В углу, на небольшом возвышении перед микрофоном стоит одетая во все зеленое молодая китаянка. Держа в руке, обтянутой зеленой перчаткой, длинный зеленый мундштук с зеленой же сигаретой, она поет тонким голоском «I Get a Kick Out of You» под аккомпанемент пианино, за которым сидит негр в белом костюме. Какой-то развязный американец, выпив больше, чем следует, подходит к певице и, громко хохоча, предлагает ей стакан мятного ликера.
Неотразимая Чень Цзинфан окружена всеобщим вниманием. Она любезно отвечает на вопросы о здоровье мужа, а затем представляет Жоакима Франка, испанца, близкого друга Мишеля, который только что приехал из Парижа. Не желая утомлять ее своим присутствием, Ким оставляет девушку в компании друзей и подходит к стойке за бокалом вина. Там он встречает Вонга и говорит, что в будущем хотел бы устроиться на текстильную фабрику. Вонг в курсе его планов, однако считает, что правильнее было бы дождаться возвращения Леви и обсудить это дело вместе. Безусловно, он может рассчитывать на его помощь:
– Мишель сказал, что вы знакомы с инженерным делом, а главное, вы для него как брат.
Чуть позже, в разгар душной июльской ночи Ким обнаруживает Чень Цзин в другом конце гостиной, где она мило беседует с высокопоставленными китайскими сановниками, и, глядя на нее издали, невольно любуется ее совершенной холодной красотой, а вскоре, услышав песню, которая напоминает ему счастливейшие часы, проведенные с твоей мамой, просит прощения у Чарли Вонга и выходит на террасу со стаканом виски в руке, чтобы увидеть с высоты небоскреба бульвар Банд, волшебный город под усеянным звездами небом, пристань и тихую реку, где отражаются неоновые огни, похожие на пестрых светляков. Он чувствует под мышкой знакомую тяжесть оружия, которая напоминает о кровавом прошлом, а также о тайной цели: убить человека, недостойного того, чтобы жить, а уже затем наладить свою собственную жизнь в далеком прекрасном городе; этот последний выстрел навсегда избавит его от привычной тяжести под мышкой, а заодно освободит измученную память. «Отличная возможность», – повторяет он, стараясь себя приободрить. Сжимая в руке ледяной стакан, он облокачивается на парапет роскошной смотровой площадки; он очарован музыкой и ароматом жасмина, на душе легко, он чувствует себя молодым и полным жизни, он рад этому новому повороту судьбы, верит в удачу и кажется себе неотразимым в элегантном смокинге – отличный момент на миг оглянуться назад, на пройденный путь, Ким, наш долгий скорбный путь надежды, усеянный ловушками и переполненный ложью, в конце которого ты, к счастью, вновь встретил старого друга Мишеля Леви; задумавшись, ты понимаешь, что оставил за спиной не только горечь поражения и утраченные иллюзии, не только погибших товарищей, но и тех, кому предстоит умереть, отважных и безрассудных ребят из Тулузы и других городов на юге Франции, которые в отчаянии вновь и вновь пересекают границу, сжимая в руке пистолет все с той же безумной решимостью, знакомой некогда и тебе; ты видишь кровь, что пролилась в прошлом и прольется в будущем, кровь, кипящую в жилах твоих товарищей, и наверняка думаешь о Денисе и его Кармен – они пытаются обрести счастье в каком-нибудь уютном уголке Франции, и вспоминаешь Нюаляра, Бетанкура и Кампса, гниющих в тюремных застенках или, быть может, уже расстрелянных, вспоминаешь о бесполезных жертвах, которые никто никогда не зачтет, о мужестве и самоотверженности, которые никогда никого не спасут и никому не принесут пользы, и, кто знает, быть может, вспоминаешь также обо мне и моих фальшивых документах, о бедняге Форкате с чернильными пятнами на пальцах, мертвеце, вернувшемся в город мертвых… Но ведь существуют и другие, говорит себе Ким, те, чье отчаяние еще глубже, кто сдался и ожидает одного – что пройдет время, след их сотрется, и настанет день, когда забвение поглотит навеки и их самих, и их детей. Если бы вы, подобно мне, умели читать мысли Кима, вы бы узнали, что сейчас он думает как раз о тех, кто остался там, на другом конце света, он хочет сказать нам, что нельзя предаваться отчаянию, уступать невзгодам, болезням и даже черному дыму этой трубы. Жизнь иной раз становится невыносимо тяжела, и не так уж плохо, если человек сам себя немного обманывает, по секрету тешит себя какой-нибудь мечтой… Вот о чем размышляет Ким, сидя со стаканом виски в руке на террасе «Катая» и любуясь шанхайской ночью; до него доносится дыхание города, горячее и влажное, словно пар из ноздрей смирного сонного животного, но тут он внезапно вспоминает, что уже давно не видит Чень Цзин.
Вряд ли Крюгер расхаживает неподалеку, успокаивает он себя, а если даже он где-то поблизости, у него хватит здравого смысла не устраивать покушение в столь оживленном месте.
Чья-то рука ложится ему на плечо: это Ламбер, болтливый француз, владелец шелковых лавок и универмагов-, его только что представили Киму, и он желает перекинуться словечком. Вскоре к ним присоединяются еще четверо гостей, и вот один из них, разговорчивый малый, иронично замечает, что Мишелю Леви дьявольски повезло: женился на хорошенькой юной китаянке с золотистыми глазами, родственнице красного генерала Чень И, который наступает из Маньчжурии во главе коммунистической армии, собираясь пройти вдоль реки Янцзы и взять Шанхай… Ким замечает, что многих иностранцев страшит судьба их предприятий в Шанхае: за поражением Гоминьдана и торжеством коммунистов последует крах иностранных концессий. Разговор интересен Киму, однако от его внимания не ускользает беглое замечание, сделанное совершенно по другому поводу: один из собеседников, потный багровый американец, который явно выпил лишнего, – это он приставал к китайской певице, – толкнув локтем стоящего рядом с ним человека с черными зачесанными назад волосами и резкими чертами лица, развязно заявляет, кривя рот:
– В Париже Леви подлатают спину, а покуда он там, его шлюшка Чень Цзинфан снова найдет утешение в объятиях капитана, этого чертова кантонца, Су Цзу или как его там…
Разговор резко обрывается. Ким хочет осадить нахала, как вдруг справа от него раздается сильный глубокий голос, принадлежащий человеку с зачесанными назад волосами:
– Степлтон, – говорит он, хватая янки за лацкан смокинга, – вы пьяница и мерзавец. Немедленно возьмите свои слова обратно или, клянусь вам, вы очень пожалеете…
Перепуганный Степлтон бормочет извинения и поспешно удаляется, тупо рассматривая на свет стакан с виски, словно обнаружив внутри что-то необычное. Разговор между тем иссякает, собеседники разбредаются кто куда, и Ким снова остается один на один с мсье Ламбером. Некоторое время он терпеливо рассказывает любопытному собеседнику о политической ситуации в Испании, но грубое замечание пьяного янки не выходит у него из головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Неотразимая Чень Цзинфан окружена всеобщим вниманием. Она любезно отвечает на вопросы о здоровье мужа, а затем представляет Жоакима Франка, испанца, близкого друга Мишеля, который только что приехал из Парижа. Не желая утомлять ее своим присутствием, Ким оставляет девушку в компании друзей и подходит к стойке за бокалом вина. Там он встречает Вонга и говорит, что в будущем хотел бы устроиться на текстильную фабрику. Вонг в курсе его планов, однако считает, что правильнее было бы дождаться возвращения Леви и обсудить это дело вместе. Безусловно, он может рассчитывать на его помощь:
– Мишель сказал, что вы знакомы с инженерным делом, а главное, вы для него как брат.
Чуть позже, в разгар душной июльской ночи Ким обнаруживает Чень Цзин в другом конце гостиной, где она мило беседует с высокопоставленными китайскими сановниками, и, глядя на нее издали, невольно любуется ее совершенной холодной красотой, а вскоре, услышав песню, которая напоминает ему счастливейшие часы, проведенные с твоей мамой, просит прощения у Чарли Вонга и выходит на террасу со стаканом виски в руке, чтобы увидеть с высоты небоскреба бульвар Банд, волшебный город под усеянным звездами небом, пристань и тихую реку, где отражаются неоновые огни, похожие на пестрых светляков. Он чувствует под мышкой знакомую тяжесть оружия, которая напоминает о кровавом прошлом, а также о тайной цели: убить человека, недостойного того, чтобы жить, а уже затем наладить свою собственную жизнь в далеком прекрасном городе; этот последний выстрел навсегда избавит его от привычной тяжести под мышкой, а заодно освободит измученную память. «Отличная возможность», – повторяет он, стараясь себя приободрить. Сжимая в руке ледяной стакан, он облокачивается на парапет роскошной смотровой площадки; он очарован музыкой и ароматом жасмина, на душе легко, он чувствует себя молодым и полным жизни, он рад этому новому повороту судьбы, верит в удачу и кажется себе неотразимым в элегантном смокинге – отличный момент на миг оглянуться назад, на пройденный путь, Ким, наш долгий скорбный путь надежды, усеянный ловушками и переполненный ложью, в конце которого ты, к счастью, вновь встретил старого друга Мишеля Леви; задумавшись, ты понимаешь, что оставил за спиной не только горечь поражения и утраченные иллюзии, не только погибших товарищей, но и тех, кому предстоит умереть, отважных и безрассудных ребят из Тулузы и других городов на юге Франции, которые в отчаянии вновь и вновь пересекают границу, сжимая в руке пистолет все с той же безумной решимостью, знакомой некогда и тебе; ты видишь кровь, что пролилась в прошлом и прольется в будущем, кровь, кипящую в жилах твоих товарищей, и наверняка думаешь о Денисе и его Кармен – они пытаются обрести счастье в каком-нибудь уютном уголке Франции, и вспоминаешь Нюаляра, Бетанкура и Кампса, гниющих в тюремных застенках или, быть может, уже расстрелянных, вспоминаешь о бесполезных жертвах, которые никто никогда не зачтет, о мужестве и самоотверженности, которые никогда никого не спасут и никому не принесут пользы, и, кто знает, быть может, вспоминаешь также обо мне и моих фальшивых документах, о бедняге Форкате с чернильными пятнами на пальцах, мертвеце, вернувшемся в город мертвых… Но ведь существуют и другие, говорит себе Ким, те, чье отчаяние еще глубже, кто сдался и ожидает одного – что пройдет время, след их сотрется, и настанет день, когда забвение поглотит навеки и их самих, и их детей. Если бы вы, подобно мне, умели читать мысли Кима, вы бы узнали, что сейчас он думает как раз о тех, кто остался там, на другом конце света, он хочет сказать нам, что нельзя предаваться отчаянию, уступать невзгодам, болезням и даже черному дыму этой трубы. Жизнь иной раз становится невыносимо тяжела, и не так уж плохо, если человек сам себя немного обманывает, по секрету тешит себя какой-нибудь мечтой… Вот о чем размышляет Ким, сидя со стаканом виски в руке на террасе «Катая» и любуясь шанхайской ночью; до него доносится дыхание города, горячее и влажное, словно пар из ноздрей смирного сонного животного, но тут он внезапно вспоминает, что уже давно не видит Чень Цзин.
Вряд ли Крюгер расхаживает неподалеку, успокаивает он себя, а если даже он где-то поблизости, у него хватит здравого смысла не устраивать покушение в столь оживленном месте.
Чья-то рука ложится ему на плечо: это Ламбер, болтливый француз, владелец шелковых лавок и универмагов-, его только что представили Киму, и он желает перекинуться словечком. Вскоре к ним присоединяются еще четверо гостей, и вот один из них, разговорчивый малый, иронично замечает, что Мишелю Леви дьявольски повезло: женился на хорошенькой юной китаянке с золотистыми глазами, родственнице красного генерала Чень И, который наступает из Маньчжурии во главе коммунистической армии, собираясь пройти вдоль реки Янцзы и взять Шанхай… Ким замечает, что многих иностранцев страшит судьба их предприятий в Шанхае: за поражением Гоминьдана и торжеством коммунистов последует крах иностранных концессий. Разговор интересен Киму, однако от его внимания не ускользает беглое замечание, сделанное совершенно по другому поводу: один из собеседников, потный багровый американец, который явно выпил лишнего, – это он приставал к китайской певице, – толкнув локтем стоящего рядом с ним человека с черными зачесанными назад волосами и резкими чертами лица, развязно заявляет, кривя рот:
– В Париже Леви подлатают спину, а покуда он там, его шлюшка Чень Цзинфан снова найдет утешение в объятиях капитана, этого чертова кантонца, Су Цзу или как его там…
Разговор резко обрывается. Ким хочет осадить нахала, как вдруг справа от него раздается сильный глубокий голос, принадлежащий человеку с зачесанными назад волосами:
– Степлтон, – говорит он, хватая янки за лацкан смокинга, – вы пьяница и мерзавец. Немедленно возьмите свои слова обратно или, клянусь вам, вы очень пожалеете…
Перепуганный Степлтон бормочет извинения и поспешно удаляется, тупо рассматривая на свет стакан с виски, словно обнаружив внутри что-то необычное. Разговор между тем иссякает, собеседники разбредаются кто куда, и Ким снова остается один на один с мсье Ламбером. Некоторое время он терпеливо рассказывает любопытному собеседнику о политической ситуации в Испании, но грубое замечание пьяного янки не выходит у него из головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57