Это было одиннадцать лет назад, думал он, в незабываемом 1960 году, когда они расстались с Розмари. Это был год прощания с молодостью, год выздоровления Ирены, год маленького чуда и отъезда из Хорбека. Дочка весь день радостно смеялась, принимая переезд за праздничную суматоху.
Переезд с Иреной и ребенком в Альтенштайн был отчаянной попыткой скрыться. Я не мог действовать иначе, пусть меня назовут трусом, пусть посадят в тюрьму, но тогда я не мог поступить по-другому.
Прокурор задал вопрос: кто извлек из этого выгоду? Об этом могут спросить и другие. Кому это было на руку? Крюгеру и его семье?
Штефан оказался в кооперативе против воли. Крюгеру захотелось, чтобы он стал председателем. Какую цель преследовал старик?
Может быть, он надеялся таким образом спасти то, что эти люди называли укладом крестьянской жизни? Почти мистическое понятие, за которым скрываются классовые интересы. Они, я и сам не раз слышал, говорили о собственности на землю как о чем-то священном. А может быть, Крюгер действовал из старых сословных предрассудков, стремился сохранить в деревне преимущества богатых семей над бывшими поденщиками и батраками хотя бы на некоторое время?
Возможно... Но каковы бы ни были его намерения, когда он меня шантажировал, все обернулось против него самого. Он невольно способствовал общественному прогрессу, ведь его зятек Макс, этот индивидуалист, волей-неволей вынужден был подчиниться законам, действующим в обществе, да и честолюбие не позволяло ему плохо работать. Другим человеком он, правда, не стал, так и остался бесцеремонным эгоистом, не отличающимся скромностью. Я знаю, все это недостатки характера, но в них в то же время есть и действенное начало, а Штефан, и это мне импонировало, никогда не лицемерил, никогда не скрывал своих дурных замашек. «Такой уж я есть»,— самоуверенно заявлял он.
Было бы нелепо утверждать, что хвастовство, бесцеремонность и чрезмерная самоуверенность являются свойствами, которыми должен обладать руководитель в соци-
алистическом обществе. В таком случае ни я, ни тысячи других руководителей ни на что не годились бы. Как бы то ни было, поначалу слабости Штефана не приносили вреда, даже, напротив, способствовали укреплению кооператива. Я констатирую это без горечи, меня это не очень шокировало, недаром в партшколе я так долго корпел над законами диалектики.
Нет, Штефан не изменился, никто этого не утверждает. Теперь он мог хозяйствовать более масштабно и, будучи руководителем кооператива, делал это с той же хваткой и умением, как раньше у себя в усадьбе.
Он пустил в ход все свои способности и энергию, но теперь ему приходилось делать это не ради себя одного, он вынужден был делиться с другими. Так случилось, что Хорбек вскоре перегнал многие кооперативы. Штефан стал знаменитостью, газетным героем, предметом восхищения... А через одиннадцать лет он стал препятствием, с которым мне пришлось бороться...
Крюгера я сбрасываю со счетов, старик изжил себя, как изжило себя время, породившее его.
Ну а Штефан? Нет, он не воспользовался моим молчанием, хотя я упомянул его имя и занес в протокол, Шефан, мол, знал кое-что, он сжег документ. С меня это вину не снимает.
Я слишком долго молчал, вот в чем моя вина. Мне придется ответить за все одному.
Глава четвертая
1. Этим летом солнце пекло немилосердно изо дня в день, трава на лугах пожелтела и пожухла. Аня стояла в саду Анны Прайбиш среди пышно цветущих турецких гвоздик, бордовых, розовых, белых. Аня называла их «бабушкиными цветами»: корзиночки их напоминали вязаный орнамент и казались девушке такими же старомодными, как и сами сестры Прайбиш. Истории, которые она слышала от старых дам, тоже относились к иному времени, но речь в них шла и о ее отце, человеке совершенно реальном, члене партии, председателе кооператива, о человеке, который был ей другом и товарищем. Прошлое тоже ведь составляло часть его жизни, хотя оно давно уже кануло в историю.
«В то время я считала твоего отца способным на все, — сказала Ида, — даже на убийство!»
В знак утешения она слегка шлепнула Аню по руке.Аня знала, что в разговорах Ида перескакивает с одного на другое, знала, что в мыслях у нее иногда творится путаница, что она способна нести чепуху, девчонка и сама частенько посмеивалась над чудаковатой фройляйн, однако сейчас она испугалась. Аня от-вела со лба прядь
волос и направилась к велосипеду, стоявшему у забора. Выезжая со двора, она оглянулась и увидела в окне лицо Анны, белой маской застывшее на черном фоне. «Вот так же, — подумала Аня, — стояли сегодня утром Хильда Штефан и глядели на меня с такими же неподвижными лицами». Девочке стало не по себе, и она поспешила выбраться, со двора.
2. Дорога шла вверх по холму, и Ане пришлось нажать на педали. Она почти одолела подъем, уже видела дали перед собой дома Бебелова, как вдруг спустила водная шина. Этого еще не хватало!
Аня в сердцах -швырнула велосипед в придорожную-канаву и полезла на четвереньках» по косогору, шедшему вдоль шоссе. Там среди запыленных зарослей пижмы она опустилась на землю.
Неужели придется вернуться? Может быть, ее подвезет какая-нибудь грузовая машина? Обычно ей не приходилось долго упрашивать водителей. Но что дальше? Возвращаться домой, в деревню? И это сейчас, когда она почти уверена, что отец замешан в какой-то грязной истории?
Он пришел с края света с насмерть перепуганными людьми, сказала Анна, а потом в Хорбеке произошло что-то ужасное, чуть ли не преступление. Почему старуха закрыла лицо черным платком, словно охваченная внезапным страхом. А Ида? Ида рассказывала самые невероятные вещи.
Иногда преступления раскрываются лишь много лет спустя. Однажды давным-давно кто-то убил и ограбил одинокого путника, тело убийца закопал у дороги. Никто не хватился путника, но весной (она читала об этом в одной балладе под названием «Цветок тюльпана» или что-то в этом роде), весной на этом месте из луковицы тюльпана, которую покойник сжимал в руке, вырос красный, как кровь, цветок. По этому цветку и обнаружили убитого, а затем нашли убийцу.
Обнаружили через год. Бывает, это продолжается дольше. Но не двадцать пять лет? Кажется, она читала в одном детективном романе, что по истечении двадцати лет за убийство не преследуют. Нет, не стоит думать о самом худшем.
Но Анна ведь на самом деле; етруеила, факт, она испугалась. А что, если отец все-таки виноват? Что тогда? Что будет с ней? Что будет со школой? В интернат у нее и так нет особой охоты идти. А институт? Неужели ей откажут в приеме? Есть ведь тысячи других, у которых родители лучше. Как же было с той девушкой из Каролиненхофа?.. Ее не приняли в спецшколу из-за того, что отец у нее был фанатичным сектантским проповедником, а училась-то ведь она на одни пятерки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98