Господин Гаврилаш в тот же день подыскал для Титу хорошую и дешевую комнатку, рядом со своей квартирой, а вечером отвел его туда и устроил. Затем пригласил к себе поужинать и познакомиться с женой. В семействе Гаврилаша была и жиличка — ученица профессиональной школы Мариоара Рэдулеску, миловидная восемнадцатилетняя девушка, шаловливая и резвая, как белка. Из-за нее господин Гаврилаш не мог предложить Титу поселиться у него в доме. Госпожа Гаврилаш —- маленькая, толстая, с крайним, вечно лоснящимся лицом, считала, однако, что могла бы прекрасно приютить и господина Титу. Ведь в комнате жилички две кровати, так что молодые люди чудесно бы ужились, тем более что оба они такие скромные. Но господин Гаврилаш воспротивился, утверждая, что это выглядело бы неприличным и дало бы пищу для сплетен...
А через несколько дней Титу, который никак не мог привыкнуть к бухарестской кухне, договорился с госпожой Гаврилаш, что за скромную плату будет столоваться у нее. Теперь Титу приходил к Гаврилашам ежедневно, и как-то раз Мариоара призналась ему, что плохо подготовлена по румынскому языку и ей необходимо серьезно подзаняться с репетитором. Титу галантно предложил свои услуги,—разумеется, бесплатно, к великому удовлетворению госпожи Гаврилаш, которая любила Мариоару как родную дочь и очень хотела, чтобы та успешно сдала все экзамены. Первый урок состоялся в тот же вечер после ужина в комнате Титу, где было спокойно и никто не мешал. Урок затянулся за полночь. На второй день молодой человек объяснил встревоженной госпоже Гаврилаш, что девушку пришлось так долго задержать, потому что она действительно плохо подготовлена. Мариоара, в свою очередь, заявила, что лучших уроков ей никто никогда не давал и она будет очень рада, если Титу уделит ей побольше времени и как следует подготовит к экзаменам.
Титу застал хозяев уже за кофе.
— А мы уж решили оставить вас без обеда! — приветствовал его господин Гаврилаш, неторопливо попыхивая аккуратно скрученной сигаретой.
— Это Мариоара во всем виновата, господин Титу,— извинилась госпожа Гаврилаш, искоса поглядывая на лукаво улыбающуюся девушку.— Так и заладила — умирает, мол, с голоду и не желает больше ждать никого, даже самого принца...
Титу чувствовал себя до того счастливым, что не мог больше сдержаться. Он бросился к Мариоаре, сжал ее в объятиях и принялся горячо целовать в губы, глаза, щеки, пока не растрепал всю и вдобавок не перевернул ее чашку кофе на свежую скатерть, только недавно тщательно выстиранную и выутюженную хозяйкой.
— Ну, это уж ни на что не похоже! — рассердился господин Гаврилаш, убирая подальше от опасности свою собственную чашечку. Жена его в отчаянии ломала пальцы, не в силах произвести ни слова перед лицом разразившегося бедствия.
Но девушка казалась польщенной этим взрывом и приняла град поцелуев, воркуя, как горлица.
— Победа, господин Гаврилаш! —воскликнул в конце концов Титу, торжественно швырнув на кровать шляпу, и тут же выложил одним духом все — как он встретил Григоре Югу, о чем они беседовали, как он чуть было совсем не пропустил их обед и как на ужин его пригласили в ресторан Енаке.
Неловкость с перевернутой чашкой кофе и испорченной скатертью была тут же прощена и забыта. Когда-то господин Гаври-лаш в течение нескольких лет служил чем-то вроде помощника управляющего поместьем в уезде Влашка, скопил там немного деньжат и с тех пор питал огромное уважение к помещичьим хозяйствам, расценивая их как единственные серьезные учреждения в Румынии. Всем остальным он был вечно недоволен, так как за три года работы в полиции не продвинулся в должности ни на одну ступеньку, хотя своим трудолюбием и знаниями с лихвой заслужил повышение. Вот что значит не иметь протекции, как другие сослуживцы!
— Если вам удастся хоть па годик-два пристроиться управляющим в его поместье, то большего счастья и не надо, сразу на ноги встанете! — задумчиво пробормотал господин Гаврилаш, бросив восхищенный и в то же время слегка завистливый взгляд на Титу, который уплетал за обе щеки трансильванское жаркое, специально для него подогретое.
Господин Гаврилаш был такой же низкорослый, как его жена, густые усы были слишком длинны для его роста, лоб всегда сморщен, а лицо — багровое, словно он выкрасил его для циркового представления.
Все примялись подробно обсуждать заманчивые перспективы, открывающиеся перед Титу. В разговор вмешалась госпожа Гаврилаш и поделилась своими скромными воспоминаниями об управляющем из Влашки. Одна лишь Мариоара молчала, изредка смешливо фыркала и обстреливала Титу шариками из хлебного мякиша, на что он, поглощенный серьезными вопросами, не обращал никакого внимания.
Постепенно, однако, энтузиазм, вызванный радужными проектами, пошел на убыль. Гаврилаш, привыкший после обеда часок подремать, начал зевать и наконец, отдуваясь, растянулся на кровати. Мариоара убежала в школу, хозяйка принялась за мытье посуды. Титу помчался домой, чтобы как следует подготовиться к ужину в ресторане.
Комната, которую снимал Херделя, находилась в соседнем доме. Покосившаяся деревянная калитка вела в длинный, грязный двор, забитый несметным количеством хибарок и каморок, которые все сдавались жильцам. Выходящая на улицу квартира из двух комнат, разделенных коридором, принадлежала Елене Алек-савдреску, еще привлекательной женщине лет сорока с небольшим, вдове офицера, которого она в своих воспоминаниях производила то в майоры, то в полковники, хотя скончался он в чипе лейтенанта. Теперь она проживала в первой комнате вместе с Жаном Ионеску, молодым смазливым переписчиком из министерства внутренних дел. В коридоре стояли два сундука с книгами — библиотека врача Василе Попеску из Питешти, мужа Мими, дочери госпожи Александреску. Титу занимал заднюю комнату, вся обстановка которой состояла из железной кровати, умывальника, круглого стола, обветшалого шкафа и каких-то статуэток, торжественно наречеппых «фамильными безделушками». Оба окошка выходили во двор, где жили — старый сапожник еврей Мендельсон с пятью детьми, старший из которых отбывал воинскую повинность в артиллерийской части и должен был вот-вот демобилизоваться, пирожник-болгарин, державший лавчонку по соседству, недавно овдовевший портной с четырьмя маленькими ребятами и чиновник на пенсии с молодой женой и жильцом-студентом...
Еще во дворе Титу услышал веселое щебетание госпожи Александреску и понял, что Жан, наверно, ушел на службу. Дверь в коридор была широко распахнута, и хозяйка, орудуя пуховкой и губной помадой, прихорашивалась перед зеркалом, напоминая старую, но все еще кокетливую голубку.
— Целую ручку, госпожа Александреску!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142