- Да, полная бессмыслица, клянусь Зевсом, - ска-
зал Симмий.
- А если ты увидишь человека, которого близкая
смерть огорчает, не свидетельствует ли это с достаточ-
ной убедительностью, что он любит не мудрость, а
тело? А может, он окажется и любителем богатства,
или любителем почестей, или того и другого разом.
- Ты говоришь сущую правду, - сказал Симмий.
- Теперь ответь мне, Симмий: то, что называют
мужеством, не свойственно ли в наивысшей степени
людям, о которых идет у нас беседа?
- Да, несомненно.
- Ну, а рассудительность - то, что так называет
обычно большинство: умение не увлекаться страстями,
но относиться к ним сдержанно, с пренебрежением,-
не свойственна ли она тем и только тем, кто больше
всех других пренебрегает телом и живет философией?
- Иначе и быть не может.
- Хорошо, - продолжал Сократ. - Если же ты
дашь себе труд задуматься над мужеством и рассуди-
тельностью остальных людей, ты обнаружишь нечто
несообразное.
- Как так, Сократ?
- Ты ведь знаешь, что все остальные считают
смерть великим злом?
- Еще бы!
- И если иные из них - когда решатся ее встре-
тить - мужественно встречают смерть, то не из страха
ли перед еще большим злом?
- Правильно.
- Стало быть, все, кроме философов, мужественны
от боязни, от страха. Но быть мужественным от робо-
сти, от страха - ни с чем не сообразно!
- Да, разумеется.
- Взглянем теперь на людей умеренных. Если иные
умеренны, то и тут то же самое: они рассудительны
в силу особого рода невоздержности. "Это невоз-
можно!" - скажем мы, а все же примерно так оно
и обстоит с туповатой рассудительностью. Те, кому она
присуща, воздерживаются от одних удовольствий про-
сто потому, что боятся потерять другие, горячо их
желают и целиком находятся в их власти. Хотя невоз-
ержностью называют покорность удовольствиям, все
же получается, что эти люди, сдаваясь на милость одних
удовольствий, побеждают другие. Вот и выходит так,
как мы только что сказали: в известном смысле они
воздержны именно благодаря невоздержности.
- Похоже, что так.
- Но, милый мой Симмий, если иметь в виду добро-
детель, разве это правильный обмен - менять удоволь-
ствие на удовольствие, огорчение на огорчение, страх
на страх, разменивать большее на меньшее, словно
монеты? Нет, существует лишь одна правильная мо-
нета - разумение, и лишь в обмен на нее должно все
отдавать; лишь в этом случае будут неподдельны
и мужество, и рассудительность, и справедливость -
одним словом, подлинная добродетель: она сопряжена
с разумением, все равно, сопутствуют ли ей удоволь-
ствия, страхи и все иное тому подобное или не сопутству-
ют. Если же все это отделить от разумения и обменивать
друг на друга, как бы не оказалась пустою видимостью
такая добродетель, поистине годная лишь для рабов,
хилая и подложная. Между тем, истинное - это
действительно очищение от всех [страстей], а рассуди-
тельность, справедливость, мужество и само разуме-
ние - средство такого очищения. И быть может, те, ко-
му мы обязаны учреждением таинств [мистерий], были не
так уж просты, но на самом деле еще в древности при-
открыли в намеке, что сошедший в Аид непосвященным
будет лежать в грязи, а очистившиеся и принявшие
посвящение, отойдя в Аид, поселятся среди богов.
Да, ибо, как говорят те, кто сведущ в таинствах,
"много тирсоносцев, да мало вакхантов", и "вакханты"
здесь, на мой взгляд, не кто иной, как только истинные
философы. Одним из них старался стать и я - всю
жизнь, всеми силами, ничего не упуская. Верно ли я ста-
рался и чего мы достигли, мы узнаем точно, если то будет
угодно богу, когда придем в Аид. Ждать осталось недол-
го, сколько я понимаю.
Вот вам моя защитительная речь, Симмий и Кебет;
вот почему я сохраняю спокойствие и веселость: я поки-
даю и вас, и здешних владык в уверенности, что и там
найду добрых владык и друзей, как нашел их здесь.
И если вам моя речь показалась более убедительной,
чем афинским судьям, это было бы хорошо.
Когда Сократ закончил, заговорил Кебет:
- Вот это - по крайней мере на мой взгляд - ска-
зано прекрасно, кроме одного: то, что ты говорил
о душе, вызывает у людей большие сомнения. Они опа-
саются, что, расставшись с телом, душа уже нигде
больше не существует, но гибнет и уничтожается в тот
самый день, как человек умирает. Едва расставшись
с телом, выйдя из него, она рассеивается, словно дыха-
ние или дым, разлетается, и ее уже решительно больше
нет. Разумеется, если бы душа действительно могла
где-то собраться сама по себе и вдобавок избавленная
от всех зол, которые ты только что перечислил, это
было бы, Сократ, источником великой и прекрасной
надежды, что слова твои - истина. Но что душа умер-
шего продолжает существовать и обладает известной
способностью мыслить, - это, на мой взгляд, тре-
бует веских доказательств и обстоятельных разъяс-
нений.
- Верно, Кебет, - согласился Сократ. - Что же
нам делать, однако? Не хочешь ли потолковать об этом:
может так быть или не может?
- Очень хочу, - сказал Кебет. - Хочу знать, что
ты об этом думаешь.
[Четыре доказательства бессмертия души.
Аргумент первый: взаимопереход противоположностей]
- Хорошо, - промолвил Сократ. - Мне кажется, что теперь
никто, даже комический поэт, не решится утверждать, будто я
попусту мелю языком и разглагольствую о вещах, которые
меня не касаются. Итак, если не возражаешь, приступим к
рассуждению.
Начнем, пожалуй, вот с какого вопроса: что, души
скончавшихся находятся в Аиде или же нет? Есть древ-
нее учение - мы его уже вспоминали, - что души, при-
шедшие отсюда, находятся там и снова возвращаются
сюда, возникая из умерших. Если это так, если живые
вновь возникают из умерших, то, по-видимому, на-
ши души должны побывать там, в Аиде, не правда
ли? Если бы их там не было, они не могли бы и возник-
нуть; и если бы мы с полною ясностью обнаружили, что
живые возникают из мертвых и никак не иначе, это бы-
ло бы достаточным доказательством нашей правоты.
Если же все это не так, поищем иных доводов.
- Отлично, - сказал Кебет.
- Тогда, - продолжал Сократ, - чтобы тебе было
легче понять, не ограничивайся одними людьми, но
взгляни шире, посмотри на всех животных, на расте-
ния - одним словом, на все, чему присуще возникнове-
ние, и давай подумаем, не таким ли образом возникает
все вообще - противоположное из противоположного -
в любом случае, когда налицо две противоположности.
Возьми, например, прекрасное и безобразное, или спра-
ведливое и несправедливое, или тысячи иных противо-
положностей. Давай спросим себя: если существуют
противоположные вещи, необходимо ли, чтобы одна
непременно возникала из другой, ей противоположной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23