Но все дело испортила Анна, эта властолюбивая трактирщица. Заметив, что Штефан с угрожающим видом стоит передо мной, она моментально двинулась к середине зала, юбки из тафты величественно шуршали, серьги с подвесками так и сверкали.
«Белый танец», — возвестила она и слегка повела рукой.
Заиграли вальс «Голубой Дунай», и Анна с весьма решительной миной направилась к нам. Подобрав свои пышные юбки, она на старый манер, хотя и с известной долей грациозности, застыла в преувеличенно низком книксене. Гомолле не оставалось ничего другого, как помочь расфуфыренной трактирщице разогнуться: вот уже несколько лет Анна жаловалась на боли в пояснице. Пришлось ему открыть танец.
Я отступил в сторонку и, прислонившись к стене, стал смотреть на танцующих. Все они были разные: молодые, старые, умные, глупые, гордые и смирные и каждый из них стремился к чему-то своему, каждый почитал за счастье что-то свое. Целый мир отделял Анну от Гомоллы, как целый мир отделял их обоих от Крюгера и его сторонт ников. И вот теперь все они танцевали под одну музы-
ку —вальс «Голубой Дунай» - кружась парами в зале, и это выглядело очень мило. Анна провозгласила классовый мир и настояла на том, что ей представлялось порядочным и благопристойным.
Я посмотрел на Иду, которая с раскрасневшимся лицом суетилась у стойки на другом конце зала, ее осаждали любители пива, и она с трудом управлялась с ними. Но мой взгляд она все же перехватила и подала знак Ирене. Та протиснулась через толпу танцующих ко мне и, как бы приглашая к танцу, слегка подняла руки и улыбнулась. Я покачал головой.
«Что с тобой, Даниэль?»
«Знаешь, в жизни бывают моменты, когда вдруг понимаешь, чему-то пришел конец, навсегда, и теперь начинается что-то новое».
«Не стоит грустить об этом».
«Мне нужно уйти отсюда, Ирена, я уеду, сегодня же ночью».
Она испуганно подняла на меня глаза, я прижал ее к себе и легонько похлопал по спине, мысли мои были уже в пути.
«Не умираю же я, Ирена».
Я поднялся к себе в каморку и собрал свои нехитрые пожитки, их было немного, все уместилось в одном маленьком сундучке.
Было очень холодно, как бывает ночью в конце зимы и в начале весны, когда я покидал дом Анны, который в течение многих лет был для меня пристанищем и родным очагом.
Во дворе меня ждали Ирена с Идой. Сначала я подумал, что они хотят попрощаться со мной, но потом разглядел, что Ирена закутана в шаль, а Ида чуть ли не задыхается в своей облезлой шубе, руки она согревала в муфте. Девица явно снарядилась в дальний путь.
«Мы тебя проводим», — взволнованно, словно школьница, прошептала она и даже заговорщицки подмигнула мне.
Вот старуха!
«Лишь бы Анна ничего не заметила».
Она указала муфтой на освещенные окна зала, там мелькали тени танцующих и в потрескивающей от мороза ночи все еще приглушенно слышалась мелодия «Голубого Дуная».
Я поставил свой сундучок на тачку, которую Ирена вытащила из сарая. Ида вручила мне корзину.
«Дорожный провиант, — шепнула она, — я стащила вино и холодную курицу. — Она вдруг пронзительно рассмеялась, и смех ее прозвучал в ночи зловеще. — Все пойдет за счет Крюгера, ха-ха-ха!»
Чье это там лицо мелькнуло в окне, не Анны ли?
«Открой ворота, Ида».
Мы с Иреной взялись за тачку и двинулись по дороге в деревню, путь нам освещала луна. Ида, волоча на себе свою шубу, засеменила рядом и, чтобы развлечь нас, стала болтать о том о сем, например, что тафта, которую Анна употребила на праздничное платье, не считается дорогой тканью, что она, Ида, предпочитает шелк, что шелк, мол, холодит, да и сам по себе элегантен, но зимой, конечно, шерсть всегда лучше всего.
«Ах мы бедняжки, — сказала она, как обычно, без всякого перехода, — трое в холодной ночи. Святое семейство в бегах».
И она принялась муфтой вытирать глаза.
В этот момент нам действительно показалось, что нас кто-то преследует: позади слышался топот лошадиных копыт, громыханье колес, пощелкиванье кнута. Повозка все приближалась и наконец лихо выскочила на деревенскую площадь. Мы отпрянули в сторону, тень церковной стены прикрывала нас, однако сами мы могли видеть, как повозка замедлила ход и через освещенную лунным светом площадь подкатила к дому Крюгера. Никто и не думал нас преследовать, просто Макс Штефан привез невесту домой. Когда он переносил ее через порог, она смеялась, она умела чудесно смеяться.
Мы пристально смотрели на освещенные окна дома.
«У Макса после земельной реформы осталось пять гектаров, не так ли, Даниэль?»—шепотом спросила Ида.
«Да».
Ида печально кивнула головой и затем сказала:
«А теперь женитьба принесла ему еще двадцать гектаров, лошадей и коров да прекрасный дом. Повезло ему, сел на готовое гнездо. Я от всей души рада за него. — И, тихонько вздохнув, она добавила: — Неприятный человек».
6. В то время нас называли «горе-кооператорами», и все-таки мы утверждали прогресс, ушли-таки вперед по сравнению с крюгерами и прочими хорбекскими единоличниками.
Понадобилось какое-то время, прежде чем мы сумели доказать это, прежде чем у нас, как говорится, тоже завелись деньжата. Гордые сознанием своей власти, мы разместили контору кооператива в Хорбекском замке. Но нашей основной материальной базой была заброшенная усадьба одного зажиточного крестьянина: бывшие владельцы буквально опустошили ее, они обратили все в деньги, даже государственное зерно, и в одну прекрасную ночь со всеми пожитками удрали на Запад. К нам перешли жалкие остатки их имущества, запущенные поля, голые стены усадьбы да целый груз забот.
В ночь свадьбы Штефана, когда мы вступили во двор кооперативной усадьбы, над остроконечной крышей сарая стояла луна и бледные звезды. В их свете каждый предмет резко выделялся на фоне другого, даже чересчур резко. Только теперь мы оценили истинные размеры разрушения: сползшие соломенные крыши, повалившиеся заборы, разбитые стекла окон, покосившиеся двери. У нас было такое чувство, будто мы попали посреди ночи на какой-то населенный призраками двор и табличка с надписью «Светлое будущее» была прибита над входом специально, чтобы посмеяться над нами.
«Вот и пришли».
Я повернул ключ в замке, толкнул дверь, и на нас глянула зияющая тьма коридора.
«Последняя дверь налево, Ида».
Она не решалась войти в дом первая: ей, мол, очень страшно. Тогда вперед пошел я, волоча свой сундучок по темному коридору. Дверь в свою комнату я открыл ногой, замок давным-давно кто-то украл. Я поднял руку к выключателю, и в комнате вспыхнул яркий свет.
«Прошу!»
Женщины робко, как бы с благоговением, вошли в комнату. Она была довольно внушительных размеров, но скудно обставлена, и из-за этого казалась, пожалуй, еще более неуютной и холодной, чем на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
«Белый танец», — возвестила она и слегка повела рукой.
Заиграли вальс «Голубой Дунай», и Анна с весьма решительной миной направилась к нам. Подобрав свои пышные юбки, она на старый манер, хотя и с известной долей грациозности, застыла в преувеличенно низком книксене. Гомолле не оставалось ничего другого, как помочь расфуфыренной трактирщице разогнуться: вот уже несколько лет Анна жаловалась на боли в пояснице. Пришлось ему открыть танец.
Я отступил в сторонку и, прислонившись к стене, стал смотреть на танцующих. Все они были разные: молодые, старые, умные, глупые, гордые и смирные и каждый из них стремился к чему-то своему, каждый почитал за счастье что-то свое. Целый мир отделял Анну от Гомоллы, как целый мир отделял их обоих от Крюгера и его сторонт ников. И вот теперь все они танцевали под одну музы-
ку —вальс «Голубой Дунай» - кружась парами в зале, и это выглядело очень мило. Анна провозгласила классовый мир и настояла на том, что ей представлялось порядочным и благопристойным.
Я посмотрел на Иду, которая с раскрасневшимся лицом суетилась у стойки на другом конце зала, ее осаждали любители пива, и она с трудом управлялась с ними. Но мой взгляд она все же перехватила и подала знак Ирене. Та протиснулась через толпу танцующих ко мне и, как бы приглашая к танцу, слегка подняла руки и улыбнулась. Я покачал головой.
«Что с тобой, Даниэль?»
«Знаешь, в жизни бывают моменты, когда вдруг понимаешь, чему-то пришел конец, навсегда, и теперь начинается что-то новое».
«Не стоит грустить об этом».
«Мне нужно уйти отсюда, Ирена, я уеду, сегодня же ночью».
Она испуганно подняла на меня глаза, я прижал ее к себе и легонько похлопал по спине, мысли мои были уже в пути.
«Не умираю же я, Ирена».
Я поднялся к себе в каморку и собрал свои нехитрые пожитки, их было немного, все уместилось в одном маленьком сундучке.
Было очень холодно, как бывает ночью в конце зимы и в начале весны, когда я покидал дом Анны, который в течение многих лет был для меня пристанищем и родным очагом.
Во дворе меня ждали Ирена с Идой. Сначала я подумал, что они хотят попрощаться со мной, но потом разглядел, что Ирена закутана в шаль, а Ида чуть ли не задыхается в своей облезлой шубе, руки она согревала в муфте. Девица явно снарядилась в дальний путь.
«Мы тебя проводим», — взволнованно, словно школьница, прошептала она и даже заговорщицки подмигнула мне.
Вот старуха!
«Лишь бы Анна ничего не заметила».
Она указала муфтой на освещенные окна зала, там мелькали тени танцующих и в потрескивающей от мороза ночи все еще приглушенно слышалась мелодия «Голубого Дуная».
Я поставил свой сундучок на тачку, которую Ирена вытащила из сарая. Ида вручила мне корзину.
«Дорожный провиант, — шепнула она, — я стащила вино и холодную курицу. — Она вдруг пронзительно рассмеялась, и смех ее прозвучал в ночи зловеще. — Все пойдет за счет Крюгера, ха-ха-ха!»
Чье это там лицо мелькнуло в окне, не Анны ли?
«Открой ворота, Ида».
Мы с Иреной взялись за тачку и двинулись по дороге в деревню, путь нам освещала луна. Ида, волоча на себе свою шубу, засеменила рядом и, чтобы развлечь нас, стала болтать о том о сем, например, что тафта, которую Анна употребила на праздничное платье, не считается дорогой тканью, что она, Ида, предпочитает шелк, что шелк, мол, холодит, да и сам по себе элегантен, но зимой, конечно, шерсть всегда лучше всего.
«Ах мы бедняжки, — сказала она, как обычно, без всякого перехода, — трое в холодной ночи. Святое семейство в бегах».
И она принялась муфтой вытирать глаза.
В этот момент нам действительно показалось, что нас кто-то преследует: позади слышался топот лошадиных копыт, громыханье колес, пощелкиванье кнута. Повозка все приближалась и наконец лихо выскочила на деревенскую площадь. Мы отпрянули в сторону, тень церковной стены прикрывала нас, однако сами мы могли видеть, как повозка замедлила ход и через освещенную лунным светом площадь подкатила к дому Крюгера. Никто и не думал нас преследовать, просто Макс Штефан привез невесту домой. Когда он переносил ее через порог, она смеялась, она умела чудесно смеяться.
Мы пристально смотрели на освещенные окна дома.
«У Макса после земельной реформы осталось пять гектаров, не так ли, Даниэль?»—шепотом спросила Ида.
«Да».
Ида печально кивнула головой и затем сказала:
«А теперь женитьба принесла ему еще двадцать гектаров, лошадей и коров да прекрасный дом. Повезло ему, сел на готовое гнездо. Я от всей души рада за него. — И, тихонько вздохнув, она добавила: — Неприятный человек».
6. В то время нас называли «горе-кооператорами», и все-таки мы утверждали прогресс, ушли-таки вперед по сравнению с крюгерами и прочими хорбекскими единоличниками.
Понадобилось какое-то время, прежде чем мы сумели доказать это, прежде чем у нас, как говорится, тоже завелись деньжата. Гордые сознанием своей власти, мы разместили контору кооператива в Хорбекском замке. Но нашей основной материальной базой была заброшенная усадьба одного зажиточного крестьянина: бывшие владельцы буквально опустошили ее, они обратили все в деньги, даже государственное зерно, и в одну прекрасную ночь со всеми пожитками удрали на Запад. К нам перешли жалкие остатки их имущества, запущенные поля, голые стены усадьбы да целый груз забот.
В ночь свадьбы Штефана, когда мы вступили во двор кооперативной усадьбы, над остроконечной крышей сарая стояла луна и бледные звезды. В их свете каждый предмет резко выделялся на фоне другого, даже чересчур резко. Только теперь мы оценили истинные размеры разрушения: сползшие соломенные крыши, повалившиеся заборы, разбитые стекла окон, покосившиеся двери. У нас было такое чувство, будто мы попали посреди ночи на какой-то населенный призраками двор и табличка с надписью «Светлое будущее» была прибита над входом специально, чтобы посмеяться над нами.
«Вот и пришли».
Я повернул ключ в замке, толкнул дверь, и на нас глянула зияющая тьма коридора.
«Последняя дверь налево, Ида».
Она не решалась войти в дом первая: ей, мол, очень страшно. Тогда вперед пошел я, волоча свой сундучок по темному коридору. Дверь в свою комнату я открыл ногой, замок давным-давно кто-то украл. Я поднял руку к выключателю, и в комнате вспыхнул яркий свет.
«Прошу!»
Женщины робко, как бы с благоговением, вошли в комнату. Она была довольно внушительных размеров, но скудно обставлена, и из-за этого казалась, пожалуй, еще более неуютной и холодной, чем на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98