.. Очень хочется их увидеть... Что принесет ему сегодняшний, так светло начавшийся день?.. Какие радости, а может, печали?.. Жюлю бы рассказать, сколько событий, сколько переживаний выпило на его, Кошелева, долю. Вот уж кому надо будет нее, все подробно рассказывать. И обязательно сегодня написать другу письмо. Хоть несколько слов...
Лавируя среди машин, запрудивших широкую улицу, по обеим сторонам которой тянулись заводы, «дядя» Паша сказал:
— В гостиницу, конечно, заезжать не будем. Прямо к нам. То есть к Юрке.
— Но я не брит, да и рубашка... Взгляните, на кого я похож? — возразил Кошелев, стараясь не поддаться искушению ехать сразу же к Вавилову.
— Рубашка, бритье — все это чепуха! — объявил «дядя» Паша.— В багажничке— только руку протянуть — походный «Спутник». Брейтесь в свое удовольствие. А рубашку можно мою надеть. Хотя лучше взять у Иннокентия или у Юрки... Глупо задерживаться из-за какой-то рубашки!
Кошелеву, после довольно продолжительного пребывания в обществе «дяди» Паши, тоже показалось, что задерживаться «из-за какой-то рубашки» действительно ни к чему. И тут же, как бы со стороны, Кошелев увидел себя, с удивлением наблюдающим появление «дяди» Паши в чужой пижаме. Сейчас бы это и ему показалось не очень странным. Главное — поскорее встретиться с Вавиловым...
Однако ни Вавилова, ни Зики дома не оказалось. На кухне хозяйничали Лена с Иннокентием и вторым прия-
телем «дяди» Паши, который был представлен Кошелеву и назвался Глебом.
— Вареников с вишнями, конечно, нам, ироды, не оставили?—трагически воскликнул «дядя» Паша, первым делом заглянув в холодильник.
— Когда они были, вареники?! Вспомнил! — рассмеялся Иннокентий, худой, носатый парень, с наголо остриженной головой.— Кстати, с варениками Глеб порезвился. Всякие приличия позабыл! И о своих двадцати килограммах лишнего живого веса тоже.
— Думают и говорят постоянно о еде люди сугубо примитивные. Запомни! Но если ты таким уж родился, могу сообщить: сегодня у нас чебуреки,— утешила, наконец, мужа Лена. Она была под стать «дяде» Паше, высокая, сильная, с огромным рыжим коком туго взбитых волос.
Лена строго оглянулась на своих помощников, и те с удвоенной энергией принялись заг дело. Глеб, круглый животик которого был обвязан полотенцем, крутил мясорубку. Иннокентий возился с тестом.
— Третий раз раскатываю,— ища сочувствия, обернулся он к Кошелеву.
— А надо раскатывать шесть раз,—тоже почему-то Кошелеву объяснила Лена.
— Усложненные чебуреки? — уточнил «дядя» Паша и, в свою очередь, подмигнул Сергею Владимировичу.
— Уходи! Не мешай! В любом деле больше двух помощников не требуется! Иначе люди, дублируя, только мешают друг другу,— сказала Лена.
— Дай чего-нибудь погрызть! Мы голодны, как волки,— взмолился «дядя» Паша.
— Терпение!.. Терпение,— уже мягче повторила Лена.— Мы, кажется, с тобой прочли в «Науке и жизни», что голодание приносит только пользу!..
— Он сжует твой халат,— предупредил Иннокентий.
— Сжую! — подтвердил «дядя» Паша и, отхватив большой ломоть хлеба, намазал его маслом для себя и Кошелева.
— Пойду вздремну, пока усложненные чебуреки начнут жарить,— сказал «дядя» Паша с набитым ртом.— Да, Иннокентий, дай Сергею Владимировичу рубашку.
— У Глеба в чемодане дедероновая, серая. Еще не надевал ее.
Кошелев, на ходу уплетая хлеб с маслом, пошел за «дядей» Пашей в кабинет, где в углу были свалены рюкзаки и чемоданы...
Да, да, это он,. Сергей Кошелев, собственной персоной. Он ходит по чужой квартире с ломтем хлеба, собираясь надеть чью-то дедероновую рубашку!.. Невероятно!.. Увидела бы все это покойная гранд-мама!..
Пока «дядя» Паша устраивался на коротком для него диване, Кошелев сел к письменному столу, чтобы именно с этого своего невероятного превращения начать письмо к Жюлю. Всего, конечно не изложить на нескольких, листках почтовой бумаги. Однако Жюль поймет главное. Подробности будут рассказаны при встрече.
Кошеле» дописывал последние строки, когда пришла Галина Степановна.
— Бросили нас одного. Пойдемте ко мне! — просто сказала она, протягивая Кошелеву руку.— Пойдемте, расскажете мне о поездке, пока явится Юра.
Уже сидя в ее комнате, он опять подумал о необычайном внешнем, а главное духовном сходстве Галины Степановны с Верой. Та же простота в обращении с людьми, то же достоинство... Но больше всего роднит их то, что ни та, ни другая не искали для себя удобной жизни, как Алин. Удобной и беззаботной. Шли прямо, навстречу судьбе... И не только они. Так поступили отец, мама и многие другие, кого он узнал теперь.
А он, имел ли он сам достаточно мужества, чтобы поступать так же, как они? Правда, идти против обстоятельств, в которые он был поставлен помимо своей воли, было нелегко. Да, нелегко. Но что-то можно было предпринимать, как-то самому позаботиться о своей жизни. Но ему это и в голову не приходило. В детстве, в юношеские годы все за него решала гранд-мама. И, привыкнув к этому, он плыл по течению, только тогда, в годы войны, не поддавшись влиянию Алин.
Если б и тогда, в самый важный период его жизни, он уступил, не было бы сегодняшнего дня, не было бы Галины...
И вот она сидит перед ним, чуть склонив голову набок, вся еще под впечатлением его рассказа об отце.
— Свидание с прошлым...— задумчиво проговорила Галина Степановна.— Но впереди еще свидание с сестрой.
— Если Юрию удастся...
— О, вы не знаете Юру... Хотите, позвоним сейчас ему, скажем, что вы вернулись, и... вообще.
— Если это удобно! — обрадованно произнес Кошелев. Галина Степановна, улыбаясь, кивнула и сняла трубку.
В редакции ей ответили, что Юрий Евграфович ушел в пароходство, а оттуда собирался в милицию. В редакцию он не вернется, поедет прямо домой.
— Ну, вот и все. Нам остается терпеливо ждать,— сказала Галина Степановна, положив трубку.— Знаете, я все думаю о том., что услышала от вас. Непременно навестите еще раз Фомичова. Непременно!
— Может быть, поеду.
— Не «может быть», а обязательно! Посудите сами: вы не знали своего отца, забыли его, не испытывали к нему никаких чувств. А ведь он вас любил, помнил!.. Для вас не существовало никакого Фомичова. Но он-то знал Сережу Кошелева, добивался его возвращения домой... Ведь вы сын его покойного друга.
— Вы правы, Галина Степановна... Видно, так уж заведено самой природой, что даже лучшие из детей никогда полностью не возмещают полученного.— Кошелев подумал, что не вспоминал об отце, не вспоминал и в те минуты, когда тот писал свое последнее письмо: «береги детей...» И на смерть пошел: «детишки голодают...» — ради своих и чужих.
Невероятная разница между жизнью отца и его, Сергея, жизнью. Кому нужна была его жизнь, кому нужны были его взлеты, падения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Лавируя среди машин, запрудивших широкую улицу, по обеим сторонам которой тянулись заводы, «дядя» Паша сказал:
— В гостиницу, конечно, заезжать не будем. Прямо к нам. То есть к Юрке.
— Но я не брит, да и рубашка... Взгляните, на кого я похож? — возразил Кошелев, стараясь не поддаться искушению ехать сразу же к Вавилову.
— Рубашка, бритье — все это чепуха! — объявил «дядя» Паша.— В багажничке— только руку протянуть — походный «Спутник». Брейтесь в свое удовольствие. А рубашку можно мою надеть. Хотя лучше взять у Иннокентия или у Юрки... Глупо задерживаться из-за какой-то рубашки!
Кошелеву, после довольно продолжительного пребывания в обществе «дяди» Паши, тоже показалось, что задерживаться «из-за какой-то рубашки» действительно ни к чему. И тут же, как бы со стороны, Кошелев увидел себя, с удивлением наблюдающим появление «дяди» Паши в чужой пижаме. Сейчас бы это и ему показалось не очень странным. Главное — поскорее встретиться с Вавиловым...
Однако ни Вавилова, ни Зики дома не оказалось. На кухне хозяйничали Лена с Иннокентием и вторым прия-
телем «дяди» Паши, который был представлен Кошелеву и назвался Глебом.
— Вареников с вишнями, конечно, нам, ироды, не оставили?—трагически воскликнул «дядя» Паша, первым делом заглянув в холодильник.
— Когда они были, вареники?! Вспомнил! — рассмеялся Иннокентий, худой, носатый парень, с наголо остриженной головой.— Кстати, с варениками Глеб порезвился. Всякие приличия позабыл! И о своих двадцати килограммах лишнего живого веса тоже.
— Думают и говорят постоянно о еде люди сугубо примитивные. Запомни! Но если ты таким уж родился, могу сообщить: сегодня у нас чебуреки,— утешила, наконец, мужа Лена. Она была под стать «дяде» Паше, высокая, сильная, с огромным рыжим коком туго взбитых волос.
Лена строго оглянулась на своих помощников, и те с удвоенной энергией принялись заг дело. Глеб, круглый животик которого был обвязан полотенцем, крутил мясорубку. Иннокентий возился с тестом.
— Третий раз раскатываю,— ища сочувствия, обернулся он к Кошелеву.
— А надо раскатывать шесть раз,—тоже почему-то Кошелеву объяснила Лена.
— Усложненные чебуреки? — уточнил «дядя» Паша и, в свою очередь, подмигнул Сергею Владимировичу.
— Уходи! Не мешай! В любом деле больше двух помощников не требуется! Иначе люди, дублируя, только мешают друг другу,— сказала Лена.
— Дай чего-нибудь погрызть! Мы голодны, как волки,— взмолился «дядя» Паша.
— Терпение!.. Терпение,— уже мягче повторила Лена.— Мы, кажется, с тобой прочли в «Науке и жизни», что голодание приносит только пользу!..
— Он сжует твой халат,— предупредил Иннокентий.
— Сжую! — подтвердил «дядя» Паша и, отхватив большой ломоть хлеба, намазал его маслом для себя и Кошелева.
— Пойду вздремну, пока усложненные чебуреки начнут жарить,— сказал «дядя» Паша с набитым ртом.— Да, Иннокентий, дай Сергею Владимировичу рубашку.
— У Глеба в чемодане дедероновая, серая. Еще не надевал ее.
Кошелев, на ходу уплетая хлеб с маслом, пошел за «дядей» Пашей в кабинет, где в углу были свалены рюкзаки и чемоданы...
Да, да, это он,. Сергей Кошелев, собственной персоной. Он ходит по чужой квартире с ломтем хлеба, собираясь надеть чью-то дедероновую рубашку!.. Невероятно!.. Увидела бы все это покойная гранд-мама!..
Пока «дядя» Паша устраивался на коротком для него диване, Кошелев сел к письменному столу, чтобы именно с этого своего невероятного превращения начать письмо к Жюлю. Всего, конечно не изложить на нескольких, листках почтовой бумаги. Однако Жюль поймет главное. Подробности будут рассказаны при встрече.
Кошеле» дописывал последние строки, когда пришла Галина Степановна.
— Бросили нас одного. Пойдемте ко мне! — просто сказала она, протягивая Кошелеву руку.— Пойдемте, расскажете мне о поездке, пока явится Юра.
Уже сидя в ее комнате, он опять подумал о необычайном внешнем, а главное духовном сходстве Галины Степановны с Верой. Та же простота в обращении с людьми, то же достоинство... Но больше всего роднит их то, что ни та, ни другая не искали для себя удобной жизни, как Алин. Удобной и беззаботной. Шли прямо, навстречу судьбе... И не только они. Так поступили отец, мама и многие другие, кого он узнал теперь.
А он, имел ли он сам достаточно мужества, чтобы поступать так же, как они? Правда, идти против обстоятельств, в которые он был поставлен помимо своей воли, было нелегко. Да, нелегко. Но что-то можно было предпринимать, как-то самому позаботиться о своей жизни. Но ему это и в голову не приходило. В детстве, в юношеские годы все за него решала гранд-мама. И, привыкнув к этому, он плыл по течению, только тогда, в годы войны, не поддавшись влиянию Алин.
Если б и тогда, в самый важный период его жизни, он уступил, не было бы сегодняшнего дня, не было бы Галины...
И вот она сидит перед ним, чуть склонив голову набок, вся еще под впечатлением его рассказа об отце.
— Свидание с прошлым...— задумчиво проговорила Галина Степановна.— Но впереди еще свидание с сестрой.
— Если Юрию удастся...
— О, вы не знаете Юру... Хотите, позвоним сейчас ему, скажем, что вы вернулись, и... вообще.
— Если это удобно! — обрадованно произнес Кошелев. Галина Степановна, улыбаясь, кивнула и сняла трубку.
В редакции ей ответили, что Юрий Евграфович ушел в пароходство, а оттуда собирался в милицию. В редакцию он не вернется, поедет прямо домой.
— Ну, вот и все. Нам остается терпеливо ждать,— сказала Галина Степановна, положив трубку.— Знаете, я все думаю о том., что услышала от вас. Непременно навестите еще раз Фомичова. Непременно!
— Может быть, поеду.
— Не «может быть», а обязательно! Посудите сами: вы не знали своего отца, забыли его, не испытывали к нему никаких чувств. А ведь он вас любил, помнил!.. Для вас не существовало никакого Фомичова. Но он-то знал Сережу Кошелева, добивался его возвращения домой... Ведь вы сын его покойного друга.
— Вы правы, Галина Степановна... Видно, так уж заведено самой природой, что даже лучшие из детей никогда полностью не возмещают полученного.— Кошелев подумал, что не вспоминал об отце, не вспоминал и в те минуты, когда тот писал свое последнее письмо: «береги детей...» И на смерть пошел: «детишки голодают...» — ради своих и чужих.
Невероятная разница между жизнью отца и его, Сергея, жизнью. Кому нужна была его жизнь, кому нужны были его взлеты, падения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44