Но почему всегда в его взгляде столько надменного превосходства? Субэдэ усмехнулся снова, на этот раз не скрывая усмешки. Люди не меняются со временем. И им всегда есть, что делить.
Он откинул полог.
В отличие от его шатра, юрта Бату-хана утопала в роскоши. Огромные персидские ковры украшали стены, увешанные оружием, ценным не столько своими боевыми качествами, сколько количеством золота и драгоценных камней, потраченных на его отделку. Захваченные в стране Нанкиясу громадные золотые светильники в виде обнаженных женщин, держащих над головой большие чаши, утыканные свечами из говяжьего сала, стояли вдоль стен, отбрасывая причудливые тени. Казалось, что золотые женщины то ли танцуют какой-то плавный танец, то ли корчатся от боли в руках, онемевших от своей вечной тяжелой ноши.
Бату-хан сидел на покрытом белой кошмой золотом возвышении, символизирующем земную твердь, и грыз баранью лопатку. У его ног распростерлась молодая женщина в дорогом халате, скорее всего, наложница. Наложницы у хана менялись часто, и запомнить, кто из девушек является наложницей, а кто так, просто дочь очередного побежденного вождя или рабыня на ночь, не в силах был запомнить не только Субэдэ, но, возможно, и сам хан. Впрочем, у обоих было и без этого полно забот.
Наверно, девушка чем-то провинилась и теперь вымаливала прощение. Хан не обращал на нее ни малейшего внимания – он был занят. По рукам хана тек теплый бараний жир, капая на объемистый живот, выпирающий из-под халата, искусно сплетенного из золотых нитей. Секрет этого плетения был утерян, вернее, уничтожен вместе с народом чжурчженей, но ни народ, ни халат также нимало не заботили хана. Сейчас больше всего на свете его интересовала баранья лопатка.
Субэдэ опустился на одно колено и, приложив ладонь правой руки к сердцу, поклонился.
– Пусть твоя еда пойдет тебе на пользу, джехангир, – произнес Субэдэ обычное в таких случаях приветствие.
– Угу, – кивнул Бату, вытирая рукавом халата жирные губы и внимательно осматривая дочиста обглоданную кость. Видимо, сгрызть с голой лопатки было больше нечего, поэтому хан, прожевав и проглотив последний кусок, швырнул ее в голову девушки. После чего, сыто рыгнув, кивнул Субэдэ.
– Да сбудутся твои пожелания, Непобедимый, и да принесут они нам удачу, – хан наконец выговорил слова традиционного ответного приветствия, после чего снова рыгнул и, повернув голову к огромному кешиктену, стоящему слева, крикнул:
– И чего ты стоишь и смотришь, Чулун? Вышвырни отсюда эту грязную псицу и всыпь ей с десяток палок по пяткам, чтобы она наконец научилась не задевать ими порог моей юрты!
Кешиктен поклонился хану, после чего, гремя драгоценным кольчужным доспехом и огромным прямым мечом, пристегнутым к поясу, подошел к девушке, легко, словно котенка, поднял ее за ворот халата и понес к выходу.
– Хан, как всегда, милостив, – продребезжал из-за широкой спины Бату старческий голос. – За такую провинность Потрясатель Вселенной снимал с человека кожу заживо.
Бату с досадой махнул рукой.
– Потрясатель Вселенной умер, да будет мягкой его кошма и жирной баранина на небесах Тэнгре, почтенный Арьяа Араш, – сказал он. – А у этой чертовки слишком нежная кожа для того, чтобы снимать ее преждевременно.
Убеленный сединами старец с многочисленными шаманскими оберегами на одежде, состоящими преимущественно из черепов сусликов и мелких птиц, не рискнул продолжать и забился в нишу между статуями, злобно сверкая оттуда круглыми совиными глазами.
Хан повернул голову к Субэдэ.
– Подойди, Непобедимый.
Субэдэ поднялся с колена, подошел и, повинуясь жесту хозяина юрты, сел напротив него.
– Итак, твои разведчики донесли, что впереди лежит хорошо укрепленный урусский город.
Субэдэ кивнул. Хан в задумчивости почесал шею.
– Какое войско тебе потребуется для того, чтобы смести с нашей дороги этот жалкий городишко? И сколько времени тебе нужно для этого?
Субэдэ недолго думал над ответом.
– Мне будет достаточно одной луны, – сказал он. – За этот срок я соберу большой камнемет и без потерь возьму город.
Бату скривился.
– Меня не волнуют потери!
Он возвысил голос.
– Ты знаешь и без меня, что каждый день стоянки – это многие мешки провизии, которой почти не осталось! И молодая трава еще не выросла, а значит, наши кони не будут сыты. Скоро мои табуны будут глодать голую землю, а люди будут жрать коней! К тому же урусы могут опомниться, собрать войско и ударить нам в тыл или во фланг. Я бы с радостью бросил эти обозы с золотом и мехами и провел войска в обход, но тогда Каган Угэдей съест меня вместе с моими людьми и с их конями!
Толстая шея хана налилась красным. Субэдэ подумал, что, возможно, в последнее время джехангир пил слишком много архи, которая, как известно, бьет не только в печень, но и в голову, делая мозг гладким, как утиное яйцо.
– Ты понял меня, полководец? – взвизгнул Бату. – Два дня, не более! Я хочу, чтобы город штурмовал не кто-либо, а твой личный тумен отборных воинов Орды. Уверен, что с ними ты принесешь мне быструю победу. Обойдись малыми камнеметами. Думаю, их будет вполне достаточно для того, чтобы урусы в панике бежали после первого же залпа. Возьми еще половину тумена кипчакских лучников, они поддержат ливнем стрел твоих непобедимых воинов, когда они пойдут в атаку. И еще. Когда ты захватишь крепость, не забудь, что нам прежде всего нужна провизия для людей и коней! Возьми ее в этом городе, чтобы мы могли без помех двигаться дальше!
«Мой тумен? Гвардию Орды? Неслыханно… Похоже, в моих кешиктенах джехангир усмотрел опасность для себя лично. И два дня на пограничную крепость, укрепляемую веками, где каждый житель владеет оружием?»
– Я не думаю, что они побегут после первого залпа, – глухо сказал Субэдэ. – Им просто некуда бежать.
Хан затрясся от ярости, но пересилил себя.
– Хорошо, – сказал он неожиданно спокойно. – Ты можешь взять Зверя.
– Я понял тебя, джехангир.
Субэдэ поклонился, встал и, не говоря больше ни слова, вышел из юрты.
Бату-хан задумчиво смотрел ему вслед.
– Что скажешь, почтенный Арьяа Араш, величайший из шаманов? – спросил он, не поворачивая головы. Его голос по-прежнему был на удивление спокоен, словно это не он только что визжал и стенал, словно его одолевал дзэдгэр – степной дух безумия.
Старик нерешительно шевельнулся в своей нише, но вылезти не рискнул.
– Субэдэ-богатур не согласен с тобой, величайший, – продребезжал старый шаман. – Он в недоумении, зачем тебе понадобилось бросать под урусские стрелы отборную гвардию. Но он не посмеет ослушаться.
Хан поскреб шею, отловил наконец жирную вошь, которая с утра беспокоила его и портила настроение, бросил ее в рот и, с наслаждением раздавив зубами, проглотил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Он откинул полог.
В отличие от его шатра, юрта Бату-хана утопала в роскоши. Огромные персидские ковры украшали стены, увешанные оружием, ценным не столько своими боевыми качествами, сколько количеством золота и драгоценных камней, потраченных на его отделку. Захваченные в стране Нанкиясу громадные золотые светильники в виде обнаженных женщин, держащих над головой большие чаши, утыканные свечами из говяжьего сала, стояли вдоль стен, отбрасывая причудливые тени. Казалось, что золотые женщины то ли танцуют какой-то плавный танец, то ли корчатся от боли в руках, онемевших от своей вечной тяжелой ноши.
Бату-хан сидел на покрытом белой кошмой золотом возвышении, символизирующем земную твердь, и грыз баранью лопатку. У его ног распростерлась молодая женщина в дорогом халате, скорее всего, наложница. Наложницы у хана менялись часто, и запомнить, кто из девушек является наложницей, а кто так, просто дочь очередного побежденного вождя или рабыня на ночь, не в силах был запомнить не только Субэдэ, но, возможно, и сам хан. Впрочем, у обоих было и без этого полно забот.
Наверно, девушка чем-то провинилась и теперь вымаливала прощение. Хан не обращал на нее ни малейшего внимания – он был занят. По рукам хана тек теплый бараний жир, капая на объемистый живот, выпирающий из-под халата, искусно сплетенного из золотых нитей. Секрет этого плетения был утерян, вернее, уничтожен вместе с народом чжурчженей, но ни народ, ни халат также нимало не заботили хана. Сейчас больше всего на свете его интересовала баранья лопатка.
Субэдэ опустился на одно колено и, приложив ладонь правой руки к сердцу, поклонился.
– Пусть твоя еда пойдет тебе на пользу, джехангир, – произнес Субэдэ обычное в таких случаях приветствие.
– Угу, – кивнул Бату, вытирая рукавом халата жирные губы и внимательно осматривая дочиста обглоданную кость. Видимо, сгрызть с голой лопатки было больше нечего, поэтому хан, прожевав и проглотив последний кусок, швырнул ее в голову девушки. После чего, сыто рыгнув, кивнул Субэдэ.
– Да сбудутся твои пожелания, Непобедимый, и да принесут они нам удачу, – хан наконец выговорил слова традиционного ответного приветствия, после чего снова рыгнул и, повернув голову к огромному кешиктену, стоящему слева, крикнул:
– И чего ты стоишь и смотришь, Чулун? Вышвырни отсюда эту грязную псицу и всыпь ей с десяток палок по пяткам, чтобы она наконец научилась не задевать ими порог моей юрты!
Кешиктен поклонился хану, после чего, гремя драгоценным кольчужным доспехом и огромным прямым мечом, пристегнутым к поясу, подошел к девушке, легко, словно котенка, поднял ее за ворот халата и понес к выходу.
– Хан, как всегда, милостив, – продребезжал из-за широкой спины Бату старческий голос. – За такую провинность Потрясатель Вселенной снимал с человека кожу заживо.
Бату с досадой махнул рукой.
– Потрясатель Вселенной умер, да будет мягкой его кошма и жирной баранина на небесах Тэнгре, почтенный Арьяа Араш, – сказал он. – А у этой чертовки слишком нежная кожа для того, чтобы снимать ее преждевременно.
Убеленный сединами старец с многочисленными шаманскими оберегами на одежде, состоящими преимущественно из черепов сусликов и мелких птиц, не рискнул продолжать и забился в нишу между статуями, злобно сверкая оттуда круглыми совиными глазами.
Хан повернул голову к Субэдэ.
– Подойди, Непобедимый.
Субэдэ поднялся с колена, подошел и, повинуясь жесту хозяина юрты, сел напротив него.
– Итак, твои разведчики донесли, что впереди лежит хорошо укрепленный урусский город.
Субэдэ кивнул. Хан в задумчивости почесал шею.
– Какое войско тебе потребуется для того, чтобы смести с нашей дороги этот жалкий городишко? И сколько времени тебе нужно для этого?
Субэдэ недолго думал над ответом.
– Мне будет достаточно одной луны, – сказал он. – За этот срок я соберу большой камнемет и без потерь возьму город.
Бату скривился.
– Меня не волнуют потери!
Он возвысил голос.
– Ты знаешь и без меня, что каждый день стоянки – это многие мешки провизии, которой почти не осталось! И молодая трава еще не выросла, а значит, наши кони не будут сыты. Скоро мои табуны будут глодать голую землю, а люди будут жрать коней! К тому же урусы могут опомниться, собрать войско и ударить нам в тыл или во фланг. Я бы с радостью бросил эти обозы с золотом и мехами и провел войска в обход, но тогда Каган Угэдей съест меня вместе с моими людьми и с их конями!
Толстая шея хана налилась красным. Субэдэ подумал, что, возможно, в последнее время джехангир пил слишком много архи, которая, как известно, бьет не только в печень, но и в голову, делая мозг гладким, как утиное яйцо.
– Ты понял меня, полководец? – взвизгнул Бату. – Два дня, не более! Я хочу, чтобы город штурмовал не кто-либо, а твой личный тумен отборных воинов Орды. Уверен, что с ними ты принесешь мне быструю победу. Обойдись малыми камнеметами. Думаю, их будет вполне достаточно для того, чтобы урусы в панике бежали после первого же залпа. Возьми еще половину тумена кипчакских лучников, они поддержат ливнем стрел твоих непобедимых воинов, когда они пойдут в атаку. И еще. Когда ты захватишь крепость, не забудь, что нам прежде всего нужна провизия для людей и коней! Возьми ее в этом городе, чтобы мы могли без помех двигаться дальше!
«Мой тумен? Гвардию Орды? Неслыханно… Похоже, в моих кешиктенах джехангир усмотрел опасность для себя лично. И два дня на пограничную крепость, укрепляемую веками, где каждый житель владеет оружием?»
– Я не думаю, что они побегут после первого залпа, – глухо сказал Субэдэ. – Им просто некуда бежать.
Хан затрясся от ярости, но пересилил себя.
– Хорошо, – сказал он неожиданно спокойно. – Ты можешь взять Зверя.
– Я понял тебя, джехангир.
Субэдэ поклонился, встал и, не говоря больше ни слова, вышел из юрты.
Бату-хан задумчиво смотрел ему вслед.
– Что скажешь, почтенный Арьяа Араш, величайший из шаманов? – спросил он, не поворачивая головы. Его голос по-прежнему был на удивление спокоен, словно это не он только что визжал и стенал, словно его одолевал дзэдгэр – степной дух безумия.
Старик нерешительно шевельнулся в своей нише, но вылезти не рискнул.
– Субэдэ-богатур не согласен с тобой, величайший, – продребезжал старый шаман. – Он в недоумении, зачем тебе понадобилось бросать под урусские стрелы отборную гвардию. Но он не посмеет ослушаться.
Хан поскреб шею, отловил наконец жирную вошь, которая с утра беспокоила его и портила настроение, бросил ее в рот и, с наслаждением раздавив зубами, проглотил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100