Я-то несомненно была ему кем-то гораздо более близким. Ведь первую фотографию Яаи вручил мне и лишь после этого передал Юте остальные.
На безлюдном крепостном дворе подставляю лицо моросящему дождю. Дождь все идет и идет, равномерно и не переставая Холодный, какой-то равнодушный и далекий. Незнакомый мне двускатный щипец на башне все уплывает на фоне серых косматых облаков на северо-запад. На мгновение возникает неодолимое желание забраться туда, наверх, и выглянуть из самого высокого слухового окошка, еще раз увидеть песочно-желтые извивы дорог в окрестностях города, как было тогда.
Ремонт. Посторонним вход воспрещен. Башня еще не готова, не будет готова, не принимает. Приходите в другой раз.
Буду ли еще на ногах.
Хотя нет, может, оно и к лучшему. Вдруг у меня недостало бы сил дотащиться наверх по несчетным ступенькам. Чтобы глянуть на извивы дорог. Или пришла та пора, когда ногам уже не ступать ни одной старой тропой, а мысли не под силу вернуться к прошлому. Печально, но однажды это должно будет случиться. Может, и настало теперь тому время?
Лучше этого не знать.
8
Как только он вошел в комнату, во мне, словно боль в зубном нерве, заныло предчувствие, что теперь произойдет что-то из ряда вон выходящее. Он казался каким-то строго и неумолимо угловатым. И не только из-за длинной, с подложенными плечами кожанки, стянутой перекрещивающимися ремнями. Угловатость чувствовалась во всем его поведении и даже в самой манере говорить, хотя я и не смог бы точно передать словами, что именно я под этим подразумеваю. Это скорее угадывается чутьем. Меня с самого начала армейской службы упрекали в недостаточной командирской резкости, поэтому я сразу замечаю это качество у других.
Я как раз составлял сопроводительное письмо, чтобы отправить в Ямбург, в штаб, конфискованные у спекулянтов царские золотые монеты, целые листы керенок и разные драгоценности. Самое обычное мое каждодневное занятие. За шесть-семь дней в ящике моего с гола и в шкафа скапливалась приличная груда такого добра. Просто потрясает и даже не верится, какое невероятное количество золота и драгоценных камней сохранилось в бедной голодной России, несмотря на долгое военное лихолетье, если их с лихвой достает для нашей отдаленной заставы. Стоило только пролетариату в Питере чуть посильнее поприжать этих бывших, как богатство полезло из всех щелей. Теперь разве что редкая простоватая табачница еще норовит обложить исподнее одними лишь папиросными коробками да пачками табака «Доббельман», чтобы сбыть их в изголодавшейся по куреву оккупационной зоне. За свой товар ей не выручить ничего, кроме бумажных денег, тех самых керенок, которые двадцати- и сорокарублевками отпечатаны целыми листами, можешь сам отрезать ножницами, сколько тебе требуется. В лучшем случае посчастливится обменять табак на кусок сала или какую тряпку. Акулы покрупнее занимаются драгоценностями.
Конечно, в смутные времена в оборот поступает много и награбленного церковного добра — что потихоньку уплыло через окно, что взято силой под угрозой оружия. Я слишком даже часто вижу тяжелые поповские нагрудные кресты и сплющенные серебряные чаши для причастия. Жалко изуродованной работы. Кое-кто по-своему понял суть национализации церковного имущества и экспроприирует его прямиком в свою мошну. При Керенском упустили порядок, слишком резво распахнули тюремные двери, пожалели жертв царского произвола, и на волю вышли как праведники, так и закоренелые грешники; теперь профессиональным преступникам лафа, милиция же пока бессильна и неумела. Но ничего, постепенно Чека с этим справится.
Чека... Забавное новое слово, его обычно произносят с особым ударением, словно бы предостерегая. Чека призвана держать в страхе всяких подонков и врагов. Если так, то все абсолютно правильно. Порядок нам нужен, очень нужен. Не то Советская Россия погрязнет в хаосе.
Только я успел это подумать, как он и вошел. Будто живое воплощение того самого порядка и твердой руки.
Командир? Командира-то я как раз и ищу.
Авлой, из Петроградской Чека. Мандат с ярко-фиолетовой печатью на грубой серой бумаге, настоятельность в речи, на боку маузер в деревянной кобуре — что твой пулемет, двадцать пять патронов в магазине. И сразу с его приходом в комнате воцарилась необъяснимая тревога, предчувствие, как я уже сказал. Я бы мог, пожалуй, теперь, уже зная все последующее, сказать, что сразу почуял в нем предвестника несчастья. Но это было бы неверно. В провидцы я не набиваюсь. Просто произошла какая-то необъяснимая перемена в спокойной до этого атмосфере.
Мне обычно нравились деловые люди, которые не разводят попусту разговоров вокруг да около.
Значит, так, командир, у меня к вам такое дело: можно ли на вашем участке, не привлекая излишнего внимания, переправить на тот берег кое-каких людей? Отчего же нельзя, не раз уже испробовано. Мадис Лайус то и дело присылает из Ямбурга своих посыльных, некоторые ходили взад-вперед по нескольку раз, никогда никакого шума не было. Между Пийманина и Кулгой, где кончается проволочное заграждение, в темное время на лодке вполне можно переправиться, если немного повезет и если наперед изучить пути и порядок следования немецких патрулей. А они у вас изучены? Да как сказать,, на сегодняшний день — вроде да, но ведь немец не круглый дурак, иногда неожиданно меняет порядок, может, нарочно для того, чтобы мы не соскучились. Конечно, не каждый день такое случается, до сих пор нам, к счастью, везло
Операция исключительной важности, она должна пройти наверняка. Наверняка — это, пожалуй, только сам господь бог может обещать, у него одного все в руках. Немцы нам гарантии не дают. Верно, командир, не дают. Но мы обязаны справиться. Больше революционной убежденности. Да, конечно, убежденность — это хорошо, но знать наверняка — еще чуть получше. Да ладно, чего зря пререкаться: нужно — и точка! Понимаете — нужно... Даже удивительно, что и деловые люди оказываются иногда нетерпеливыми. Пусть, что мне за дело до него. Предпримем все возможное, чтобы выгорело. Вот-вот, того он от нас и ждет. Необходимо сделать все возможное и еще чуток сверх того.
Раз надо —, будет сделано.
Главное мы решили, теперь можно и просто так поговорить. Прощупать интереса ради, что он, собственно, за птица, этот, в кожаном оперении. К нам не часто забредают гости со стороны.
Конечно, если мы не слишком обеспокоим немцев. В каком смысле? Видите ли, на прошлой неделе был у нас товарищ из центра, приезжал агитировать и проводить разъяснительную работу, так по его словам выходило, что нет у нас более важной политической задачи, чем оберегать безмятежный покой немцев. Боже сохрани, если какой русский медведь-шатун переберется с этого берега Плюссы и нагонит на них страху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
На безлюдном крепостном дворе подставляю лицо моросящему дождю. Дождь все идет и идет, равномерно и не переставая Холодный, какой-то равнодушный и далекий. Незнакомый мне двускатный щипец на башне все уплывает на фоне серых косматых облаков на северо-запад. На мгновение возникает неодолимое желание забраться туда, наверх, и выглянуть из самого высокого слухового окошка, еще раз увидеть песочно-желтые извивы дорог в окрестностях города, как было тогда.
Ремонт. Посторонним вход воспрещен. Башня еще не готова, не будет готова, не принимает. Приходите в другой раз.
Буду ли еще на ногах.
Хотя нет, может, оно и к лучшему. Вдруг у меня недостало бы сил дотащиться наверх по несчетным ступенькам. Чтобы глянуть на извивы дорог. Или пришла та пора, когда ногам уже не ступать ни одной старой тропой, а мысли не под силу вернуться к прошлому. Печально, но однажды это должно будет случиться. Может, и настало теперь тому время?
Лучше этого не знать.
8
Как только он вошел в комнату, во мне, словно боль в зубном нерве, заныло предчувствие, что теперь произойдет что-то из ряда вон выходящее. Он казался каким-то строго и неумолимо угловатым. И не только из-за длинной, с подложенными плечами кожанки, стянутой перекрещивающимися ремнями. Угловатость чувствовалась во всем его поведении и даже в самой манере говорить, хотя я и не смог бы точно передать словами, что именно я под этим подразумеваю. Это скорее угадывается чутьем. Меня с самого начала армейской службы упрекали в недостаточной командирской резкости, поэтому я сразу замечаю это качество у других.
Я как раз составлял сопроводительное письмо, чтобы отправить в Ямбург, в штаб, конфискованные у спекулянтов царские золотые монеты, целые листы керенок и разные драгоценности. Самое обычное мое каждодневное занятие. За шесть-семь дней в ящике моего с гола и в шкафа скапливалась приличная груда такого добра. Просто потрясает и даже не верится, какое невероятное количество золота и драгоценных камней сохранилось в бедной голодной России, несмотря на долгое военное лихолетье, если их с лихвой достает для нашей отдаленной заставы. Стоило только пролетариату в Питере чуть посильнее поприжать этих бывших, как богатство полезло из всех щелей. Теперь разве что редкая простоватая табачница еще норовит обложить исподнее одними лишь папиросными коробками да пачками табака «Доббельман», чтобы сбыть их в изголодавшейся по куреву оккупационной зоне. За свой товар ей не выручить ничего, кроме бумажных денег, тех самых керенок, которые двадцати- и сорокарублевками отпечатаны целыми листами, можешь сам отрезать ножницами, сколько тебе требуется. В лучшем случае посчастливится обменять табак на кусок сала или какую тряпку. Акулы покрупнее занимаются драгоценностями.
Конечно, в смутные времена в оборот поступает много и награбленного церковного добра — что потихоньку уплыло через окно, что взято силой под угрозой оружия. Я слишком даже часто вижу тяжелые поповские нагрудные кресты и сплющенные серебряные чаши для причастия. Жалко изуродованной работы. Кое-кто по-своему понял суть национализации церковного имущества и экспроприирует его прямиком в свою мошну. При Керенском упустили порядок, слишком резво распахнули тюремные двери, пожалели жертв царского произвола, и на волю вышли как праведники, так и закоренелые грешники; теперь профессиональным преступникам лафа, милиция же пока бессильна и неумела. Но ничего, постепенно Чека с этим справится.
Чека... Забавное новое слово, его обычно произносят с особым ударением, словно бы предостерегая. Чека призвана держать в страхе всяких подонков и врагов. Если так, то все абсолютно правильно. Порядок нам нужен, очень нужен. Не то Советская Россия погрязнет в хаосе.
Только я успел это подумать, как он и вошел. Будто живое воплощение того самого порядка и твердой руки.
Командир? Командира-то я как раз и ищу.
Авлой, из Петроградской Чека. Мандат с ярко-фиолетовой печатью на грубой серой бумаге, настоятельность в речи, на боку маузер в деревянной кобуре — что твой пулемет, двадцать пять патронов в магазине. И сразу с его приходом в комнате воцарилась необъяснимая тревога, предчувствие, как я уже сказал. Я бы мог, пожалуй, теперь, уже зная все последующее, сказать, что сразу почуял в нем предвестника несчастья. Но это было бы неверно. В провидцы я не набиваюсь. Просто произошла какая-то необъяснимая перемена в спокойной до этого атмосфере.
Мне обычно нравились деловые люди, которые не разводят попусту разговоров вокруг да около.
Значит, так, командир, у меня к вам такое дело: можно ли на вашем участке, не привлекая излишнего внимания, переправить на тот берег кое-каких людей? Отчего же нельзя, не раз уже испробовано. Мадис Лайус то и дело присылает из Ямбурга своих посыльных, некоторые ходили взад-вперед по нескольку раз, никогда никакого шума не было. Между Пийманина и Кулгой, где кончается проволочное заграждение, в темное время на лодке вполне можно переправиться, если немного повезет и если наперед изучить пути и порядок следования немецких патрулей. А они у вас изучены? Да как сказать,, на сегодняшний день — вроде да, но ведь немец не круглый дурак, иногда неожиданно меняет порядок, может, нарочно для того, чтобы мы не соскучились. Конечно, не каждый день такое случается, до сих пор нам, к счастью, везло
Операция исключительной важности, она должна пройти наверняка. Наверняка — это, пожалуй, только сам господь бог может обещать, у него одного все в руках. Немцы нам гарантии не дают. Верно, командир, не дают. Но мы обязаны справиться. Больше революционной убежденности. Да, конечно, убежденность — это хорошо, но знать наверняка — еще чуть получше. Да ладно, чего зря пререкаться: нужно — и точка! Понимаете — нужно... Даже удивительно, что и деловые люди оказываются иногда нетерпеливыми. Пусть, что мне за дело до него. Предпримем все возможное, чтобы выгорело. Вот-вот, того он от нас и ждет. Необходимо сделать все возможное и еще чуток сверх того.
Раз надо —, будет сделано.
Главное мы решили, теперь можно и просто так поговорить. Прощупать интереса ради, что он, собственно, за птица, этот, в кожаном оперении. К нам не часто забредают гости со стороны.
Конечно, если мы не слишком обеспокоим немцев. В каком смысле? Видите ли, на прошлой неделе был у нас товарищ из центра, приезжал агитировать и проводить разъяснительную работу, так по его словам выходило, что нет у нас более важной политической задачи, чем оберегать безмятежный покой немцев. Боже сохрани, если какой русский медведь-шатун переберется с этого берега Плюссы и нагонит на них страху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85