Доктор прошелся по комнате, вновь пробежал глазами письмо и только тогда понял, что получил отпущение грехов. Даже если во всех начинаниях потерпит неудачу – а за пятнадцать лет набрался длинный список его провалов, – он не умрет нелюбимым и непрощенным. И в этом состоял ответ на вопрос, мучивший Мейера столько лет: почему одни, даже великие люди, умирают и тут же уходят в забвение, в то время как память о других сохраняется навсегда?
Его мысли прервались стуком в дверь. Распахнув ее, он увидел Блейза Мередита.
Вид священника поразил Мейера: лицо мученика посерело, в губах не осталось и кровинки, капельки пота блестели на лбу и над верхней губой. Руки дрожали, голос осип:
– Извините, что беспокою вас, доктор. Нельзя ли мне немного отдохнуть у вас?
– Ну, разумеется! Ради бога, заходите. Что с вами случилось?
Мередит чуть улыбнулся:
– Ничего не случилось. Я возвращаюсь от Нины. И совсем выдохся, пока добрался до дороги. Пара минут отдыха, и все будет в порядке.
Мейер ввел его в дом, заставил лечь на кровать, принес полстакана граппы.
– Выпейте. Крепкая штука, но она вдохнет в вас жизнь.
Мередит выпил и вскоре почувствовал, как тепло распространяется по телу. Сил у него сразу прибавилось. Мейер же, насупившись, стоял у кровати.
– Я беспокоюсь за вас, Мередит. Так продолжаться не может. Я намерен связаться с епископом и положить вас в больницу.
– Дайте мне еще несколько дней, доктор, – ответил тот. – А потом я выполню все ваши указания.
– Вы тяжело больны. Нельзя же работать до изнеможения!
– Мне все равно умирать. Так лучше сгореть дотла, чем проржаветь.
Мейер пожал плечами.
– Вы, конечно, вольны распоряжаться своей жизнью, монсеньор. Скажите мне… вы поладили с Ниной?
– Да, мы обо всем поговорили. Я потрясен ее рассказом. Но остались вопросы, которые я хотел бы задать вам, если вы не возражаете?
– Спрашивайте, о чем пожелаете, друг мой. Я зашел слишком далеко, чтобы повернуть назад.
– Благодарю вас. Вопрос первый. Была ли здесь эпидемия краснухи зимой тысяча девятьсот сорок третьего года? И родился ли Паоло Сандуцци слепым, потому что этой болезнью переболела и Нина?
– Да.
– Сколько прошло времени, прежде чем вы вновь увидели мальчика?
– Три года… нет, почти четыре. Я уезжал в Рим.
– Когда вы вернулись, мальчик был зрячим?
– Да. Катаракты исчезли.
– С медицинской точки зрения, это необычно?
– Еще как необычно! Я не знаю второго такого случая.
– Вы говорили об этом Нине Сандуцци? Спрашивали у нее, как и когда это произошло?
– Да.
– Что она вам ответила?
– Что-то вроде: «Так уж случилось». Наши отношения тогда оставляли желать много лучшего. Больше вопросов я не задавал. Но найти объяснения не смог. Не нахожу и теперь. А почему вы спрашиваете об этом, монсеньор?
– Нина сказала мне, что в день появления мальчика, после того, как вы ушли, Джакомо молился всю ночь, а утром пообещал Нине, что через три недели их сын будет видеть, как другие, нормальные дети. По ее словам, так оно и вышло. Катаракты исчезли. Ребенок мог различать свет и тень. А потом зрение развивалось у него, как обычно. Я хотел бы услышать ваше мнение, доктор.
Мейер помолчал, погруженный в раздумья. Потом заговорил, словно сам с собой:
– Так вот что она имела в виду, когда клялась, что Джакомо творил чудеса и она тому свидетель.
– Когда? – резко спросил Мередит.
– Когда мы обсуждали ваш предстоящий приезд, и я пытался убедить ее поговорить с вами.
– Вы полагаете, она говорила правду?
– Если Нина это сказала, значит, так оно и было, – кивнул Мейер. – Нина Сандуцци не будет лгать даже ради спасения собственной жизни.
– Что бы вы пояснили, как врач?
– По моему разумению, такого быть не могло.
– Но было. Мальчик-то видит.
Мейер ответил долгим взглядом, затем улыбнулся и покачал головой.
– Я знаю, что вы хотите услышать от меня, Мередит, но не скажу этого. Я не верю в чудеса, только в необъясненные факты. Но могу признать, что обычно такого не происходит. Более того, я никогда не слышал о втором таком случае, и в медицинской литературе не найти ясности на этот счет. Но я еще не готов нырнуть в темноту и заявить, что исцеление Паоло есть чудо, обусловленное вмешательством божьей воли.
– Я и не жду от вас этих слов, – добродушно заметил Мередит. – Я просто спросил, может ли медицина объяснить этот случай.
– Я не могу. Другие, возможно, смогут.
– Если и смогут, то как они объяснят тот факт, что Джакомо предсказал выздоровление сына?
– Ясновидение – известный, хотя и необъяснимый феномен. Но нельзя же просить меня дать точную оценку того, что случилось пятнадцать лет назад, тем более что я узнал об этом из вторых рук.
– Но вы принимаете сказанное Ниной за чистую монету?
– Да.
– Вы полагаете, что исцеление Паоло необъяснимо при современном уровне медицины?
– Я могу ручаться только за уровень моих знаний, – улыбнулся Мейер.
– И вы готовы повторить все это на суде у епископа?
– Да, конечно.
– Тогда, поставим на этом точку, – теперь уже улыбнулся Мередит. – Я занесу ваши показания в отчет.
– А что думаете об этом вы, монсеньор? – поинтересовался доктор.
– Я стараюсь сохранять объективность. Приложу все силы, чтобы доказать, что это не чудо, а редкий физический феномен. Так как это событие засвидетельствовал только один человек, не считая ваших показаний, мы, скорее всего, сочтем невозможным классифицировать его как чудо, хотя, по всей видимости, оно произошло в случае с Паоло. Мы, мой дорогой доктор, как раз и отличаемся тем, что вы отвергаете возможность чудес, а я – нет. Это давний спор, но, смею вас заверить, моя позиция покрепче вашей.
– Из вас получился бы хороший судья, монсеньор. – Мейер не стал оспаривать последнее утверждение Мередита. – Задавайте следующий вопрос.
Мередит пристально посмотрел на него.
– Кто такой Иль Лупо? Почему Нероне просил вас не подпускать его к деревне?
Мейер изумленно уставился на священника:
– Кто вам это сказал?
– Нина. Она дремала, но услышала ваш разговор с Нероне у двери.
– Что еще она слышала?
– Вы сказали… «Это поступь истории! Тебе не остановить ее… Мне – тоже. Кто-то должен начать организовывать новую жизнь…»
– Это все?
– Да. Я думаю, вы сможете объяснить мне, что это означало.
– Значений много, монсеньор. Я могу лишь сказать, какой смысл вкладывал в эти слова я сам…
…Их лагерь находился в неглубокой впадине высоко в горах. Тысячи лет назад она, возможно, была кратером вулкана, теперь же в ее центре находилось маленькое озерко, а вокруг росли кусты. Среди них прятались палатки, а неподалеку паслись корова и несколько коз, которых они реквизировали у крестьян. На иззубренном гребне впадины несли дозор часовые.
К лагерю вела лишь одна козья тропа, начинавшаяся у Скалы Сатаны, где стоял первый пикет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Его мысли прервались стуком в дверь. Распахнув ее, он увидел Блейза Мередита.
Вид священника поразил Мейера: лицо мученика посерело, в губах не осталось и кровинки, капельки пота блестели на лбу и над верхней губой. Руки дрожали, голос осип:
– Извините, что беспокою вас, доктор. Нельзя ли мне немного отдохнуть у вас?
– Ну, разумеется! Ради бога, заходите. Что с вами случилось?
Мередит чуть улыбнулся:
– Ничего не случилось. Я возвращаюсь от Нины. И совсем выдохся, пока добрался до дороги. Пара минут отдыха, и все будет в порядке.
Мейер ввел его в дом, заставил лечь на кровать, принес полстакана граппы.
– Выпейте. Крепкая штука, но она вдохнет в вас жизнь.
Мередит выпил и вскоре почувствовал, как тепло распространяется по телу. Сил у него сразу прибавилось. Мейер же, насупившись, стоял у кровати.
– Я беспокоюсь за вас, Мередит. Так продолжаться не может. Я намерен связаться с епископом и положить вас в больницу.
– Дайте мне еще несколько дней, доктор, – ответил тот. – А потом я выполню все ваши указания.
– Вы тяжело больны. Нельзя же работать до изнеможения!
– Мне все равно умирать. Так лучше сгореть дотла, чем проржаветь.
Мейер пожал плечами.
– Вы, конечно, вольны распоряжаться своей жизнью, монсеньор. Скажите мне… вы поладили с Ниной?
– Да, мы обо всем поговорили. Я потрясен ее рассказом. Но остались вопросы, которые я хотел бы задать вам, если вы не возражаете?
– Спрашивайте, о чем пожелаете, друг мой. Я зашел слишком далеко, чтобы повернуть назад.
– Благодарю вас. Вопрос первый. Была ли здесь эпидемия краснухи зимой тысяча девятьсот сорок третьего года? И родился ли Паоло Сандуцци слепым, потому что этой болезнью переболела и Нина?
– Да.
– Сколько прошло времени, прежде чем вы вновь увидели мальчика?
– Три года… нет, почти четыре. Я уезжал в Рим.
– Когда вы вернулись, мальчик был зрячим?
– Да. Катаракты исчезли.
– С медицинской точки зрения, это необычно?
– Еще как необычно! Я не знаю второго такого случая.
– Вы говорили об этом Нине Сандуцци? Спрашивали у нее, как и когда это произошло?
– Да.
– Что она вам ответила?
– Что-то вроде: «Так уж случилось». Наши отношения тогда оставляли желать много лучшего. Больше вопросов я не задавал. Но найти объяснения не смог. Не нахожу и теперь. А почему вы спрашиваете об этом, монсеньор?
– Нина сказала мне, что в день появления мальчика, после того, как вы ушли, Джакомо молился всю ночь, а утром пообещал Нине, что через три недели их сын будет видеть, как другие, нормальные дети. По ее словам, так оно и вышло. Катаракты исчезли. Ребенок мог различать свет и тень. А потом зрение развивалось у него, как обычно. Я хотел бы услышать ваше мнение, доктор.
Мейер помолчал, погруженный в раздумья. Потом заговорил, словно сам с собой:
– Так вот что она имела в виду, когда клялась, что Джакомо творил чудеса и она тому свидетель.
– Когда? – резко спросил Мередит.
– Когда мы обсуждали ваш предстоящий приезд, и я пытался убедить ее поговорить с вами.
– Вы полагаете, она говорила правду?
– Если Нина это сказала, значит, так оно и было, – кивнул Мейер. – Нина Сандуцци не будет лгать даже ради спасения собственной жизни.
– Что бы вы пояснили, как врач?
– По моему разумению, такого быть не могло.
– Но было. Мальчик-то видит.
Мейер ответил долгим взглядом, затем улыбнулся и покачал головой.
– Я знаю, что вы хотите услышать от меня, Мередит, но не скажу этого. Я не верю в чудеса, только в необъясненные факты. Но могу признать, что обычно такого не происходит. Более того, я никогда не слышал о втором таком случае, и в медицинской литературе не найти ясности на этот счет. Но я еще не готов нырнуть в темноту и заявить, что исцеление Паоло есть чудо, обусловленное вмешательством божьей воли.
– Я и не жду от вас этих слов, – добродушно заметил Мередит. – Я просто спросил, может ли медицина объяснить этот случай.
– Я не могу. Другие, возможно, смогут.
– Если и смогут, то как они объяснят тот факт, что Джакомо предсказал выздоровление сына?
– Ясновидение – известный, хотя и необъяснимый феномен. Но нельзя же просить меня дать точную оценку того, что случилось пятнадцать лет назад, тем более что я узнал об этом из вторых рук.
– Но вы принимаете сказанное Ниной за чистую монету?
– Да.
– Вы полагаете, что исцеление Паоло необъяснимо при современном уровне медицины?
– Я могу ручаться только за уровень моих знаний, – улыбнулся Мейер.
– И вы готовы повторить все это на суде у епископа?
– Да, конечно.
– Тогда, поставим на этом точку, – теперь уже улыбнулся Мередит. – Я занесу ваши показания в отчет.
– А что думаете об этом вы, монсеньор? – поинтересовался доктор.
– Я стараюсь сохранять объективность. Приложу все силы, чтобы доказать, что это не чудо, а редкий физический феномен. Так как это событие засвидетельствовал только один человек, не считая ваших показаний, мы, скорее всего, сочтем невозможным классифицировать его как чудо, хотя, по всей видимости, оно произошло в случае с Паоло. Мы, мой дорогой доктор, как раз и отличаемся тем, что вы отвергаете возможность чудес, а я – нет. Это давний спор, но, смею вас заверить, моя позиция покрепче вашей.
– Из вас получился бы хороший судья, монсеньор. – Мейер не стал оспаривать последнее утверждение Мередита. – Задавайте следующий вопрос.
Мередит пристально посмотрел на него.
– Кто такой Иль Лупо? Почему Нероне просил вас не подпускать его к деревне?
Мейер изумленно уставился на священника:
– Кто вам это сказал?
– Нина. Она дремала, но услышала ваш разговор с Нероне у двери.
– Что еще она слышала?
– Вы сказали… «Это поступь истории! Тебе не остановить ее… Мне – тоже. Кто-то должен начать организовывать новую жизнь…»
– Это все?
– Да. Я думаю, вы сможете объяснить мне, что это означало.
– Значений много, монсеньор. Я могу лишь сказать, какой смысл вкладывал в эти слова я сам…
…Их лагерь находился в неглубокой впадине высоко в горах. Тысячи лет назад она, возможно, была кратером вулкана, теперь же в ее центре находилось маленькое озерко, а вокруг росли кусты. Среди них прятались палатки, а неподалеку паслись корова и несколько коз, которых они реквизировали у крестьян. На иззубренном гребне впадины несли дозор часовые.
К лагерю вела лишь одна козья тропа, начинавшаяся у Скалы Сатаны, где стоял первый пикет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72