Плотность информационных потоков, циркулирующих по кораблю, была сопоставима с плотностью информационной сферы средних размеров государства. Впрочем, это было вполне объяснимо: американский авианосец и есть своего рода государство в миниатюре — правда, совершенно лишённое оппозиции, недемократическое и до зубов вооружённое. С некоторым запаздыванием Фоули сообразил, что помимо авианосца в ударную группу входят ещё семь кораблей: два эсминца, два фрегата, два крейсера и один эскадренный корабль снабжения — и схватился за голову. Чтобы проверить всех, не хватило бы и целого отдела, а ему приходится действовать в одиночку, да ещё и не афишировать свой интерес. Ко всему Роберту не давала покоя фраза, обронённая русским резидентом. Как же он там сказал? «Есть вещи, о которых лучше не говорить и не думать. Чтобы не сойти с ума». Что он имел в виду? От каких тайн и бездн предостерегал?.. Роберту Фоули хотелось бросить всё и, как советовал тот же резидент, предаться безделью и простым развлечениям человека, убивающего время.
Представители Ритуальной службы вошли в штаб и вежливо поздоровались. Отличить их друг от друга было бы невозможно, если бы не цвет волос. Один из них оказался блондином, второй — брюнетом.
— Джонсон, — представился брюнет.
— Джонсон, — представился блондин.
— Джонсон и Джонсон? — не выказав удивления, уточнил Джек Риан.
«Братья, что ли?» — подумал Фоули озадаченно, но потом спохватился: какие, к чертям, братья! Джонсон — типичный оперативный псевдоним, вот только чего-то эти двое перемудрили с частотой его повторения.
— Очень рад познакомиться, — сказал Риан. — Если я правильно понимаю, в нашей экспедиции вы будете представлять Госдепартамент?
— Совершенно верно, сэр, — подтвердил Джонсон-блондин.
— Мы ждали вас и подготовились, — проинформировал Риан представителей. — Спецтранспорт прибыл и загружен. Штаб, как видите, оборудован. Охрана выставлена. Нам подчинены морские пехотинцы из корабельной команды.
— Очень хорошо, — одобрил Джонсон-брюнет.
Сразу же выявилось ещё одно отличие: если блондин говорил по-английски очень чисто, то в речи брюнета слышался едва уловимый акцент. Джек Риан внимательно посмотрел на Джонсона-брюнета, но спросил о другом.
— Теперь, когда мы готовы начать экспедицию, — сказал он, — мне хотелось бы знать, какой именно предмет вы хотите извлечь из нацистского тайника? И почему этот предмет столь важен?
— Вы уверены, что вам необходимо это знать? — осведомился Джонсон-блондин.
— Абсолютно уверен.
— Нужный нам предмет называют Копьём Судьбы. Если это название о чём-нибудь вам говорит…
Ответив так, Джонсон-брюнет сделал паузу. Возможно, для того, чтобы в полной мере насладиться изумлением Риана и растерянностью Фоули.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
АЭРОНЕФ «25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ»
(Аустерлиц, Австрийская империя, брюмер 14 года от Провозглашения Французской Республики)
Луи де Буагильбер мало задумывался над тем, почему судьба оказалась столь благосклонна к нему. Он был слишком молод, чтобы понимать, как редко капризуля Фортуна выбирает себе фаворитов. Юности вообще свойственна самонадеянность и вера в прекрасное будущее. Но вот только ни самонадеянности, ни веры не достаточно для того, чтобы в один прекрасный момент возвыситься над другими, столь же охочими до власти, славы и богатства. Тут требуется нечто большее, а этого «нечто» у младшего де Буагильбера не было.
Луи происходил из старинного и весьма благородного рода, однако дела у его семейства, владевшего землями под Марселем, в последние сорок лет шли неважно, а Революция окончательно разорила Буагильберов, оставив единственному наследнику лишь старый дом с протекающей крышей, да ворох долговых расписок. К тому же, на его плечи легла непомерная для столь юного возраста (а Луи тогда исполнилось девятнадцать лет) ответственность: он оказался вынужден следить за воспитанием младшей сестры и ухаживать за отцом, ослепшим в результате ранения, полученного им десять лет назад в Неервинденском сражении. Парижские друзья отца, которые могли бы выхлопотать пенсию для ветерана-инвалида и как-то устроить карьеру юноши, сложили свои головы на гильотине в дни якобинского террора, и ныне младшему де Буагильберу приходилось рассчитывать только на себя. Единственным выходом для дворянина в такой ситуации было бы пойти на военную службу в расчёте на быструю карьеру и богатый трофей, но Буагильбер-старший как мог отговаривал сына — будучи убеждённым роялистом, он не признал ни власть Конвента, ни Комитета общественного спасения, ни Первого консула Наполеона Бонапарта — его страна умерла на плахе вместе с Людовиком XVI, и он не хотел, чтобы его единственный наследник воевал на стороне тех, кого он сам всю жизнь искренне ненавидел. Иногда Луи горячо спорил с отцом на эту тему, утверждая, что именно благодаря Бонапарту страна встала наконец на путь возрождения, однако в душе знал, что никогда не оставит отца и сестру, если не будет уверен в их благополучии.
Чтобы как-то сводить концы с концами Луи с согласия семьи заложил дом, а вырученный капитал пустил в оборот в Марселе. Однако война на море не утихала, торговля шла плохо, а потому процентов, выручаемых с этого капитала, едва хватало на то, чтобы прокормить семью. От прислуги пришлось отказаться; только старый дворецкий Жан остался при доме, несмотря на то, что Буагильберы не могли платить ему жалованье. Луи пробовал писать и даже опубликовал под псевдонимом небольшой роман из рыцарских времён. Однако книги покупались мало и неохотно, и в конце концов издатель отказался от сотрудничества с молодым литератором.
Будущее Луи казалось беспросветным, но всё изменилось в один день. Промозглым осенним утром у ворот дома де Буагильберов остановилась богатая карета. Из неё вышел худощавый бледный человек в распахнутом чёрном плаще, под которым был виден великолепный мундир с золотым шитьём и орденами, свидетельствующий о том, что к Буагильберам пожаловал гость из самой столицы.
Жан открыл гостю дверь и спросил, как представить господина.
«Меня зовут Жозеф Фуше, — отвечал человек в мундире. — Я хотел бы видеть гражданина Луи Буагильбера».
У старого дворецкого затряслись губы: даже он, тёмный и неграмотный человек, целиком посвящающий себя дому, знал, насколько зловещая личность скрывается за простым именем — Жозеф Фуше. Ещё дворецкий подумал, что, скорее всего, внезапный визит связан с духом роялизма, царящим в доме Буагильберов, и из-за этого молодому хозяину может не поздоровиться. Ему и в голову не пришло, что для ареста лица, подозреваемого в заговоре против Первого консула, Жозефу Фуше вовсе не нужно было бы ехать из Парижа в Марсель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Представители Ритуальной службы вошли в штаб и вежливо поздоровались. Отличить их друг от друга было бы невозможно, если бы не цвет волос. Один из них оказался блондином, второй — брюнетом.
— Джонсон, — представился брюнет.
— Джонсон, — представился блондин.
— Джонсон и Джонсон? — не выказав удивления, уточнил Джек Риан.
«Братья, что ли?» — подумал Фоули озадаченно, но потом спохватился: какие, к чертям, братья! Джонсон — типичный оперативный псевдоним, вот только чего-то эти двое перемудрили с частотой его повторения.
— Очень рад познакомиться, — сказал Риан. — Если я правильно понимаю, в нашей экспедиции вы будете представлять Госдепартамент?
— Совершенно верно, сэр, — подтвердил Джонсон-блондин.
— Мы ждали вас и подготовились, — проинформировал Риан представителей. — Спецтранспорт прибыл и загружен. Штаб, как видите, оборудован. Охрана выставлена. Нам подчинены морские пехотинцы из корабельной команды.
— Очень хорошо, — одобрил Джонсон-брюнет.
Сразу же выявилось ещё одно отличие: если блондин говорил по-английски очень чисто, то в речи брюнета слышался едва уловимый акцент. Джек Риан внимательно посмотрел на Джонсона-брюнета, но спросил о другом.
— Теперь, когда мы готовы начать экспедицию, — сказал он, — мне хотелось бы знать, какой именно предмет вы хотите извлечь из нацистского тайника? И почему этот предмет столь важен?
— Вы уверены, что вам необходимо это знать? — осведомился Джонсон-блондин.
— Абсолютно уверен.
— Нужный нам предмет называют Копьём Судьбы. Если это название о чём-нибудь вам говорит…
Ответив так, Джонсон-брюнет сделал паузу. Возможно, для того, чтобы в полной мере насладиться изумлением Риана и растерянностью Фоули.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
АЭРОНЕФ «25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ»
(Аустерлиц, Австрийская империя, брюмер 14 года от Провозглашения Французской Республики)
Луи де Буагильбер мало задумывался над тем, почему судьба оказалась столь благосклонна к нему. Он был слишком молод, чтобы понимать, как редко капризуля Фортуна выбирает себе фаворитов. Юности вообще свойственна самонадеянность и вера в прекрасное будущее. Но вот только ни самонадеянности, ни веры не достаточно для того, чтобы в один прекрасный момент возвыситься над другими, столь же охочими до власти, славы и богатства. Тут требуется нечто большее, а этого «нечто» у младшего де Буагильбера не было.
Луи происходил из старинного и весьма благородного рода, однако дела у его семейства, владевшего землями под Марселем, в последние сорок лет шли неважно, а Революция окончательно разорила Буагильберов, оставив единственному наследнику лишь старый дом с протекающей крышей, да ворох долговых расписок. К тому же, на его плечи легла непомерная для столь юного возраста (а Луи тогда исполнилось девятнадцать лет) ответственность: он оказался вынужден следить за воспитанием младшей сестры и ухаживать за отцом, ослепшим в результате ранения, полученного им десять лет назад в Неервинденском сражении. Парижские друзья отца, которые могли бы выхлопотать пенсию для ветерана-инвалида и как-то устроить карьеру юноши, сложили свои головы на гильотине в дни якобинского террора, и ныне младшему де Буагильберу приходилось рассчитывать только на себя. Единственным выходом для дворянина в такой ситуации было бы пойти на военную службу в расчёте на быструю карьеру и богатый трофей, но Буагильбер-старший как мог отговаривал сына — будучи убеждённым роялистом, он не признал ни власть Конвента, ни Комитета общественного спасения, ни Первого консула Наполеона Бонапарта — его страна умерла на плахе вместе с Людовиком XVI, и он не хотел, чтобы его единственный наследник воевал на стороне тех, кого он сам всю жизнь искренне ненавидел. Иногда Луи горячо спорил с отцом на эту тему, утверждая, что именно благодаря Бонапарту страна встала наконец на путь возрождения, однако в душе знал, что никогда не оставит отца и сестру, если не будет уверен в их благополучии.
Чтобы как-то сводить концы с концами Луи с согласия семьи заложил дом, а вырученный капитал пустил в оборот в Марселе. Однако война на море не утихала, торговля шла плохо, а потому процентов, выручаемых с этого капитала, едва хватало на то, чтобы прокормить семью. От прислуги пришлось отказаться; только старый дворецкий Жан остался при доме, несмотря на то, что Буагильберы не могли платить ему жалованье. Луи пробовал писать и даже опубликовал под псевдонимом небольшой роман из рыцарских времён. Однако книги покупались мало и неохотно, и в конце концов издатель отказался от сотрудничества с молодым литератором.
Будущее Луи казалось беспросветным, но всё изменилось в один день. Промозглым осенним утром у ворот дома де Буагильберов остановилась богатая карета. Из неё вышел худощавый бледный человек в распахнутом чёрном плаще, под которым был виден великолепный мундир с золотым шитьём и орденами, свидетельствующий о том, что к Буагильберам пожаловал гость из самой столицы.
Жан открыл гостю дверь и спросил, как представить господина.
«Меня зовут Жозеф Фуше, — отвечал человек в мундире. — Я хотел бы видеть гражданина Луи Буагильбера».
У старого дворецкого затряслись губы: даже он, тёмный и неграмотный человек, целиком посвящающий себя дому, знал, насколько зловещая личность скрывается за простым именем — Жозеф Фуше. Ещё дворецкий подумал, что, скорее всего, внезапный визит связан с духом роялизма, царящим в доме Буагильберов, и из-за этого молодому хозяину может не поздоровиться. Ему и в голову не пришло, что для ареста лица, подозреваемого в заговоре против Первого консула, Жозефу Фуше вовсе не нужно было бы ехать из Парижа в Марсель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95