Чувствовал он себя скверно, не знал, на что решиться. Словно прорвало плотину — все мысли его теперь сводились к одному: как спасти себя. И другой дороги, кроме как дезертировать, он не видел. Но решиться на это — значит опозорить не только себя, но и свою семью, свой род, свое селение.
Наутро Холбиби, превозмогая слабость, посадила себе на спину маленького Анвара и отправилась провожать мужа в райцентр. Глаза ее всю дорогу не просыхали от слез. Акбар был хмурым. Погруженный в собственные мысли, он так и не нашел слов, чтобы утешить ее. Он все еще не мог ни на что решиться, в голове вертелась одна и та же мысль: «А что, если скрыться, что, если скрыться...»
Глухой ночью, когда поезд остановился на каком-то разъезде, Акбар тихонько спрыгнул из теплушки и 'нырнул под стоявший на соседнем пути товарный состав. И после того как его поезд тронулся, он в страхе бросился в ночную темень.
Днем Акбар прятался в укромных местах, а ночью, обходя по бездорожью селения, через холмы двигался в сторону Заргарона. Добирался целую неделю. За это время никому не попался на глаза. Лепешек, что Холбиби напекла ему в дорогу, хватило в обрез... На восьмой день, ночью, измученный, до крови сбив ноги, он подошел к своему дому.
Холбиби, увидев мужа, обрадовалась было, но, заглянув в его беспокойные глаза, погасла, лицо ее сделалось испуганным. Она рассказала ему, что приходили двое из военкомата и, кажется, из милиции, спрашивали, не возвращался ли муж домой. Предупредили, чтобы она ничего не скрывала.
— Где вы были все эти дни?— испуганно спрашивала Холбиби.
— Потише, ребенок проснется,— ответил Акбар, показывая на постель маленького Анвара. Ничего не объясняя, спросил:— Что ты им сказала?
— Сказала, уехал, больше ничего не знаю.
— Правильно, и впредь, если кто будет спрашивать, так и говори: не знаю,
Холбиби молчала, приоткрыв рот, губы ее дрожали. Больше она расспрашивать не решалась.
— Да,—-шепотом повторил Акбар,—если дорожишь мною, так и скажешь.
До утра он оставался в доме, а на рассвете, взяв с собой старое одеяло, отправился на сеновал.
Холбиби испуганно следила за ним.
— Днем принеси что-нибудь поесть,— распорядился он.
Надо было решать, что делать дальше. Весь день он раздумывал об этом. Оставаться в кишлаке было опасно, даже невозможно, и он решил, что заберет с собой жену и ребенка и уедет с ними куда-нибудь подальше, где его не знают. Стал обдумывать, как им всем втроем добраться до станции.
Ночью он вернулся с сеновала в дом. Теперь ему надо было объяснить свой план Холбиби и заручиться ее поддержкой.
— Продай корову и теленка, женщина.
— К чему нам продавать их?
— Деньги нужны. Уедем в какой-нибудь далекий город. Того, что случилось, не поправишь, здесь оставаться нельзя. Только один путь — уходить.
— Я никуда не поеду.
— Прежде думай, потом говори! Что здесь будешь делать одна?
— Что люди будут делать, то и я.
— Как обойдешься без меня?
— Руки и ноги есть, стану работать, с голоду не помрем. Была бы работа.
— Пожалеешь!
— Если и пожалею, значит, такая моя судьба.
— Зачем упрямишься! Дни безмужней женщины чернее ночи. Продай поскорее корову и теленка, только потихоньку...
— Я же сказала — нет.
— Язык у тебя, вижу, слишком длинный стал, длинноволосая с коротким умом! Или, может, в мое отсутствие нашла себе кого-нибудь с толстой шеей?
Холбиби заплакала.
— «Длинноволосая с коротким умом»! А вы что наделали, такой умный? Если завтра в селении узнают,
что вы вернулись, разве я смогу смотреть людям в глаза!
— С каких это пор ты уважаешь людей, а? И не стесняешься упрекать меня, бесстыдница! Или, может, ожидала скорого известия о моей смерти? А теперь, увидев меня живого, готова надеть траур? Нет, я не дурак, чтобы так просто отдавать свою жизнь! Ну, поднимайся, иди на улицу, кричи на всю округу, что муж твой сбежал! Иди же!
Холбиби молча плакала.
— Чего слезы льешь?!—Акбар в ярости замахнулся на жену.— Радуйся, радуйся, дура, что я вернулся! Вернулся, чтобы ты с сыном с голоду не померла!
— Если бы вы подумали обо мне и о вашем сыне, не вернулись бы! Лучше бы мне остаться вдовой, лучше бы умереть с голоду, чем видеть такие дни!
— Вдовой?— Акбар ухватил жену за косы, дважды ударил ее по лицу.— Вот тебе — вдовой! Вот тебе — с голоду! Черт с тобой, нищенствуй, подыхай! А я и без тебя проживу, женщины на свете еще не перевелись!
Холбиби перестала плакать и, закусив губу, смотрела мужу прямо в лицо.
Увидев в глазах жены ненависть, Акбар отступил,
— Не хочешь уйти со мной, дело твое. Но запомни, женщина, пожалеешь об этой глупости, локти будешь кусать.
Он положил в мешок две ячменные лепешки — все, что было в доме,— бросил туда же теплое белье, натянул сапоги и подошел к постели сына. Мальчик спал, свернувшись калачиком, и чему-то тихо улыбался во сне. Акбар перевел взгляд с сына на пожелтевшее от болезни лицо Холбиби. Она отвернулась, а он забросил мешок за спину и вышел во двор.
Ночь выдалась темная. Ни луны, ни звезд, все скрыли тучи. С гор налетал прохладный ветер, приносил запах дождя.
«Летом что дождь прольется, что змеи падут — разницы нет»,— вспомнил Акбар. Эти слова он слышал года четыре назад от дяди Акрама, когда однажды летом на Джахоннамо неожиданно пошел дождь и погибло много зерна.
«Хотя мне-то что? Польет, так пусть льет. Пусть
хоть град выпадет, хоть камни, хоть змеи да скорпионы!..»
Он прокрался к колхозному скотному двору, сильным ударом сзади свалил на землю сторожа, его же чалмой связал ему руки и ноги, заткнул рот тюбетейкой. И, выбрав коня получше, подался в горы.
Все это случилось в начале лета, а сейчас уже стояла осень. И за все эти месяцы Акбар так и не смог никуда уйти: кажется, нога не смела ступить прочь от родного места. Он кружил вокруг Заргарона, словно привязанный. Днем скрывался, редко выходил из пещеры, особенно после того, как случайно встретился с дядей Акрамом. Однако ночи он проводил на воздухе под какой-нибудь арчой или выступом скалы, надеясь, что свежий воздух выгонит боль из костей. Сырость пещеры, где он проводил целые дни, измучила его, в последнее время он начал кашлять. Плохо было и с едой. Дважды он спускался с гор к току, где молотили зерно, крал сухие лепешки. Но основной его едой были ревень, рошак да всякие съедобные корни. Иногда удавалось камнем убить куропатку. Он наловчился, бросал без промаха. Но прежде чем выследить куропатку, нужно немало побродить по ущелью. А он должен все светлое время дня прятаться в пещере. Однажды, измученный голодом, съел слишком много рошака и чуть не отдал богу душу. Несколько раз собирался зарезать коня, высушить его мясо и есть понемногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Наутро Холбиби, превозмогая слабость, посадила себе на спину маленького Анвара и отправилась провожать мужа в райцентр. Глаза ее всю дорогу не просыхали от слез. Акбар был хмурым. Погруженный в собственные мысли, он так и не нашел слов, чтобы утешить ее. Он все еще не мог ни на что решиться, в голове вертелась одна и та же мысль: «А что, если скрыться, что, если скрыться...»
Глухой ночью, когда поезд остановился на каком-то разъезде, Акбар тихонько спрыгнул из теплушки и 'нырнул под стоявший на соседнем пути товарный состав. И после того как его поезд тронулся, он в страхе бросился в ночную темень.
Днем Акбар прятался в укромных местах, а ночью, обходя по бездорожью селения, через холмы двигался в сторону Заргарона. Добирался целую неделю. За это время никому не попался на глаза. Лепешек, что Холбиби напекла ему в дорогу, хватило в обрез... На восьмой день, ночью, измученный, до крови сбив ноги, он подошел к своему дому.
Холбиби, увидев мужа, обрадовалась было, но, заглянув в его беспокойные глаза, погасла, лицо ее сделалось испуганным. Она рассказала ему, что приходили двое из военкомата и, кажется, из милиции, спрашивали, не возвращался ли муж домой. Предупредили, чтобы она ничего не скрывала.
— Где вы были все эти дни?— испуганно спрашивала Холбиби.
— Потише, ребенок проснется,— ответил Акбар, показывая на постель маленького Анвара. Ничего не объясняя, спросил:— Что ты им сказала?
— Сказала, уехал, больше ничего не знаю.
— Правильно, и впредь, если кто будет спрашивать, так и говори: не знаю,
Холбиби молчала, приоткрыв рот, губы ее дрожали. Больше она расспрашивать не решалась.
— Да,—-шепотом повторил Акбар,—если дорожишь мною, так и скажешь.
До утра он оставался в доме, а на рассвете, взяв с собой старое одеяло, отправился на сеновал.
Холбиби испуганно следила за ним.
— Днем принеси что-нибудь поесть,— распорядился он.
Надо было решать, что делать дальше. Весь день он раздумывал об этом. Оставаться в кишлаке было опасно, даже невозможно, и он решил, что заберет с собой жену и ребенка и уедет с ними куда-нибудь подальше, где его не знают. Стал обдумывать, как им всем втроем добраться до станции.
Ночью он вернулся с сеновала в дом. Теперь ему надо было объяснить свой план Холбиби и заручиться ее поддержкой.
— Продай корову и теленка, женщина.
— К чему нам продавать их?
— Деньги нужны. Уедем в какой-нибудь далекий город. Того, что случилось, не поправишь, здесь оставаться нельзя. Только один путь — уходить.
— Я никуда не поеду.
— Прежде думай, потом говори! Что здесь будешь делать одна?
— Что люди будут делать, то и я.
— Как обойдешься без меня?
— Руки и ноги есть, стану работать, с голоду не помрем. Была бы работа.
— Пожалеешь!
— Если и пожалею, значит, такая моя судьба.
— Зачем упрямишься! Дни безмужней женщины чернее ночи. Продай поскорее корову и теленка, только потихоньку...
— Я же сказала — нет.
— Язык у тебя, вижу, слишком длинный стал, длинноволосая с коротким умом! Или, может, в мое отсутствие нашла себе кого-нибудь с толстой шеей?
Холбиби заплакала.
— «Длинноволосая с коротким умом»! А вы что наделали, такой умный? Если завтра в селении узнают,
что вы вернулись, разве я смогу смотреть людям в глаза!
— С каких это пор ты уважаешь людей, а? И не стесняешься упрекать меня, бесстыдница! Или, может, ожидала скорого известия о моей смерти? А теперь, увидев меня живого, готова надеть траур? Нет, я не дурак, чтобы так просто отдавать свою жизнь! Ну, поднимайся, иди на улицу, кричи на всю округу, что муж твой сбежал! Иди же!
Холбиби молча плакала.
— Чего слезы льешь?!—Акбар в ярости замахнулся на жену.— Радуйся, радуйся, дура, что я вернулся! Вернулся, чтобы ты с сыном с голоду не померла!
— Если бы вы подумали обо мне и о вашем сыне, не вернулись бы! Лучше бы мне остаться вдовой, лучше бы умереть с голоду, чем видеть такие дни!
— Вдовой?— Акбар ухватил жену за косы, дважды ударил ее по лицу.— Вот тебе — вдовой! Вот тебе — с голоду! Черт с тобой, нищенствуй, подыхай! А я и без тебя проживу, женщины на свете еще не перевелись!
Холбиби перестала плакать и, закусив губу, смотрела мужу прямо в лицо.
Увидев в глазах жены ненависть, Акбар отступил,
— Не хочешь уйти со мной, дело твое. Но запомни, женщина, пожалеешь об этой глупости, локти будешь кусать.
Он положил в мешок две ячменные лепешки — все, что было в доме,— бросил туда же теплое белье, натянул сапоги и подошел к постели сына. Мальчик спал, свернувшись калачиком, и чему-то тихо улыбался во сне. Акбар перевел взгляд с сына на пожелтевшее от болезни лицо Холбиби. Она отвернулась, а он забросил мешок за спину и вышел во двор.
Ночь выдалась темная. Ни луны, ни звезд, все скрыли тучи. С гор налетал прохладный ветер, приносил запах дождя.
«Летом что дождь прольется, что змеи падут — разницы нет»,— вспомнил Акбар. Эти слова он слышал года четыре назад от дяди Акрама, когда однажды летом на Джахоннамо неожиданно пошел дождь и погибло много зерна.
«Хотя мне-то что? Польет, так пусть льет. Пусть
хоть град выпадет, хоть камни, хоть змеи да скорпионы!..»
Он прокрался к колхозному скотному двору, сильным ударом сзади свалил на землю сторожа, его же чалмой связал ему руки и ноги, заткнул рот тюбетейкой. И, выбрав коня получше, подался в горы.
Все это случилось в начале лета, а сейчас уже стояла осень. И за все эти месяцы Акбар так и не смог никуда уйти: кажется, нога не смела ступить прочь от родного места. Он кружил вокруг Заргарона, словно привязанный. Днем скрывался, редко выходил из пещеры, особенно после того, как случайно встретился с дядей Акрамом. Однако ночи он проводил на воздухе под какой-нибудь арчой или выступом скалы, надеясь, что свежий воздух выгонит боль из костей. Сырость пещеры, где он проводил целые дни, измучила его, в последнее время он начал кашлять. Плохо было и с едой. Дважды он спускался с гор к току, где молотили зерно, крал сухие лепешки. Но основной его едой были ревень, рошак да всякие съедобные корни. Иногда удавалось камнем убить куропатку. Он наловчился, бросал без промаха. Но прежде чем выследить куропатку, нужно немало побродить по ущелью. А он должен все светлое время дня прятаться в пещере. Однажды, измученный голодом, съел слишком много рошака и чуть не отдал богу душу. Несколько раз собирался зарезать коня, высушить его мясо и есть понемногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22