Девочку особенно подкупало, что молодые люди пошли на риск ради другого человека и из-за этого сами попали в беду. По кино и книги рассказывали о куда более великих подвигах из тех далеких времен. Отец, верно, знал, что делает, потому и не хвалился. Аня разволновалась: сильнее, чем рассказ, подействовали на нее слезы старой Анны Прайбиш.
Девочка встала и пересела к Анне на диван. Она пришла сюда, желая узнать что-нибудь об отце, а может, еще и потому, что без отца чувствовала себя немного заброшенной, искала защиты, теперь же ей самой пришлось успокаивать Анну. Она утешала старуху, о которой все твердили, что она стреляный воробей, прошла огонь, воду и медные трубы. Анна искала носовой платок.
— Знаешь, — сказала она, — Ида без конца несет несусветную чушь, но на этот раз она права, я тоже виновата.
— Нет, Анна. Нет!
— Страшные годы, — сказала Анна, — но они были, их из жизни не вычеркнешь. Проще всего успокоить себя тем, что в стране хватало закоренелых нацистов, настоящих преступников, на которых можно было свалить и свою вину. Знаешь, когда с кем-нибудь поступали несправедливо, многие из нас просто закрывали глаза, вместо того чтобы вмешаться, просто помалкивали, когда надо было говорить, просто отворачивались, когда что-то случалось. Они невиновны? Господи, что произошло из-за обожженного по краям клочка бязи. Если бы я тогда сказала: «Он мой и делайте со мной что хотите!» — у некоторых людей жизнь пошла бы совсем иначе. А я молчала.
Аня обняла старую женщину:
— Это было так давно, Анна, это уже неправда, а нынче все по-иному.
Анна Прайбиш высвободилась из Аниных рук, поправила на голове сбившийся платок.
— Хорошо тебе, — пробормотала она, громко высморкалась и энергично объявила: — Катись на свое место!
Аня с улыбкой повиновалась. Такая Анна была ей хорошо знакома.
— Ты ведь ничегошеньки не съела, — заворчала старуха. — А все от этой никчемной болтовни. Я тебе дам на дорогу парочку бутербродов.
По всей вероятности, она стремилась отделаться от девчонки: с двух пора за стойку, а работы еще непочатый край, хозяйство требовало ее рук. Анна щедро намазывала хлеб маслом, потом вдруг отложила нож и посмотрела на Аню.
— Все по-иному, — сказала она. — Ну хорошо. Но поверь мне, детка, они и сейчас никого не минуют, и тебя в том числе, эти минуты в жизни, когда нужно совсем одному решать: что хорошо, а что плохо, что правильно, а что нет. — Тут она вдруг взмахнула ножом, точно угрожая девочке, и сказала: — И социализм ваш не дает гарантий от провинностей и заблуждений!
Аня невольно рассмеялась: ну и чудачка эта старуха! Анна ехидно улыбнулась и заметила:
— Твоего отца, лапонька, посадили. Кто виноват?
Не дожидаясь ответа, она встала и бесцеремонно закончила аудиенцию. Делать нечего, Апя поблагодарила за хлеб-соль. Старуха недовольно отмахнулась, а толстый черный кот выполз из-под дивана, одним махом вспрыгнул на кресло и коварно сощурился. Казалось, прежде чем занять Анипо место, он посылает зеленые световые сигналы.
Пожав плечами, Аня отворила дверь и неожиданно оказалась лицом к лицу с фройляйн Идой. Та стояла в коридоре, вытаращив глаза и приложив палец к губам: явно подслушивала. Теперь она за руку свела девочку вниз по лестнице, пронзительно крикнула:
— До свидания! До свидания! — но прощаться вовсе не собиралась. Вместо этого она метнулась на улицу и потащила Аню в сад, отгороженный от дома густыми зарослями сирени.
Там она усадила Аню рядом с собой на лавочку.
— Небось, думаешь, я немного не в себе. Детка, поживи один-другой десяток лет рядом с такой деспотичной особой, так у тебя тоже нервы не выдержат. Не хочу сказать ничего против Анны, она милая женщина, но тогда, тогда — знаешь, после порки мы привезли мальчугана к себе, госпожа графиня так захотела, лишь бы эсэсовцы ушли, а у Анны его никто искать не станет. Макс Штефан правил лошадью... в телеге соломенная подстилка, а на ней избитый стонет. Я постучала. Анна появилась в дверях, рядом с ней Ирена.
«В чем дело?» — холодно спросила Анна.
«Мы парня привезли».
«Давайте-ка проезжайте, — крикнула Анна и показала на Ирену: — Мало мне с ней неприятностей? Пускай за ним графиня ухаживает!»
Тут Макс Штефан поинтересовался, куда девать мальчишку. Анна подошла ближе, стянула с Даниэлева лица одеяло:
«В дом не пущу».
Ах, она умеет быть злой.
«Положите его вон туда, в пустой хлев».
Так мы и сделали. Немного погодя Анна решила промыть ему раны шнапсом. Алкоголь-то не только для питья годится. Мне пришлось держать фонарь — затемнение ведь, если ты представляешь, что это.
Боже мой, за всю жизнь мне не доводилось видеть такое... кошмар... парень пытался отползти подальше по соломенной подстилке, прочь от света, в угол, точно дикий зверь: хочет забиться подальше и не может. В глазах у него была страшная ненависть, шипел, как затравленный зверь:
«Я его убью» Всех вас убью!—И повторял как безумный: — Я его убью!»
Может, и нехорошо так говорить, но тогда я от твоего отца всего ждала. Даже убийства!
Ида похлопала Аню по руке, поднялась и быстро убежала.
Глава вторая
1. Хорбек и Альтенштайн лежат неподалеку, тем не менее добираться из одной деревни в другую издавна было неудобно. Шоссе делает крюк, на карте оно похоже на широко расставленный циркуль, острия которого нацелены на приозерные деревни, развилка углом огибает Монашью рощу и часть Тони; по тропинке же через холм можно проехать разве что на мотоцикле.
Но несколько дней назад пришли люди с нивелирами и разметили трассу — она обогнет холм с Судной липой, а вообще-то пойдет по проселку, через поля. Произошло это вскоре после выступления Друската на окружной партийной конференции СЕПГ. Власти спешно изыскали и деньги, и материал, за счет так называемого «переливания», а точнее — за счет деревни Хорбек: просто вычеркнули из сметы сумму, предусмотренную на прокладку новой улицы.
Макс Штефан, по слухам, воспринял это решение как личное поражение, однако большинство крестьян поддержали резолюцию: в одной деревне — пожимая плечами, в другой— радостно. Новая дорога никому не помешает, и,
в сущности, не пришлось даже долго агитировать, крестьяне добровольно вызвались помочь строительству.Специалисты заверяли, что основание дороги выровнять сравнительно просто, на асфальтирование в конечном счете уйдет недели две, и только на одном участке предвиделись осложнения: там, где из болотистой равнины круто поднимается холм. Именно в этом место лежали два огромных валуна, в долину они скатились, вероятно, в глубокой древности, после оползня. Узкая стежка, едва ли шире оленьей тропы, по которой летом в поисках укромного местечка пробирались влюбленные, огибала каменные глыбы по самому краю обрыва, буйно поросшего кустарником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Девочка встала и пересела к Анне на диван. Она пришла сюда, желая узнать что-нибудь об отце, а может, еще и потому, что без отца чувствовала себя немного заброшенной, искала защиты, теперь же ей самой пришлось успокаивать Анну. Она утешала старуху, о которой все твердили, что она стреляный воробей, прошла огонь, воду и медные трубы. Анна искала носовой платок.
— Знаешь, — сказала она, — Ида без конца несет несусветную чушь, но на этот раз она права, я тоже виновата.
— Нет, Анна. Нет!
— Страшные годы, — сказала Анна, — но они были, их из жизни не вычеркнешь. Проще всего успокоить себя тем, что в стране хватало закоренелых нацистов, настоящих преступников, на которых можно было свалить и свою вину. Знаешь, когда с кем-нибудь поступали несправедливо, многие из нас просто закрывали глаза, вместо того чтобы вмешаться, просто помалкивали, когда надо было говорить, просто отворачивались, когда что-то случалось. Они невиновны? Господи, что произошло из-за обожженного по краям клочка бязи. Если бы я тогда сказала: «Он мой и делайте со мной что хотите!» — у некоторых людей жизнь пошла бы совсем иначе. А я молчала.
Аня обняла старую женщину:
— Это было так давно, Анна, это уже неправда, а нынче все по-иному.
Анна Прайбиш высвободилась из Аниных рук, поправила на голове сбившийся платок.
— Хорошо тебе, — пробормотала она, громко высморкалась и энергично объявила: — Катись на свое место!
Аня с улыбкой повиновалась. Такая Анна была ей хорошо знакома.
— Ты ведь ничегошеньки не съела, — заворчала старуха. — А все от этой никчемной болтовни. Я тебе дам на дорогу парочку бутербродов.
По всей вероятности, она стремилась отделаться от девчонки: с двух пора за стойку, а работы еще непочатый край, хозяйство требовало ее рук. Анна щедро намазывала хлеб маслом, потом вдруг отложила нож и посмотрела на Аню.
— Все по-иному, — сказала она. — Ну хорошо. Но поверь мне, детка, они и сейчас никого не минуют, и тебя в том числе, эти минуты в жизни, когда нужно совсем одному решать: что хорошо, а что плохо, что правильно, а что нет. — Тут она вдруг взмахнула ножом, точно угрожая девочке, и сказала: — И социализм ваш не дает гарантий от провинностей и заблуждений!
Аня невольно рассмеялась: ну и чудачка эта старуха! Анна ехидно улыбнулась и заметила:
— Твоего отца, лапонька, посадили. Кто виноват?
Не дожидаясь ответа, она встала и бесцеремонно закончила аудиенцию. Делать нечего, Апя поблагодарила за хлеб-соль. Старуха недовольно отмахнулась, а толстый черный кот выполз из-под дивана, одним махом вспрыгнул на кресло и коварно сощурился. Казалось, прежде чем занять Анипо место, он посылает зеленые световые сигналы.
Пожав плечами, Аня отворила дверь и неожиданно оказалась лицом к лицу с фройляйн Идой. Та стояла в коридоре, вытаращив глаза и приложив палец к губам: явно подслушивала. Теперь она за руку свела девочку вниз по лестнице, пронзительно крикнула:
— До свидания! До свидания! — но прощаться вовсе не собиралась. Вместо этого она метнулась на улицу и потащила Аню в сад, отгороженный от дома густыми зарослями сирени.
Там она усадила Аню рядом с собой на лавочку.
— Небось, думаешь, я немного не в себе. Детка, поживи один-другой десяток лет рядом с такой деспотичной особой, так у тебя тоже нервы не выдержат. Не хочу сказать ничего против Анны, она милая женщина, но тогда, тогда — знаешь, после порки мы привезли мальчугана к себе, госпожа графиня так захотела, лишь бы эсэсовцы ушли, а у Анны его никто искать не станет. Макс Штефан правил лошадью... в телеге соломенная подстилка, а на ней избитый стонет. Я постучала. Анна появилась в дверях, рядом с ней Ирена.
«В чем дело?» — холодно спросила Анна.
«Мы парня привезли».
«Давайте-ка проезжайте, — крикнула Анна и показала на Ирену: — Мало мне с ней неприятностей? Пускай за ним графиня ухаживает!»
Тут Макс Штефан поинтересовался, куда девать мальчишку. Анна подошла ближе, стянула с Даниэлева лица одеяло:
«В дом не пущу».
Ах, она умеет быть злой.
«Положите его вон туда, в пустой хлев».
Так мы и сделали. Немного погодя Анна решила промыть ему раны шнапсом. Алкоголь-то не только для питья годится. Мне пришлось держать фонарь — затемнение ведь, если ты представляешь, что это.
Боже мой, за всю жизнь мне не доводилось видеть такое... кошмар... парень пытался отползти подальше по соломенной подстилке, прочь от света, в угол, точно дикий зверь: хочет забиться подальше и не может. В глазах у него была страшная ненависть, шипел, как затравленный зверь:
«Я его убью» Всех вас убью!—И повторял как безумный: — Я его убью!»
Может, и нехорошо так говорить, но тогда я от твоего отца всего ждала. Даже убийства!
Ида похлопала Аню по руке, поднялась и быстро убежала.
Глава вторая
1. Хорбек и Альтенштайн лежат неподалеку, тем не менее добираться из одной деревни в другую издавна было неудобно. Шоссе делает крюк, на карте оно похоже на широко расставленный циркуль, острия которого нацелены на приозерные деревни, развилка углом огибает Монашью рощу и часть Тони; по тропинке же через холм можно проехать разве что на мотоцикле.
Но несколько дней назад пришли люди с нивелирами и разметили трассу — она обогнет холм с Судной липой, а вообще-то пойдет по проселку, через поля. Произошло это вскоре после выступления Друската на окружной партийной конференции СЕПГ. Власти спешно изыскали и деньги, и материал, за счет так называемого «переливания», а точнее — за счет деревни Хорбек: просто вычеркнули из сметы сумму, предусмотренную на прокладку новой улицы.
Макс Штефан, по слухам, воспринял это решение как личное поражение, однако большинство крестьян поддержали резолюцию: в одной деревне — пожимая плечами, в другой— радостно. Новая дорога никому не помешает, и,
в сущности, не пришлось даже долго агитировать, крестьяне добровольно вызвались помочь строительству.Специалисты заверяли, что основание дороги выровнять сравнительно просто, на асфальтирование в конечном счете уйдет недели две, и только на одном участке предвиделись осложнения: там, где из болотистой равнины круто поднимается холм. Именно в этом место лежали два огромных валуна, в долину они скатились, вероятно, в глубокой древности, после оползня. Узкая стежка, едва ли шире оленьей тропы, по которой летом в поисках укромного местечка пробирались влюбленные, огибала каменные глыбы по самому краю обрыва, буйно поросшего кустарником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98