Громов и Стуколин сели друг напротив друга и после первых тостов и холодных закусок Константин, обслужив жену, расположившуюся справа, и сына, усевшегося слева, спросил товарища:
— Есть что-нибудь новенькое?
— Есть новенький анекдот, — отвечал Стуколин, наливая себе водки из запотевшего графина, и не дожидаясь согласия Громова слушать, начал пересказ: — Встречаются два российских танковых генерала в оккупированном Париже, и один другого спрашивает: «Ты не помнишь, кто господство в воздухе завоевал — мы или НАТО?» Кирюша рядом фыркнул и подавился «фантой».
— Старенький твой анекдот, — сказал Константин, не поведя бровью. — Мне его ещё полгода назад рассказывали. Да и спрашивал я о другом.
Стуколин посмотрел на всё ещё вздрагивающего от едва сдерживающего смех Кирюшу, потом повернул голову и посмотрел на насторожившуюся и явно прислушивающуюся к разговору Наташу.
— Старый капитан заскучал на берегу? — спросил Алексей не без намёка.
— Не то, чтобы заскучал, но снасти пересохли, — в тон ему ответил Громов.
Наташа положила вилку.
— Мальчики, — обратилась она к офицерам, — может быть, хотя бы на сегодня вы забудете о делах?
Если бы Наташа знала или хотя бы догадывалась, о каких «делах» собирается говорить её муж со своим старым другом и одногодкой Алексеем Стуколиным, она не только высказала бы своё негодование по поводу неурочности диалога, но и вообще увела бы Громова от греха подальше. Но она не догадывалась.
Константин поднял руки, сдаваясь:
— Молчим, — сказал он.
Впрочем, ему не дали бы продолжить диалог и по другой причине. Зураб Амонашвили, произносивший очередной тост — что-то там о ястребе и синице — вдруг вспомнил о двух, присутствующих за праздничным столом сослуживцах жениха, удостоенных звания «Герой России». Закончив тост и проследив, чтобы все, кто ещё был в состоянии его слушать, выпили, он обратился к гостям со следующим спичем:
— Франц Меринг в своей книге «Военное искусство», отмечая безусловную храбрость русских солдат, пытается понять одно загадочное русское слово: «наши». «Русский солдат, — пишет историк, — считает большим бесчестьем и позором оставить наших, то есть своих товарищей и всё русское войско, в опасности, и способен на самые большие жертвы по отношению к ним». Он приводит пример, когда русская гвардейская пехота, находящаяся в резерве, чуть было не бросилась в атаку, вопреки приказу, ропща: «Наши там кровь проливают, а нас держат позади, стыдно!» В такой же ситуации прусская гвардия не проявила ни малейшего беспокойства, когда их войска истекали кровью. Русские сильны словом «наши». Я предлагаю поднять бокалы за русскую душу и русское чувство локтя. За наших! Призыв выпить за «наших», тем более высказанный чистокровным грузином, не могли не поддержать.
— Ура! — закричал уже порядком захмелевший отец Зои.
— А теперь, — после естественной паузы сказал Амонашвили, — я хотел бы предоставить слово боевым товарищам нашего уважаемого жениха — подполковнику ВВС, Герою России, Константину Громову и капитану ВВС, Герою России, Алексею Стуколину.
За столом все притихли. Громов вопросительно посмотрел на жену. Та поняла без слов.
— Давай, — шепнула она. — Я сяду за руль.
Громов наполнил пустовавшую до этого рюмку, встал и, поразмышляв две секунды, сказал:
— Я вижу, что сегодня за этим прекрасным столом собрались представители самых разных поколений. Казалось бы, их мало что может объединять, однако это не так — нас объединяет общее будущее. Мы с вами живём на излёте тысячелетия, и именно нам, а не каким-нибудь абстрактным потомкам, предстоит войти в XXI век. И свадьба, на которую нас всех пригласили, есть не только акт соединения в браке двух любящих сердец, но и символ того, что будущее у нас всё-таки есть. Я хотел бы поднять этот бокал за то, чтобы у нас и у нашей страны всегда было будущее.
Публике тост понравился. Кто-то даже захлопал, хотя это было и не совсем уместно в данной ситуации. За Громовым выступил Стуколин. Он был как всегда краток, без лишних слов поздравив молодожёнов со свершившимся фактом бракосочетания.
Потом Амонашвили попросил Константина что-нибудь спеть под гитару. Громов, не слишком любивший выступать перед большой аудиторией, в этот раз отказаться не мог. Он вышел на эстраду и попросил у музыкантов гитару. Получив инструмент и быстро его подстроив, он сел к микрофону и перед тем, как начать, сказал:
— На свадьбах принято исполнять весёлые песни. Это понятно, ведь бракосочетание — почти всегда счастливое событие, и никому не хочется омрачать его. Однако сегодня я собираюсь нарушить эту неписаную традицию, чтобы напомнить и нашим молодым, и всем присутствующим, сколь хрупок мир, в котором мы живём. Завтра всё может необратимым образом измениться, пойти кувырком. Помните об этом, держитесь друг друга и цените каждую минуту счастья, которые выделяет нам скупое на подарки время. Ну а теперь собственно песня…
Константин Громов тронул струны и тихим голосом запел:
Не кричи, глашатай, не труби сбора.
Погоди, недолго терпеть.
Нет, ещё не завтра, но уже скоро Риму предстоит умереть.
Радуйся, торговец, закупай мыло, Мыло скоро будет в цене.
Скоро будет всё иначе, чем было.
А меня убьют на войне.
Не зевай, историк, сочиняй книгу, Наблюдай вращенье Земли.
Каждому столетью, году, дню, мигу, Сколько надлежит, удели.
Ветер подымается, звезда меркнет, Цезарь спит и стонет во сне.
Скоро станет ясно, кто кого свергнет.
А меня убьют на войне.
Смейся, Левконоя, разливай вина, Знать, что будет, ты не вольна.
Но можешь мне поверить, по всему видно, Что тебя не тронет война.
Знать, что будет завтра — много ль в том толка!
Думай о сегодняшнем дне.
Я ж, хотя и знаю, но скажу только, Что меня убьют на войне …
* * *
(Москва, декабрь 1999 года)
До штаб-квартиры «Белого орла» в доме на Семёновской набережной капитан ФСБ Владимир Фокин добрался на «леваке». У самого дома он высаживаться, разумеется, не стал, а попросил довезти его до станции метро «Электротехническая», где и вышел. Там он прогулялся вдоль ряда торговых палаток, съел «ход-дог», купил свежий номер «Московского комсомольца», быстро, на ходу, просмотрел газету, после чего выбросил её в мусорный бак. Потом Фокин зашёл в павильон станции, приобрёл за четыре рубля одноразовую проездную карточку, сунул её в щель турникета, спустился на эскалаторе вниз, сел на поезд в сторону Кольцевой линии, проехал четыре остановки, вылез на «Смоленской», перешёл платформу и вернулся назад. Всё это время капитан украдкой разглядывал окружающих его людей, запоминая их лица. При этом он перебирал в голове картотеку, в которой были собраны приметы всех, когда-либо виденных им людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Есть что-нибудь новенькое?
— Есть новенький анекдот, — отвечал Стуколин, наливая себе водки из запотевшего графина, и не дожидаясь согласия Громова слушать, начал пересказ: — Встречаются два российских танковых генерала в оккупированном Париже, и один другого спрашивает: «Ты не помнишь, кто господство в воздухе завоевал — мы или НАТО?» Кирюша рядом фыркнул и подавился «фантой».
— Старенький твой анекдот, — сказал Константин, не поведя бровью. — Мне его ещё полгода назад рассказывали. Да и спрашивал я о другом.
Стуколин посмотрел на всё ещё вздрагивающего от едва сдерживающего смех Кирюшу, потом повернул голову и посмотрел на насторожившуюся и явно прислушивающуюся к разговору Наташу.
— Старый капитан заскучал на берегу? — спросил Алексей не без намёка.
— Не то, чтобы заскучал, но снасти пересохли, — в тон ему ответил Громов.
Наташа положила вилку.
— Мальчики, — обратилась она к офицерам, — может быть, хотя бы на сегодня вы забудете о делах?
Если бы Наташа знала или хотя бы догадывалась, о каких «делах» собирается говорить её муж со своим старым другом и одногодкой Алексеем Стуколиным, она не только высказала бы своё негодование по поводу неурочности диалога, но и вообще увела бы Громова от греха подальше. Но она не догадывалась.
Константин поднял руки, сдаваясь:
— Молчим, — сказал он.
Впрочем, ему не дали бы продолжить диалог и по другой причине. Зураб Амонашвили, произносивший очередной тост — что-то там о ястребе и синице — вдруг вспомнил о двух, присутствующих за праздничным столом сослуживцах жениха, удостоенных звания «Герой России». Закончив тост и проследив, чтобы все, кто ещё был в состоянии его слушать, выпили, он обратился к гостям со следующим спичем:
— Франц Меринг в своей книге «Военное искусство», отмечая безусловную храбрость русских солдат, пытается понять одно загадочное русское слово: «наши». «Русский солдат, — пишет историк, — считает большим бесчестьем и позором оставить наших, то есть своих товарищей и всё русское войско, в опасности, и способен на самые большие жертвы по отношению к ним». Он приводит пример, когда русская гвардейская пехота, находящаяся в резерве, чуть было не бросилась в атаку, вопреки приказу, ропща: «Наши там кровь проливают, а нас держат позади, стыдно!» В такой же ситуации прусская гвардия не проявила ни малейшего беспокойства, когда их войска истекали кровью. Русские сильны словом «наши». Я предлагаю поднять бокалы за русскую душу и русское чувство локтя. За наших! Призыв выпить за «наших», тем более высказанный чистокровным грузином, не могли не поддержать.
— Ура! — закричал уже порядком захмелевший отец Зои.
— А теперь, — после естественной паузы сказал Амонашвили, — я хотел бы предоставить слово боевым товарищам нашего уважаемого жениха — подполковнику ВВС, Герою России, Константину Громову и капитану ВВС, Герою России, Алексею Стуколину.
За столом все притихли. Громов вопросительно посмотрел на жену. Та поняла без слов.
— Давай, — шепнула она. — Я сяду за руль.
Громов наполнил пустовавшую до этого рюмку, встал и, поразмышляв две секунды, сказал:
— Я вижу, что сегодня за этим прекрасным столом собрались представители самых разных поколений. Казалось бы, их мало что может объединять, однако это не так — нас объединяет общее будущее. Мы с вами живём на излёте тысячелетия, и именно нам, а не каким-нибудь абстрактным потомкам, предстоит войти в XXI век. И свадьба, на которую нас всех пригласили, есть не только акт соединения в браке двух любящих сердец, но и символ того, что будущее у нас всё-таки есть. Я хотел бы поднять этот бокал за то, чтобы у нас и у нашей страны всегда было будущее.
Публике тост понравился. Кто-то даже захлопал, хотя это было и не совсем уместно в данной ситуации. За Громовым выступил Стуколин. Он был как всегда краток, без лишних слов поздравив молодожёнов со свершившимся фактом бракосочетания.
Потом Амонашвили попросил Константина что-нибудь спеть под гитару. Громов, не слишком любивший выступать перед большой аудиторией, в этот раз отказаться не мог. Он вышел на эстраду и попросил у музыкантов гитару. Получив инструмент и быстро его подстроив, он сел к микрофону и перед тем, как начать, сказал:
— На свадьбах принято исполнять весёлые песни. Это понятно, ведь бракосочетание — почти всегда счастливое событие, и никому не хочется омрачать его. Однако сегодня я собираюсь нарушить эту неписаную традицию, чтобы напомнить и нашим молодым, и всем присутствующим, сколь хрупок мир, в котором мы живём. Завтра всё может необратимым образом измениться, пойти кувырком. Помните об этом, держитесь друг друга и цените каждую минуту счастья, которые выделяет нам скупое на подарки время. Ну а теперь собственно песня…
Константин Громов тронул струны и тихим голосом запел:
Не кричи, глашатай, не труби сбора.
Погоди, недолго терпеть.
Нет, ещё не завтра, но уже скоро Риму предстоит умереть.
Радуйся, торговец, закупай мыло, Мыло скоро будет в цене.
Скоро будет всё иначе, чем было.
А меня убьют на войне.
Не зевай, историк, сочиняй книгу, Наблюдай вращенье Земли.
Каждому столетью, году, дню, мигу, Сколько надлежит, удели.
Ветер подымается, звезда меркнет, Цезарь спит и стонет во сне.
Скоро станет ясно, кто кого свергнет.
А меня убьют на войне.
Смейся, Левконоя, разливай вина, Знать, что будет, ты не вольна.
Но можешь мне поверить, по всему видно, Что тебя не тронет война.
Знать, что будет завтра — много ль в том толка!
Думай о сегодняшнем дне.
Я ж, хотя и знаю, но скажу только, Что меня убьют на войне …
* * *
(Москва, декабрь 1999 года)
До штаб-квартиры «Белого орла» в доме на Семёновской набережной капитан ФСБ Владимир Фокин добрался на «леваке». У самого дома он высаживаться, разумеется, не стал, а попросил довезти его до станции метро «Электротехническая», где и вышел. Там он прогулялся вдоль ряда торговых палаток, съел «ход-дог», купил свежий номер «Московского комсомольца», быстро, на ходу, просмотрел газету, после чего выбросил её в мусорный бак. Потом Фокин зашёл в павильон станции, приобрёл за четыре рубля одноразовую проездную карточку, сунул её в щель турникета, спустился на эскалаторе вниз, сел на поезд в сторону Кольцевой линии, проехал четыре остановки, вылез на «Смоленской», перешёл платформу и вернулся назад. Всё это время капитан украдкой разглядывал окружающих его людей, запоминая их лица. При этом он перебирал в голове картотеку, в которой были собраны приметы всех, когда-либо виденных им людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95