На дальнем конце поля встали пешие ордынцы с зажженными факелами. Конные лучники сменили колчаны. В новых колчанах были другие стрелы. Проносясь мимо, кешиктены подносили обернутые просмоленной паклей древки к пламени – и неслись обратно к крепости.
Огненные стрелы прочертили воздух.
– Город решили поджечь, с-сволочи! – прошипел воевода, посылая очередную стрелу в железный вал ордынцев. Ныне воинам команд не требовалось – каждый и так знал свое место, и каждый лук был на счету. А лук в руках воеводы двух иных стоил.
– Нет. Им нужен дым, – бросил Ли, оторвавшись на мгновение от прицела самострела и заодно смахнув рукавом халата пот со лба, будто и не мороз на дворе.
И правда, втыкаясь в дерево, облитое водой и прихваченное морозом, стрелы ничего не поджигали, но чадили отменно, мешая прицельной стрельбе.
Стена окуталась черным дымом. Дым лез в глаза, щипал ноздри, застилал пеленой то, что творилось на поле…
– Воды! – взревел воевода, перекрывая оглушительный шум боя.
На стену побежали мужики с тяжелыми деревянными кадушками в руках. Широко размахнувшись, плескали на тын – и вновь бежали вниз за водой. Или падали, бездоспешные, с горящей стрелой в груди.
Выплеснув свою кадку, вдруг охнул – и осел вниз кузнецов подмастерье, удивленно глядя на тлеющую стрелу, торчащую чуть ниже ключицы. Покатилась вниз по всходам пустая кадка. Парень нерешительно протянул руку к древку. Огонь лизнул ладонь. Рука сама дернулась назад.
– Левка!!!
Страшный крик Ивана разорвал окрашенный черным дымом воздух. Растолкав встречных, кузнец взлетел по всходам на стену и склонился над подмастерьем.
– Левка… Как ты, а?!
– Жжется… – тихо пожаловался парнишка. Его взгляд стремительно заволакивался светлой дымкой.
– Погодь, слышь! Ты это… ты погодь, а?
Сильные пальцы кузнеца схватились за горящую стрелу и, переломив ее посредине, сдернули с обломка древка горящую паклю. В воздухе пахнуло паленым мясом, но кузнец, не обращая внимания на свои ожоги, приподнял голову раненого.
– Так как, Левушка? Так не жжется боле?
Но прозрачная дымка уже полностью застила взгляд раненого. Его тело содрогнулось – и, вытянувшись струной, вдруг обмякло, отпустив на волю освобожденную смертью душу.
Из закушенной губы кузнеца вниз по бороде стекла капля крови и запуталась в темно-русых, чуть тронутых сединой курчавинах.
– Так, – тускло сказал кузнец, осторожно кладя голову мертвеца на залитый кровью деревянный настил. – Вот оно как, значица.
И, подхватив из рук прислонившегося к тыну раненого дружинника лук и полупустой колчан, поднялся с коленей и, отбросив мощной дланью ближайшего щитоносца, во весь свой немалый рост возвысился над тыном.
– Вот как оно, значица, – словно заведенный повторял кузнец, одну за другой меча стрелы в плохо видимую за дымовой завесой ордынскую «карусель». – Вот как оно…
Его ноги умело подсекли сзади. Иван грохнулся обратно на колени, но тут же всем телом резко повернулся назад, норовя вслепую ударить обидчика с правой.
Руку кузнеца перехватила другая, не менее сильная рука. Сзади навалилось тяжелое тело, пригнуло книзу. И сразу, коротко свистнув, сквозь то место, где мгновение назад торчала голова Ивана, пронеслись две стрелы с черным оперением и вонзились в поддерживающий крышу столб, сердито дрожа.
– Да кто…?! – рванулся кузнец.
– Помереть, Иван, оно завсегда успеется, – мягко сказал Игнат, продолжая удерживать кузнеца.
Тот рванулся еще раз – и обмяк. Его плечи задрожали.
– Да он… Левка… он мне заместо сына был…
– Парня не вернешь, – так же мягко продолжал увещевать Игнат. – А ты еще в отместку много ордынских жизней унести сможешь, прежде чем свою отдашь. Помни – нам до прихода подмоги продержаться надобно.
– Ладно, пусти уж, – выдавил из себя кузнец, вставая.
Игнат отпустил.
– Спасибо, – буркнул Иван, пряча глаза.
– Да ладно, нешто мы без понятия.
Щитоносец, отброшенный кузнецовой рукой, потирал плечо – об столб приложился.
– Ты это… не серчай, парень, – повинился Иван. Над головой снова свистнула горящая стрела.
Прочертив черный след, стрела воткнулась в крышу ближайшей избы, крытую обледенелым мехом, и погасла, шипя, словно разъяренная змея.
– Бывает, – кривясь, ответил витязь. – Щит подержи пока – плечо отсохло. Ну и ручища у тебя!
– Давай сюда.
Кузнец отложил лук и пустой колчан и умело вздел на руку щит – как-никак, сам умбон ковал да по краям оковку делал, а своя ноша, известно, не тянет. Да и лучшее средство от горя и мыслей – окунуться по маковку в горячку битвы, чтоб одно сидело в голове – бей!
Подхватив из лежащего у ног джида сулицу, Иван широко размахнулся, собираясь метнуть кованную своею рукою смерть туда, в копошащуюся в дыму человечью массу… как вдруг над стеной разнесся мощный глас воеводы:
– Не стреляяааать…!!!!
Дым рассеивался. И там, в паре десятков саженей от дальнего края рва…
– Господи… Да что ж вы делаете, ироды! – выдохнул кто-то над ухом кузнеца.
Онемевшие русские ратники с ужасом смотрели на то, что успели свершить ордынцы под покровом едкого черного дыма.
– Хашар, – коротко произнес Ли, отрываясь от прицельного желоба самострела. Его выжидательный взгляд замер на железной маске-личине, прикрывающей лицо воеводы.
А воевода медленно опускал лук.
Русские не стреляли. Не стреляли и ордынцы, опасаясь вызвать ответный ливень стрел. Хотя, если б и стреляли, вряд ли кто ответил бы.
Над стеной повисла мертвая тишина. Тихо было и на поле – лишь медленно приближался к крепостному рву слабый шелест многих ног, шаркающих по утоптанному снегу, перемешанному с землей и человеческой кровью.
Рабы и спешенные кипчаки несли четыре моста, связанные из бревен. Знакомых бревен, судя по пазам на концах.
– Избы раскатали… – шепнул кто-то.
Перед движущимися мостами, выставив вперед короткие копья и на всякий случай держа наготове круглые щиты, цепью двигались кешиктены. Но вряд ли щиты могли понадобиться ордынцам.
Во много раз более надежный щит был впереди. Мужики, бабы, ребятишки, согнанные с соседних деревень, шли, неся в руках большие вязанки хвороста. А сзади их слегка кололи в спину острия ордынских копий.
Но порой трудно на ходу рассчитать силу, держа на весу тяжелое копье, и тем более, когда рассчитать ту силу не особо стараешься. Оступилась, охнула – и тихо опустилась на землю дряхлая старуха. Ордынское копье кольнуло ее под лопатку чуть сильнее, чем следовало – и достало до сердца. Кешиктен в шлеме-полумаске досадливо крякнул, пнул на ходу труп и, стряхнув щит с плеча на руку, прикрыл на всякий случай шею и не защищенный железом подбородок…
В центре цепи пленных шел пожилой сельский поп, прижимая к груди небольшую вязанку хвороста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100