Или у самого уже глаз не тот стал?
Воевода задумчиво теребил бороду, глядя, как на дальнем конце поля сооружают степняки невиданной величины осадную махину. И не в руке дело. И не в ловком ордынце, который, несмотря на свою ловкость, гниет ныне во рву под стеной – душа ныла поболее всякой раны…
Из Смоленска не пришла подмога. А, может, перехватили гонцов по дороге разъезды степняков или лихие люди, что в любую войну слетаются на мертвечину словно воронье, надеясь урвать свой кусок, наплевав на общее горе.
Был еще гонец, в Новгород, но на новгородскую помощь меньше всего было надежды. Далеко шибко, да и уж больно заносчивы купцы тамошние, что, по сути, городом и правят. Помнится, отец нынешнего князя Александра, Ярослав Всеволодович, пресытившись боярскими раздорами да наветами, как-то, плюнув на то княжение, вместе с верной дружиной оседлал коней да и уехал в родовой удел в Переславле-Залесском, предпочтя свой медвежий угол хваленой новгородской Правде…
Сзади послышались тяжелые шаги.
Бряцая длинным мечом, подошел и стал рядом купец Семен. Надо ж, только о купцах думал – и вот свой пожаловал. Зять почти…
По сердцу скребануло. Вроде б и нормальным мужиком себя показал Семен, «языка» с Орды приволок, а все ж тот кошель с гривнами словно на шее висел, к земле пригнуть норовил.
– Чего ждем, воевода? – заправив большие пальцы рук за пояс, спросил Семен. – Пока они той невидалью в нас швыряться не начали? Нынче ночью мы им показали, что к чему, пора и в чистом поле нехристей вразумить, пока к ним подмога не подошла.
Воевода вскользь бросил на купца хмурый взгляд.
– В чистом поле… Не дело говоришь, Семен. У нас конных да доспешных насилу четыре сотни наберется, а их там чуть не впятеро больше.
Семен усмехнулся.
– Так потому они нас и не ждут! Вдарим всей силой, заодно и порок ихний срубим. Ты ж прикинь, что будет, ежели они его соберут да пару дней по городу постреляют? В него ж воз камней зараз влезет!
Воевода задумчиво теребил бороду.
– Так-то оно так…
– Эх, воевода, – досадливо крякнул Семен. – А давай, как и допрежь, народ спросим?
И, не дожидаясь ответа, повернулся к мужикам, что махали топорами, крепя изнутри многострадальную приступную стену. Да не только мужики – почитай, весь Козельск сейчас был у этой стены. Все понимали – нынче каждая пара рук на счету. И всем находилось дело. Бревна таскать, отесывать, мастерить массивные подпорки, которые были бы способны сдержать удар гигантской машины…
– Слухайте меня, люди добрые! – громогласно крикнул Семен. – Да скажите как на духу. Что лучше – как крысам в западне сидеть ожидаючи, когда нехристи нас камнями подавят, али вдарить по ним, как нынче ночью вдарили?
Мужики опустили топоры. Многие переглядывались. Ясное дело – первым голос подашь, случись чего, первым и ответ держать будешь.
– Ну, чего молчите? Али ордынскую махину завидев, языки проглотили?
Насмешливый голос Семена словно подстегнул народ. Единовременно раздалось несколько голосов.
– Мы-то проглотили? Думай, чего говоришь, Семен! Али до этого Орду не били?
Разноголосье нарастало. Все чаще из толпы раздавались:
– Ясно дело – вдарить! Дело Семен говорит – вдарить, и всего делов. Пущщай они нас боятся!
Семен повернулся к воеводе.
– Ну, что скажешь, Федор Савелич?
– Что скажу?
Воевода смотрел в небо, ища что-то глазами. Да только в том, набрякшем серыми тучами небе уже не было гордого степного орла – ордынские стрелы перебили всю птицу на много верст в округе.
– Что скажу…
Семен поднял руку. Рев толпы стал тише, а после и вовсе сошел на нет. Все ждали воеводиного слова.
– Я сам воев вперед поведу, – громко произнес Федор Савельевич. – А ты, Семен, с братом здесь в граде за старших останетесь. Постоим грудью за землю пращуров наших!
Семен, вдруг став очень серьезным, поклонился.
– Воля твоя, воевода.
А Федор Савельевич уже раздавал приказы подоспевшим сотникам.
– Собирайте дружину да тех, кто лук аль самострел держать может. Конный отряд пойдет впереди, пеши стрелки сзади прикроют, ежели ордынцы обойти попытаются…
– Воевода! То, что я видел со стены, мало похоже на осадную машину.
Федор Савельевич резко обернулся.
Сзади стоял Ли.
Воеводу передернуло. И так сегодня советов наслушался – по самый воротник. Другого б послал нехорошим словом, но этот вроде уже свой, бился отменно. Потому сдержался Федор Савельевич. Лишь, поморщившись, бросил отрывисто:
– А на что б оно похоже не было – неспроста ж ордынцы ее возводят!
У городских ворот уже собирались лучники, из-за стен детинца слышалось заливистое ржание застоявшихся боевых коней. Отовсюду неслось бряцанье оружия и доспехов. Город готовился к последней битве.
К поясу последнего из чжурчженей тоже был пристегнут меч, из-под ворота цветастого халата выглядывал край русской кольчуги, дареной кузнецом Иваном. Вспомнив что-то, воевода смягчился.
– Не сумлевайся, Линя! – улыбнулся он. – Была не была! До этого побеждали, глядишь, и теперь победим!
И, повернувшись, размашистым шагом пошел к воротам детинца.
Последний из чжурчженей смотрел ему вслед. На его лице была легкая грусть.
– Что ж, это твой Путь, полководец, – тихо сказал Ли. – Непобедимость заключается в тебе самом. А возможность победить зависит от врага. Не забывай, что у твоего народа сильный и хитрый враг.
Но воевода уже был слишком далеко для того, чтобы услышать эти слова.
* * *
Лук – оружие, которое имеется почитай в каждом доме. Да и грех, живя у леса, быть обезлученным. Зайцы, тетерева, белки, да мало ли какая живность в дебрях водится, только ленивый дармового мяса на столе не имеет. А повел скотину на выпас? А случись, под такое дело волчья стая? Кому нужен пастух, который не сумел уберечь стадо, не выследил загодя в высокой траве серые спины и не всадил в них с пяток, а то и с десяток стрел еще до того, как доберутся до телят серые разбойники? Да и лихой человек, завидев всадника с луком в налучье, колчаном да подсайдашным ножом, больше похожим не на нож, а на тесак, махнет рукой – козельские, ну их! – и поспешит скрыться подале.
Потому с луком в приграничной крепости учились управляться с детства. И лучников у ворот собралось немало.
А с доспехами было плохо. Дороги доспехи. Потому каждый нарядился кто во что горазд. На ком-то была надета битая дедовская мисюрка, кто-то прямо на тулуп натянул оплечья и наручи, побитые черными пятнами отчищенной ржавчины, кто-то соорудил себе из дубовых досок нагрудник и бутурлыки – все не голым в битву идти.
Несерьезно смотрелось ополчение на фоне княжьей дружины, выезжавшей из ворот детинца. Мужики завздыхали. Вот где воинство!
В глазах рябило от кольчужных, чешуйчатых и пластинчатых броней, начищенных до самоцветного блеска, от островерхих шеломов и наконечников тяжелых копий, сверкающих на солнце, так кстати выглянувшем из-за серой тучи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Воевода задумчиво теребил бороду, глядя, как на дальнем конце поля сооружают степняки невиданной величины осадную махину. И не в руке дело. И не в ловком ордынце, который, несмотря на свою ловкость, гниет ныне во рву под стеной – душа ныла поболее всякой раны…
Из Смоленска не пришла подмога. А, может, перехватили гонцов по дороге разъезды степняков или лихие люди, что в любую войну слетаются на мертвечину словно воронье, надеясь урвать свой кусок, наплевав на общее горе.
Был еще гонец, в Новгород, но на новгородскую помощь меньше всего было надежды. Далеко шибко, да и уж больно заносчивы купцы тамошние, что, по сути, городом и правят. Помнится, отец нынешнего князя Александра, Ярослав Всеволодович, пресытившись боярскими раздорами да наветами, как-то, плюнув на то княжение, вместе с верной дружиной оседлал коней да и уехал в родовой удел в Переславле-Залесском, предпочтя свой медвежий угол хваленой новгородской Правде…
Сзади послышались тяжелые шаги.
Бряцая длинным мечом, подошел и стал рядом купец Семен. Надо ж, только о купцах думал – и вот свой пожаловал. Зять почти…
По сердцу скребануло. Вроде б и нормальным мужиком себя показал Семен, «языка» с Орды приволок, а все ж тот кошель с гривнами словно на шее висел, к земле пригнуть норовил.
– Чего ждем, воевода? – заправив большие пальцы рук за пояс, спросил Семен. – Пока они той невидалью в нас швыряться не начали? Нынче ночью мы им показали, что к чему, пора и в чистом поле нехристей вразумить, пока к ним подмога не подошла.
Воевода вскользь бросил на купца хмурый взгляд.
– В чистом поле… Не дело говоришь, Семен. У нас конных да доспешных насилу четыре сотни наберется, а их там чуть не впятеро больше.
Семен усмехнулся.
– Так потому они нас и не ждут! Вдарим всей силой, заодно и порок ихний срубим. Ты ж прикинь, что будет, ежели они его соберут да пару дней по городу постреляют? В него ж воз камней зараз влезет!
Воевода задумчиво теребил бороду.
– Так-то оно так…
– Эх, воевода, – досадливо крякнул Семен. – А давай, как и допрежь, народ спросим?
И, не дожидаясь ответа, повернулся к мужикам, что махали топорами, крепя изнутри многострадальную приступную стену. Да не только мужики – почитай, весь Козельск сейчас был у этой стены. Все понимали – нынче каждая пара рук на счету. И всем находилось дело. Бревна таскать, отесывать, мастерить массивные подпорки, которые были бы способны сдержать удар гигантской машины…
– Слухайте меня, люди добрые! – громогласно крикнул Семен. – Да скажите как на духу. Что лучше – как крысам в западне сидеть ожидаючи, когда нехристи нас камнями подавят, али вдарить по ним, как нынче ночью вдарили?
Мужики опустили топоры. Многие переглядывались. Ясное дело – первым голос подашь, случись чего, первым и ответ держать будешь.
– Ну, чего молчите? Али ордынскую махину завидев, языки проглотили?
Насмешливый голос Семена словно подстегнул народ. Единовременно раздалось несколько голосов.
– Мы-то проглотили? Думай, чего говоришь, Семен! Али до этого Орду не били?
Разноголосье нарастало. Все чаще из толпы раздавались:
– Ясно дело – вдарить! Дело Семен говорит – вдарить, и всего делов. Пущщай они нас боятся!
Семен повернулся к воеводе.
– Ну, что скажешь, Федор Савелич?
– Что скажу?
Воевода смотрел в небо, ища что-то глазами. Да только в том, набрякшем серыми тучами небе уже не было гордого степного орла – ордынские стрелы перебили всю птицу на много верст в округе.
– Что скажу…
Семен поднял руку. Рев толпы стал тише, а после и вовсе сошел на нет. Все ждали воеводиного слова.
– Я сам воев вперед поведу, – громко произнес Федор Савельевич. – А ты, Семен, с братом здесь в граде за старших останетесь. Постоим грудью за землю пращуров наших!
Семен, вдруг став очень серьезным, поклонился.
– Воля твоя, воевода.
А Федор Савельевич уже раздавал приказы подоспевшим сотникам.
– Собирайте дружину да тех, кто лук аль самострел держать может. Конный отряд пойдет впереди, пеши стрелки сзади прикроют, ежели ордынцы обойти попытаются…
– Воевода! То, что я видел со стены, мало похоже на осадную машину.
Федор Савельевич резко обернулся.
Сзади стоял Ли.
Воеводу передернуло. И так сегодня советов наслушался – по самый воротник. Другого б послал нехорошим словом, но этот вроде уже свой, бился отменно. Потому сдержался Федор Савельевич. Лишь, поморщившись, бросил отрывисто:
– А на что б оно похоже не было – неспроста ж ордынцы ее возводят!
У городских ворот уже собирались лучники, из-за стен детинца слышалось заливистое ржание застоявшихся боевых коней. Отовсюду неслось бряцанье оружия и доспехов. Город готовился к последней битве.
К поясу последнего из чжурчженей тоже был пристегнут меч, из-под ворота цветастого халата выглядывал край русской кольчуги, дареной кузнецом Иваном. Вспомнив что-то, воевода смягчился.
– Не сумлевайся, Линя! – улыбнулся он. – Была не была! До этого побеждали, глядишь, и теперь победим!
И, повернувшись, размашистым шагом пошел к воротам детинца.
Последний из чжурчженей смотрел ему вслед. На его лице была легкая грусть.
– Что ж, это твой Путь, полководец, – тихо сказал Ли. – Непобедимость заключается в тебе самом. А возможность победить зависит от врага. Не забывай, что у твоего народа сильный и хитрый враг.
Но воевода уже был слишком далеко для того, чтобы услышать эти слова.
* * *
Лук – оружие, которое имеется почитай в каждом доме. Да и грех, живя у леса, быть обезлученным. Зайцы, тетерева, белки, да мало ли какая живность в дебрях водится, только ленивый дармового мяса на столе не имеет. А повел скотину на выпас? А случись, под такое дело волчья стая? Кому нужен пастух, который не сумел уберечь стадо, не выследил загодя в высокой траве серые спины и не всадил в них с пяток, а то и с десяток стрел еще до того, как доберутся до телят серые разбойники? Да и лихой человек, завидев всадника с луком в налучье, колчаном да подсайдашным ножом, больше похожим не на нож, а на тесак, махнет рукой – козельские, ну их! – и поспешит скрыться подале.
Потому с луком в приграничной крепости учились управляться с детства. И лучников у ворот собралось немало.
А с доспехами было плохо. Дороги доспехи. Потому каждый нарядился кто во что горазд. На ком-то была надета битая дедовская мисюрка, кто-то прямо на тулуп натянул оплечья и наручи, побитые черными пятнами отчищенной ржавчины, кто-то соорудил себе из дубовых досок нагрудник и бутурлыки – все не голым в битву идти.
Несерьезно смотрелось ополчение на фоне княжьей дружины, выезжавшей из ворот детинца. Мужики завздыхали. Вот где воинство!
В глазах рябило от кольчужных, чешуйчатых и пластинчатых броней, начищенных до самоцветного блеска, от островерхих шеломов и наконечников тяжелых копий, сверкающих на солнце, так кстати выглянувшем из-за серой тучи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100