«Это наш бывший скотник».
«Верно, — сказал Макс, — а теперь я тут начальник! — и, весьма настойчиво выпроваживая дам, отвесил легкий поклон: — В добрый путь!»
Потом он с перекошенным лицом наклонился к фройляйн Иде, та испуганно смотрела ему в глаза. Однако он только выразительно постучал себя по лбу и, уходя, слышал, как она заверяла дам:
«Совершенно очаровательный человек!»
Итак, гроза спугнула их — Макса и компанию, — и они двинулись к Прайбиш. Фройляйн Ида обрадуется: она с возрастом несколько пристрастилась к крепким напиткам. Анна Прайшиб со свойственным ей ехидством следила, чтобы сестра пореже прикладывалась к бутылке, но, когда
барометр настроения поднимался и поминутно следовали заказы: «Еще дюжину двойных порций!» —Анна вряд ли могла помешать благодушествующим гостям заказывать попутно и Иде рюмочку за хорошее обслуживание.
«Нет, нет, ну что вы», —жеманно отнекивалась фрой-ляйн Ида, но в конце концов, немного поломавшись из приличия, выпивала под прикрытием колонны за здоровье того, кто подносил. За редким исключением, она всегда произносила при этом тост, ибо, как уже говорилось, она без малого четверть века прослужила в графском доме и знала, как и что положено: «Ну, чтоб вам не поперхнуться!»
У Прайбишей, небось, суматоха...
Приоткрыв рот, Хильда стояла перед зеркалом, которое висело в кухне над умывальником, и красила губы. Потом крепко сжала их, испытующий взгляд — гм! — подкрасившись, вот как сейчас, она еще могла себе нравиться. Хильда одернула платье на бедрах — н-да, талия... — скинула шлепанцы и сунула ноги в неудобные туфли на высоких каблуках. Макс говаривал, высокий каблук-де ногу стройнит.
Торопливо поднявшись по сбитым ступенькам застекленной террасы, Хильда на минуту остановилась и попробовала через окошко глянуть внутрь, но шторы были задернуты. Она удивилась, не слыша гула голосов, шума и хриплого мужского пения. Было до того тихо, что ей стало жутковато. Неужели что-то стряслось? От подвыпивших мужиков всего можно ожидать.
Она нажала на ручку, дверь шаркнула по полу, отпустила пружину, в передней послышалось дребезжание старинного колокольчика. Хильда поспешно отворила вторую дверь, споткнулась на пороге — черт бы взял эти туфли со всем их шиком! —и почти ввалилась в зал, чудом удержавшись на ногах. Наконец, переводя дух, точно всю дорогу до трактира бегом бежала, она проговорила:
«Здравствуйте, люди добрые».
Беспокоилась она, как видно, зря: мужчины, мирно по-тягивая пиво, повернулись к ней и кивнули в ответ.
Они развязала платок, и он соскользнул на плечи.
«Добрый вечер, Хильдхен». Макс вразвалку шагнул к жене, взял ее за локоть и подвел к угловому столику.
Даниэль, улыбаясь, встал.
«Здравствуй, Даниэль».
Он пожал ей руку и подвинулся, освобождая место на скамейке. Хильда села. Теперь она разглядела за столом напротив детей — Юргена с Аней. Хильда махнула рукой в знак привета, и опять ей показалось странным, что никто не разговаривает и все внимание сосредоточилось на ней. Она чувствовала себя, как зритель, пробирающийся между рядов, когда пьеса давно началась.
Тут она наконец заметила осколки у стола, лужу, подняла голову и увидела Петера Хартвига, молодого тракториста; он стоял посреди комнаты, широко расставив ноги, будто ища опоры на шатком полу, кулаки сжаты как для драки. И еще Хильда обратила внимание, что Анна Прай-биш находилась не за стойкой, а чуть поодаль, прямая, как всегда в черном, опершись локтями о прилавок.
Значит, все-таки что-то произошло, она не ошиблась.
«Ситуация изменилась, — сказал Макс. — У нас в гостях моя дорогая жена. Какое ей до всего этого дело? Стало быть, Анна, на том и кончим».
«Нет», — возразила старуха. Почти восемьдесят, а то и больше, но голос, как у фельдфебеля, а глаза! На Макса, как говорят в таких случаях, орлицей глянула, потом, ища поддержки, перевела взгляд на Хильду.
«Как ты думаешь, Хильда, сколько, собственно, лет этому дикарю?» — Она кивнула на тракториста.
«Двадцать четыре!» — крикнул кто-то.
«Двадцать четыре, совсем молокосос. И что же он делает, хотя я запретила цепляться к гостям? Дразнит и злит Даниэля, наглец эдакий. Почему? Потому что знает — твоему мужу это нравится!»
«Довольно! Довольно, Анна!» — Макс протестующе поднял руки.
Но старуха Прайбиш продолжала:
«А ну помолчи, знаю я тебя! — Она обеими руками расправила на голове платок и подошла к трактористу. Тот все так же стоял, словно поджидая противника на ринге. — И что ты думаешь, Хильдхен? Я ему говорю: все, конец! И вон из-за стола! У меня не ссорятся и не буянят. И что же? Я на него цыкнула, а он нагнулся да как смахнет со стола стакан Даниэля с пивом...»
«Полнехонький, — жалобно добавила фройляйн Ида,— а ведь хорошее пльзеньское такая редкость».
Анна только чуть подняла голову и из-под полуопущенных век взглянула на сестру. Этого было достаточно.
«... так вот, он нагнулся, смахнул со стола стакан с пивом и нахально уставился на меня. Вот, мол, как я тебе назло. Всем известно, я в таких случаях шутить не люблю, вот и кричу: сию минуту подбери осколки! А он? Опять нагибается и — ей-богу! — швыряет в стенку банку с горчицей».
«Каи доктор Мартин Лютер», —хихикнула фройляйн Ида.
Она, видно, как говаривают в Хорбеке, уже пару раз приложилась к рюмочке. Анна при всех обозвала сестру дурой и, повернувшись к Штефану, продолжала:
«Хорошо ты воспитал своих людей, нечего сказать. И это называется по-социалистически? Да тут как на Диком Западе, я иной раз тоже смотрю такие штуки по телевизору, но здесь вам не салун!»
«Твоя правда, — примирительно сказал Макс, — он извинится».
Старуха Прайбиш послала Штефану недобрую улыбку, уголки ее губ поползли вниз и слились со складками у подбородка:
«Либо вы принимаете мои условия, либо...»
«Что «либо»?» — нетерпеливо перебил Макс.
Старуха взглянула на часы:
«... без пяти десять. В двадцать два часа и ни минутой позже я сегодня закрываю».
«Ах, послушай, Анхен», — вкрадчиво начал Макс, вскочил, подошел к хозяйке, с улыбкой обнял ее, а старуха и впрямь прикинулась, будто благодушно жмется к Штефанову плечу.
«Но ведь ты не имеешь права, — пропел он, как бы поддразнивая,—наживешь неприятности с полицией, с на-чальством, с потребсоюзом, придут и отберут у тебя лавочку».
«Ха-ха!— Старуха запрокинула голову, словно давясь от смеха. — Сынок, потребсоюза-то я жду не дождусь, как своей собственной смерти!»
Вранье — и то и другое. Во-первых, все знали, с каким упорством и хитростью она увиливала от каких бы то ни было переговоров с потребсоюзом. Трактир был для нее все, благодаря ему она чувствовала, что еще при-носит пользу, находится в гуще людей, а во-вторых, всякому было известно, что Анна твердо решила дожить до ста лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98