– Вы, конечно же, слышали интересный, злободневный и правдивый политический репортаж, который только что передавали на пятнадцатой волне в программе «За независимый Ла-Салуд»?
Четверо посетителей – трое у стойки, один возле бочек с вином – поздоровались с капитаном, но отвечать не торопились. Повторив вопрос, капитан похвалил ведущего.
– Успокойся, Блай, – проворчал кто-то из посетителей. – Мы все слышали твою передачу.
– И каково ваше мнение, сеньоры? Блестящая речь, не правда ли?
– Ерунда.
– Ничего подобного, – в шутку возразил другой посетитель, – мне понравилось. Очень остроумно.
– Эй, не заводите его, – тихо посоветовал хозяин таверны.
– Ведущий – самый настоящий красный, но языку него подвешен неплохо.
– Рад, что вам понравилось, – сказал капитан.
– Дерьмовая передача, и все тут, – настаивал первый.
– Посоветовал бы вам, уважаемый, пересмотреть ваше мнение… – Капитан повысил голос: – …Ибо речь идет о грамотном и смелом анализе ситуации в стране и за рубежом. Ни одна другая программа, а уж тем более наша трусливая пресса не отважится на такой честный, искренний и своевременный репортаж о политической и военной обстановке в разрушенной Европе…
– Ты прав, Блай. – Посетителю с унылой физиономией явно хотелось подразнить капитана. – Что они понимают?
Хозяин попытался сменить тему, настойчивость капитана его явно встревожила. Я, как ни в чем не бывало, пил газировку. В таверне было сумрачно, от бочек несло кислятиной. Неожиданно плюгавый человечек, понуро сидевший над стаканом красного вина, выпрямился, пристально глянул на капитана, ухватился короткими пальцами за край стойки и заявил:
– А мне больше всего нравится передача «Такси-Кей».
– Понять не могу, Блай, на что жалуется этот ваш ведущий, – лениво перебил его первый собеседник, подмигнув хозяину. – По-моему, в этой стране никогда еще не жилось так спокойно и благополучно, как сейчас.
Человечек задумчиво покачал головой и пробормотал:
– Благополучие… Ах да, благополучие. – Он повторил это слово таким тоном, словно речь шла о выдержанном дорогом вине, чей вкус он пытался вспомнить, прикрыв глаза. – Как же, как же… Сеньор с забинтованной головой, пожалуй, прав.
– Вам теперь самое время порассуждать, после стольких-то стаканов, – ехидно заметил толстяк.
– Я, сеньор, между прочим, разбавляю вино газировкой.
– Рассказывайте сказки.
– Не ссорьтесь, сеньоры. Такова жизнь! – воскликнул капитан и пропел: – Я пьян тобой, а ты так равнодушна…
– Он еще и болеро распевает, – буркнул толстяк.
– Это вовсе не болеро, – возмутился человечек у стойки. – Это стихи, красивые и печальные.
– Ну да. А вы пьяница.
– Сеньоры, прошу внимания! – Капитан выхватил у меня папку и обратился к человечку, который только что опрокинул в рот целый стакан вина: – Вы, как я вижу, здесь новичок Прошу вас, подпишите этот замечательный документ, который поможет восстановить попранную справедливость.
Коротышка неизвестно почему почувствовал себя польщенным: важно кивнув, он поставил подпись, затем выпрямился и торжествующе глянул на толстяка.
– Идем, – сказал капитан, толкнув меня локтем, после чего добавил: – У них внутри газ, еще минута – и они взорвутся.
Он заплатил за мою газировку и свой стаканчик белого, и мы вышли на улицу. Таверна тем временем вновь погрузилась в сонную одурь: посетители вернулись к привычным разговорам, и все стало как прежде.
Но спокойно вернуться домой нам было не суждено. Какая-то непонятная одержимость в тот день не давала капитану покоя, и мы уходили все дальше и дальше, пересекая унылые пустыри, где на серой окаменелой земле дымились мусорные кучи, миновали арену для боя быков и вдруг впереди, на одном из дальних пустырей увидели старый изрешеченный пулями железнодорожный вагон. Он стоял, слегка накренившись, под ним чернела лужа. Остатки рельсов, по которым он сюда когда-то прибыл, извивались двумя черными змеями. Они давно никуда не вели – железной дороги, которая некогда проходила по этой равнине, превратившейся в пыльный пустырь, покрытый колючками и сухим дроком, уже не существовало. Тем не менее это был самый настоящий вагон третьего класса с деревянными сиденьями, и кое-где в окнах даже уцелели стекла. Пошел дождь, и капитан предложил забраться внутрь. Сквозь разбитое днище пробивались заросли крапивы и чертополоха, а внутри, на одном из уцелевших сидений, прижавшись лбом к окошку и опершись подбородком на кулак, неподвижно сидел бродяга с голубыми глазами и темной морщинистой кожей. Было неясно, спит он или умер, в любом случае выглядел он так, словно сидел здесь вечно, глядя в окно на бесплодный, выжженный солнцем пустырь.
– Куда направляется этот поезд, дружище? – поинтересовался капитан, усевшись напротив нищего, который даже не пошевельнулся. Его молодые, четко очерченные губы ярко выделялись на грязном лице. По своему обыкновению, капитан не сдавался. Он похлопал нищего по коленке и добавил: – Готов поклясться, это тот самый поезд, который когда-то шел в Тулузу через Порт-Боу. Если это он, можете спать спокойно, приятель: мы на верном пути…
Ливень прекратился, снова выглянуло солнце. Я торопил капитана – мне не терпелось выбраться наружу, как вдруг стало темно, словно мы въехали в туннель, деревянные сиденья хрустнули, внизу что-то пронзительно заскрежетало, и вагон качнулся. Я сказал капитану, что мы приехали, он встал и, не говоря ни слова, понуро поплелся за мной. Мне стало не по себе.
– Похоже, этот человек умер, – сказал я ему, когда мы вышли.
– Ну и что? Какое это имеет значение? – спросил капитан. – Мертвые в своем мире живут не хуже нашего.
– Идемте домой, капитан, мы ушли слишком далеко. Некоторое время он размышлял, затем ответил:
– Просто этот несчастный голодает. Пора бы тебе научиться различать такие вещи.
На улице Аргентона он остановился, попросил у меня папку и внимательно изучил список подписей. Мы продолжали путь, капитан не расставался с папкой. На углу улиц Сорс и Лаурель он пожаловался на слабость и боль в коленях.
– Не знаю, что со мной сегодня стряслось, – ворчал он, опершись на мое плечо. – Что-то нездоровится. Спина просто разламывается, и голова кружится. Уж очень тяжелым оказался проклятый лежак. Я, наверное, надорвался… Давай-ка спустимся лучше в этот погребок.
Я размышлял о чем-то своем, но жара была такая, что думалось с трудом.
– Сейчас я почти уверен, – продолжал капитан, – что под городом пустоты, он заминирован, и мы вот-вот взлетим на воздух… Да, ну и денек сегодня…
– По-моему, лучше вернуться домой, капитан, – сказал я, когда мы вошли в таверну. – На вас лица нет.
– Это преждевременная старость, мой мальчик – Он остановился возле какого-то одинокого выпивохи и продолжил, обращаясь к нему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Четверо посетителей – трое у стойки, один возле бочек с вином – поздоровались с капитаном, но отвечать не торопились. Повторив вопрос, капитан похвалил ведущего.
– Успокойся, Блай, – проворчал кто-то из посетителей. – Мы все слышали твою передачу.
– И каково ваше мнение, сеньоры? Блестящая речь, не правда ли?
– Ерунда.
– Ничего подобного, – в шутку возразил другой посетитель, – мне понравилось. Очень остроумно.
– Эй, не заводите его, – тихо посоветовал хозяин таверны.
– Ведущий – самый настоящий красный, но языку него подвешен неплохо.
– Рад, что вам понравилось, – сказал капитан.
– Дерьмовая передача, и все тут, – настаивал первый.
– Посоветовал бы вам, уважаемый, пересмотреть ваше мнение… – Капитан повысил голос: – …Ибо речь идет о грамотном и смелом анализе ситуации в стране и за рубежом. Ни одна другая программа, а уж тем более наша трусливая пресса не отважится на такой честный, искренний и своевременный репортаж о политической и военной обстановке в разрушенной Европе…
– Ты прав, Блай. – Посетителю с унылой физиономией явно хотелось подразнить капитана. – Что они понимают?
Хозяин попытался сменить тему, настойчивость капитана его явно встревожила. Я, как ни в чем не бывало, пил газировку. В таверне было сумрачно, от бочек несло кислятиной. Неожиданно плюгавый человечек, понуро сидевший над стаканом красного вина, выпрямился, пристально глянул на капитана, ухватился короткими пальцами за край стойки и заявил:
– А мне больше всего нравится передача «Такси-Кей».
– Понять не могу, Блай, на что жалуется этот ваш ведущий, – лениво перебил его первый собеседник, подмигнув хозяину. – По-моему, в этой стране никогда еще не жилось так спокойно и благополучно, как сейчас.
Человечек задумчиво покачал головой и пробормотал:
– Благополучие… Ах да, благополучие. – Он повторил это слово таким тоном, словно речь шла о выдержанном дорогом вине, чей вкус он пытался вспомнить, прикрыв глаза. – Как же, как же… Сеньор с забинтованной головой, пожалуй, прав.
– Вам теперь самое время порассуждать, после стольких-то стаканов, – ехидно заметил толстяк.
– Я, сеньор, между прочим, разбавляю вино газировкой.
– Рассказывайте сказки.
– Не ссорьтесь, сеньоры. Такова жизнь! – воскликнул капитан и пропел: – Я пьян тобой, а ты так равнодушна…
– Он еще и болеро распевает, – буркнул толстяк.
– Это вовсе не болеро, – возмутился человечек у стойки. – Это стихи, красивые и печальные.
– Ну да. А вы пьяница.
– Сеньоры, прошу внимания! – Капитан выхватил у меня папку и обратился к человечку, который только что опрокинул в рот целый стакан вина: – Вы, как я вижу, здесь новичок Прошу вас, подпишите этот замечательный документ, который поможет восстановить попранную справедливость.
Коротышка неизвестно почему почувствовал себя польщенным: важно кивнув, он поставил подпись, затем выпрямился и торжествующе глянул на толстяка.
– Идем, – сказал капитан, толкнув меня локтем, после чего добавил: – У них внутри газ, еще минута – и они взорвутся.
Он заплатил за мою газировку и свой стаканчик белого, и мы вышли на улицу. Таверна тем временем вновь погрузилась в сонную одурь: посетители вернулись к привычным разговорам, и все стало как прежде.
Но спокойно вернуться домой нам было не суждено. Какая-то непонятная одержимость в тот день не давала капитану покоя, и мы уходили все дальше и дальше, пересекая унылые пустыри, где на серой окаменелой земле дымились мусорные кучи, миновали арену для боя быков и вдруг впереди, на одном из дальних пустырей увидели старый изрешеченный пулями железнодорожный вагон. Он стоял, слегка накренившись, под ним чернела лужа. Остатки рельсов, по которым он сюда когда-то прибыл, извивались двумя черными змеями. Они давно никуда не вели – железной дороги, которая некогда проходила по этой равнине, превратившейся в пыльный пустырь, покрытый колючками и сухим дроком, уже не существовало. Тем не менее это был самый настоящий вагон третьего класса с деревянными сиденьями, и кое-где в окнах даже уцелели стекла. Пошел дождь, и капитан предложил забраться внутрь. Сквозь разбитое днище пробивались заросли крапивы и чертополоха, а внутри, на одном из уцелевших сидений, прижавшись лбом к окошку и опершись подбородком на кулак, неподвижно сидел бродяга с голубыми глазами и темной морщинистой кожей. Было неясно, спит он или умер, в любом случае выглядел он так, словно сидел здесь вечно, глядя в окно на бесплодный, выжженный солнцем пустырь.
– Куда направляется этот поезд, дружище? – поинтересовался капитан, усевшись напротив нищего, который даже не пошевельнулся. Его молодые, четко очерченные губы ярко выделялись на грязном лице. По своему обыкновению, капитан не сдавался. Он похлопал нищего по коленке и добавил: – Готов поклясться, это тот самый поезд, который когда-то шел в Тулузу через Порт-Боу. Если это он, можете спать спокойно, приятель: мы на верном пути…
Ливень прекратился, снова выглянуло солнце. Я торопил капитана – мне не терпелось выбраться наружу, как вдруг стало темно, словно мы въехали в туннель, деревянные сиденья хрустнули, внизу что-то пронзительно заскрежетало, и вагон качнулся. Я сказал капитану, что мы приехали, он встал и, не говоря ни слова, понуро поплелся за мной. Мне стало не по себе.
– Похоже, этот человек умер, – сказал я ему, когда мы вышли.
– Ну и что? Какое это имеет значение? – спросил капитан. – Мертвые в своем мире живут не хуже нашего.
– Идемте домой, капитан, мы ушли слишком далеко. Некоторое время он размышлял, затем ответил:
– Просто этот несчастный голодает. Пора бы тебе научиться различать такие вещи.
На улице Аргентона он остановился, попросил у меня папку и внимательно изучил список подписей. Мы продолжали путь, капитан не расставался с папкой. На углу улиц Сорс и Лаурель он пожаловался на слабость и боль в коленях.
– Не знаю, что со мной сегодня стряслось, – ворчал он, опершись на мое плечо. – Что-то нездоровится. Спина просто разламывается, и голова кружится. Уж очень тяжелым оказался проклятый лежак. Я, наверное, надорвался… Давай-ка спустимся лучше в этот погребок.
Я размышлял о чем-то своем, но жара была такая, что думалось с трудом.
– Сейчас я почти уверен, – продолжал капитан, – что под городом пустоты, он заминирован, и мы вот-вот взлетим на воздух… Да, ну и денек сегодня…
– По-моему, лучше вернуться домой, капитан, – сказал я, когда мы вошли в таверну. – На вас лица нет.
– Это преждевременная старость, мой мальчик – Он остановился возле какого-то одинокого выпивохи и продолжил, обращаясь к нему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57