Но тут же передумал. Раз туда уже поехал приказчик, он сделает там все, что возможно. Его же, Мирона Юги, присутствие, в лучшем случае лишь стеснит мужиков, а быть может, даже вызовет более опасные последствия... Еще со вчерашнего дня, после сходки, где говорил префект, Мирон предчувствовал, что неминуемо что-то должно произойти. Вмешательство префекта было каплей, переполнившей чашу. Энергичное поведение или решительный акт, сопровождаемый соответствующими мерами, быть может, сумели бы сдержать еще дремлющие анархические поползновения толпы. Первобытных людей может приструнить и заставить подчиниться порядку лишь страх! А префект пожаловал сюда, вооруженный духом кротости, и принялся увещевать и торговаться, а это верные признаки слабости. Тем самым он только подбодрил тех, кто еще колебался. Боереску попытался осуществить то, что намеревался предпринять Григоре. Пожар в Руджиноасо Мирон Юга истолковал как грозное подтверждение своих предположений.
Сейчас он выслушал донесение всех троих предельно спокойно, будто не его имущество было превращено в пепел. Ему доложили, что пожар занялся в скирдах сена, заготовленного для скотины. Когда стражники спохватились, все скирды уже горели, и пламя охватило амбары, конюшни и хлевы. Слуги кинулись спасать скот, но большая часть животных погибла, потому что было почти невозможно добраться до пылающих строений. Если б там даже была вода и если б пришли на помощь все крестьяне, и то с трудом удалось бы унять огонь. Но крестьяне не торопились. Лишь те, что живут по соседству, кое-как шевелились, отстаивая свои дома. Остальные спали как убитые, а потом еле двигались, точно сонные мухи, и думали только об одном — как бы что-нибудь стянуть. Боянджиу предположил, что поджог — дело рук мужиков из Амары. Так ему сказали те крестьяне, которых он расспрашивал, да и его собрат — начальник жандармского участка в Извору, который к утру тоже явился в Руджиноасу.
— Надеешься найти виновных? — спросил, сразу приободрившись, Юга.
— Думаю, нашел бы, если...
Боянджиу несколько секунд колебался и лишь затем искренне признался, что не отваживается применять сейчас свои обычные методы. Слишком уж мужики озлобились и на рожон лезут, удержу не знают; вчера все видели, как они себя вели на глазах у господина префекта. Просто словами да угрозами их теперь в узде не удержишь. А прибегнуть к силе Боянджиу пока тоже не смеет, у него мало людей, и он опасается, как бы не восстало все село. Тогда ему же не миновать сурового наказания. Поэтому он стремится сохранить порядок хотя бы в Амаре, проявляя терпимость и действуя лишь методом убеждения, как, впрочем, вчера рекомендовал командир его роты. Иначе этой ночью он бы ни в коем случае не потерпел, чтобы мимо него беспрепятственно прошла группа мужиков, среди которых, он уверен, находились и поджигатели Руджиноасы.
Мирон Юга согласился, что при создавшемся положении унтеру действительно не остается ничего другого, кроме как спасать собственную шкуру. Впрочем, и для него тоже нет сейчас иного выхода. Нынче речь может идти лишь об одном: продержаться, пока сильные мира сего не поймут наконец, что восстание, которое они сами же вызвали, не шутовской маскарад, как их манифестации в Бухаресте, и не примут мер для его подавления. Хотя Юге все это было ясно, под конец он все-таки еще раз посоветовал старосте и унтеру выполнять свой долг:
— В селе есть и порядочные люди, возможно, их даже больше, чем негодяев, Убедите их, что нельзя сидеть сложа руки и позволять злоумышленникам верховодить, так как катастрофа угрожает им тоже. А поп Никодим чем сейчас занят?.. Пусть никто не забывает, что наступит час расплаты, и тогда каждому придется держать ответ!
В Леспези, на улице перед барской усадьбой, несколько крестьян толковали о пожаре. Он был для них знамением. Хорошим или плохим? Матей Дулману, побывавший накануне вечером в Амаре, всматривался в даль, точно ожидая кого-то.
— Только огонь очищает все грехи! — пробормотал он, словно про себя.
Остальные закивали, кто-то заметил, что слова эти не простые, а со значением. Матей как раз увидел, что из Амары приближается группа крестьян, и, облегченно вздохнув, добавил:
— Придет время, когда скрытое станет явным!
Группа, вышедшая из Амары, по дороге заметно увеличилась. Сначала ее догнал Павел Тунсу, потом пристали другие, из любопытства.
Крестьяне перекинулись несколькими словами с Матеем Дулману, потом все разбились на две партии. Та, что побольше, зашагала вперед во главе с Николае Драгошем.
— Идите, идите, нас здесь хватает! — сказал им Петре.— А коли еще народ понадобится, дядюшка Матей знает наш уговор.
— Я, Петрикэ, с тобой останусь! — с воодушевлением воскликнул Илио Кырлан.
— Так у этих-то других дел нету,— уточнил Матей Дулману, указывая на крестьян, которые поджидали вместе с ним.
— Верно! — одобрил Петре. Только негоже нам попусту тратить время на болтовню, как бы нас другие не обогнали.
2
Надина, насколько оказалось возможным, перестроила спальню в усадьбе по своему вкусу. Гогу и Еуджения довольствовались в своем деревенском поместье весьма относительным комфортом и заботились не столько о красоте, сколько об удобствах. Надина же не желала отказываться от своих привычных эстетических требований даже во время поездок, в гостиничных номерах, где ей предстояло провести одну или две ночи. Массивная, монументальная двуспальная кровать, которой Гогу очень гордился, утверждая, что отдыхает на ней, как у материнской груди, производила на Надину удручающее впечатление своей чудовищной непропорциональностью и безвкусием. Ей казалось, что в мягких недрах этой постели она неминуемо задохнется. В том углу комнаты, что граничил с вестибюлем, рядом с большим окном, забранным железной решеткой и выходившим на цветник, для Надины поставили широкий диван, на котором она прекрасно выспалась в первую ночь после утомительной поездки. Но во вторую ночь она никак не могла уснуть, хотя и мечтала об этом, надеясь забыться и избавиться от гнетущего, неотвязного страха, овладевшего всем ее существом. Ей непрерывно слышались чьи-то шаги то в саду, то в других комнатах, казалось, будто кто-то стучит в окно, а чья-то рука нажимает на дверную ручку в вестибюле...
Стоило ей только погрузиться в дремоту, когда мысли начинают путаться и расплываться, как новый, причудливый шум заставлял ее вздрагивать и прогонял сон. Она уснула по-настоящему лишь к утру, после того как услышала перекличку петухов, возвещавших приближение рассвета. Кукареканье петуха, заоравшего в саду, под окном, разбудило ее, не дав досмотреть чудесный сон, который она не могла даже вспомнить и только испытывала какое-то приятное ощущение и в то же время сожаление, что не сумела прочувствовать его до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Сейчас он выслушал донесение всех троих предельно спокойно, будто не его имущество было превращено в пепел. Ему доложили, что пожар занялся в скирдах сена, заготовленного для скотины. Когда стражники спохватились, все скирды уже горели, и пламя охватило амбары, конюшни и хлевы. Слуги кинулись спасать скот, но большая часть животных погибла, потому что было почти невозможно добраться до пылающих строений. Если б там даже была вода и если б пришли на помощь все крестьяне, и то с трудом удалось бы унять огонь. Но крестьяне не торопились. Лишь те, что живут по соседству, кое-как шевелились, отстаивая свои дома. Остальные спали как убитые, а потом еле двигались, точно сонные мухи, и думали только об одном — как бы что-нибудь стянуть. Боянджиу предположил, что поджог — дело рук мужиков из Амары. Так ему сказали те крестьяне, которых он расспрашивал, да и его собрат — начальник жандармского участка в Извору, который к утру тоже явился в Руджиноасу.
— Надеешься найти виновных? — спросил, сразу приободрившись, Юга.
— Думаю, нашел бы, если...
Боянджиу несколько секунд колебался и лишь затем искренне признался, что не отваживается применять сейчас свои обычные методы. Слишком уж мужики озлобились и на рожон лезут, удержу не знают; вчера все видели, как они себя вели на глазах у господина префекта. Просто словами да угрозами их теперь в узде не удержишь. А прибегнуть к силе Боянджиу пока тоже не смеет, у него мало людей, и он опасается, как бы не восстало все село. Тогда ему же не миновать сурового наказания. Поэтому он стремится сохранить порядок хотя бы в Амаре, проявляя терпимость и действуя лишь методом убеждения, как, впрочем, вчера рекомендовал командир его роты. Иначе этой ночью он бы ни в коем случае не потерпел, чтобы мимо него беспрепятственно прошла группа мужиков, среди которых, он уверен, находились и поджигатели Руджиноасы.
Мирон Юга согласился, что при создавшемся положении унтеру действительно не остается ничего другого, кроме как спасать собственную шкуру. Впрочем, и для него тоже нет сейчас иного выхода. Нынче речь может идти лишь об одном: продержаться, пока сильные мира сего не поймут наконец, что восстание, которое они сами же вызвали, не шутовской маскарад, как их манифестации в Бухаресте, и не примут мер для его подавления. Хотя Юге все это было ясно, под конец он все-таки еще раз посоветовал старосте и унтеру выполнять свой долг:
— В селе есть и порядочные люди, возможно, их даже больше, чем негодяев, Убедите их, что нельзя сидеть сложа руки и позволять злоумышленникам верховодить, так как катастрофа угрожает им тоже. А поп Никодим чем сейчас занят?.. Пусть никто не забывает, что наступит час расплаты, и тогда каждому придется держать ответ!
В Леспези, на улице перед барской усадьбой, несколько крестьян толковали о пожаре. Он был для них знамением. Хорошим или плохим? Матей Дулману, побывавший накануне вечером в Амаре, всматривался в даль, точно ожидая кого-то.
— Только огонь очищает все грехи! — пробормотал он, словно про себя.
Остальные закивали, кто-то заметил, что слова эти не простые, а со значением. Матей как раз увидел, что из Амары приближается группа крестьян, и, облегченно вздохнув, добавил:
— Придет время, когда скрытое станет явным!
Группа, вышедшая из Амары, по дороге заметно увеличилась. Сначала ее догнал Павел Тунсу, потом пристали другие, из любопытства.
Крестьяне перекинулись несколькими словами с Матеем Дулману, потом все разбились на две партии. Та, что побольше, зашагала вперед во главе с Николае Драгошем.
— Идите, идите, нас здесь хватает! — сказал им Петре.— А коли еще народ понадобится, дядюшка Матей знает наш уговор.
— Я, Петрикэ, с тобой останусь! — с воодушевлением воскликнул Илио Кырлан.
— Так у этих-то других дел нету,— уточнил Матей Дулману, указывая на крестьян, которые поджидали вместе с ним.
— Верно! — одобрил Петре. Только негоже нам попусту тратить время на болтовню, как бы нас другие не обогнали.
2
Надина, насколько оказалось возможным, перестроила спальню в усадьбе по своему вкусу. Гогу и Еуджения довольствовались в своем деревенском поместье весьма относительным комфортом и заботились не столько о красоте, сколько об удобствах. Надина же не желала отказываться от своих привычных эстетических требований даже во время поездок, в гостиничных номерах, где ей предстояло провести одну или две ночи. Массивная, монументальная двуспальная кровать, которой Гогу очень гордился, утверждая, что отдыхает на ней, как у материнской груди, производила на Надину удручающее впечатление своей чудовищной непропорциональностью и безвкусием. Ей казалось, что в мягких недрах этой постели она неминуемо задохнется. В том углу комнаты, что граничил с вестибюлем, рядом с большим окном, забранным железной решеткой и выходившим на цветник, для Надины поставили широкий диван, на котором она прекрасно выспалась в первую ночь после утомительной поездки. Но во вторую ночь она никак не могла уснуть, хотя и мечтала об этом, надеясь забыться и избавиться от гнетущего, неотвязного страха, овладевшего всем ее существом. Ей непрерывно слышались чьи-то шаги то в саду, то в других комнатах, казалось, будто кто-то стучит в окно, а чья-то рука нажимает на дверную ручку в вестибюле...
Стоило ей только погрузиться в дремоту, когда мысли начинают путаться и расплываться, как новый, причудливый шум заставлял ее вздрагивать и прогонял сон. Она уснула по-настоящему лишь к утру, после того как услышала перекличку петухов, возвещавших приближение рассвета. Кукареканье петуха, заоравшего в саду, под окном, разбудило ее, не дав досмотреть чудесный сон, который она не могла даже вспомнить и только испытывала какое-то приятное ощущение и в то же время сожаление, что не сумела прочувствовать его до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142