы накапливаются так, словно эти люди заслужили милость богов.
– Какое отношение это имеет ко мне?
– Это просто теория. Мы с вами – два профессора, вышедших на прогулку. Но представьте себе прилив первобытной силы при виде поверженного в прах, истекающего кровью врага!
– Значит, по-вашему, при этом человек получает больший кредит, как при банковской сделке.
– Вам грозит небытие. Полное и окончательное забвение. Вас не станет. Не станет, Джек! Смертник примиряется с этим фактом и умирает. Убийца – теоретически – пытается отменить собственную смерть, убивая других. Он приобретает время, приобретает жизнь. Заставляет людей корчиться. Повергает их в прах и смотрит, как тонкой струйкой течет кровь.
Пораженный, я посмотрел на него. Он с довольным видом раскуривал трубку, глухо причмокивая.
– Это один из способов одолеть смерть. А в конечном счете – способ стать хозяином положения. Стать убийцей разнообразия ради. Пускай кто-нибудь другой будет смертником. Пускай он заменит вас – теоретически – в этой роли. Вам уже никак не умереть, если умрет он. Он умирает, вы остаетесь жить. Как видите, проще простого.
– Значит, вы утверждаете, что именно так люди поступали с незапамятных времен.
– И до сих пор так поступают. Люди делают это в маленьком масштабе личной жизни, делают это группами, толпами, массами. Убивают, чтобы выжить.
– Звучит жутковато.
Казалось, он пожал плечами:
– Кровопролитие никогда не бывает беспорядочным. Чем больше народу вы убиваете, тем большую власть над собственной смертью получаете. В самой жестокой и огульной расправе всегда кроется тонкий расчет. Говорить об этом – вовсе не значит пропагандировать убийство. Мы с вами – два профессора в среде обитания интеллектуалов. Наш долг – изучать течение мысли, докапываться до смысла людских поступков. Но представьте, как возбуждает победа в смертельной схватке, вид истекающего кровью подонка!
– Замышляйте убийство – вот что вы хотите сказать. Но ведь, в сущности, любой заговор – уже убийство. Плести интриги – значит умирать, знаем мы это или нет.
– Плести интриги – значит жить, – сказал он.
Я посмотрел на него. Вгляделся в его лицо, перевел взгляд на руки.
– Наш жизненный путь начинается с хаоса, с детского лепета. Вступая в жизнь, мы пытаемся сделать ее целенаправленной, разработать какой-то план. В этом чувствуется самоуважение. Вся ваша жизнь – это схема, план, график. Правда, план неудавшийся, но дело не в этом. Планировать жизнь – значит придавать ей смысл, пытаться контролировать ее, делать более или менее сносной. Эти попытки не прекращаются даже после смерти – мало того, именно после смерти они могут увенчаться успехом. Похоронные обряды порой помогают довести задуманное до конца посредством ритуала. Представьте себе похороны государственного деятеля, Джек. Все продумано до мелочей, все идет строго по плану, согласно заведенному порядку. Вся страна затаила дыхание. Усилия огромного и всемогущего правительства сосредоточены на проведении церемонии, после которой от хаоса не должно остаться и следа. Если все оканчивается благополучно, если цель достигнута, то вступает в силу некий естественный закон совершенства. Страна избавляется от тревог, становится ясно, что покойный прожил жизнь не зря, да и вообще жизнь вновь обретает смысл, делается более полноценной.
– Вы уверены? – спросил я.
– Что-то замышлять, на что-то нацеливаться, приводить в порядок время и пространство – только так можно расширить возможности человеческого сознания.
В колледж мы возвращались кружным путем. Тихие улицы в глубокой тени, мешки с мусором, выставленные на тротуары. Мы перешли закатный путепровод, ненадолго остановившись посмотреть, как мимо проносятся машины. В стекле и хроме отражалось солнце.
– Вы убийца или смертник, Джек?
– Вы же знаете ответ. Я всю жизнь был смертником.
– В таком случае, что вы можете сделать?
– А что вообще может сделать смертник? Разве не ясно, что человек такого склада не способен переметнуться на сторону противника?
– Давайте поразмышляем об этом. Рассмотрим, так сказать, нрав зверя. Животного мужского пола. Разве в душе мужчины нет неисчерпаемого запаса, резерва, источника потенциального физического насилия?
– Теоретически, наверно, есть.
– А мы и рассуждаем чисто теоретически. Именно так мы и рассуждаем. Двое друзей на улице, в тени деревьев. Как же еще, если не теоретически? Разве не там – глубинная залежь, нечто вроде месторождения сырой нефти, которое можно использовать, когда представится случай? Огромное черное озеро мужской ярости.
– Вот и Бабетта о том же. О кровожадной ярости, чреватой убийством. Вы рассуждаете так же.
– Удивительная женщина. Она права или нет?
– Теоретически? Вероятно, права.
– Разве нет в мужской душе некоего грязного пространства, о котором вы бы предпочли ничего не знать? Пережитка некоего доисторического периода, когда по земле бродили динозавры, а мужчины сражались кремневыми орудиями? Когда убить – значило выжить?
– Бабетта говорит о мужской биологии. А может, не о биологии, а о геологии?
– Разве это имеет значение, Джек? Мы лишь хотим выяснить, есть ли все это в глубине души самого скромного и благоразумного человека.
– Думаю, есть. Вполне возможно. Смотря по обстоятельствам.
– Так есть или нет?
– Есть, Марри. Ну и что?
– Просто я хочу это от вас услышать. Только и всего. Просто пытаюсь установить истины, которыми вы и без того владеете, – истины, которые на неком элементарном уровне всегда были вам известны.
– Вы хотите сказать, что смертник может стать убийцей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95