– Мы не держим зла, – заверил он короля, так и глядя по-прежнему чуть вбок. – Да мы и не вправе – ведь колдун, наложивший заклятие, был человеком.
– Мы не держим зла, – эхом откликнулся король, тоже глядя не на посла, а в сторону. – Да мы и не вправе. Те, кто поддались его чарам, были эльфами. Между нами нет вины и войны.
– Между нами нет вины и войны, – повторил Лерметт за ним, положив руку на свой посольский аффикет в знак того, что сказанное им сказано не только от его имени.
– Вот и славно, – улыбнулся Эннеари, до того бледный от напряжения. – Значит, с этим делом закончено. Пойдем, Лерметт, я тебе свой дом покажу и с сестрой познакомлю. Мне давно вас друг другу показать хотелось.
– Ни в коем случае, – холодно заявил король. Слова его звучали непреложно, как смертный приговор – однако Арьену было безразлично, подлежит ли приговор обжалованию.
– Но почему? – вскричал он.
– По той же причине, – отрезал король, – по которой собаку не сажают за один стол с людьми.
Лерметту мгновенно захотелось залепить его эльфийскому величеству пощечину – аж ладони зачесались. Не из-за себя, нет – из-за того, во что от нежданного позора превратилось лицо Арьена. Жесткое, белое и полупрозрачное, словно бы костяное. Таким его Лерметт даже на перевале не видел. Даже на поляне с привязанными эльфами. Оцепенелое, с застывшими губами… люди так выглядят за миг до смерти или безумия. Эльфы, конечно, дело иное… хотя – а иное ли? Если Лерметт так хорошо понимает сейчас Эннеари… да что там – понимает! Он бы и сам так себя чувствовал на его месте. Называешь человека своим другом – а потом твой отец встречает его хладнокровными оскорблениями… и ты ничего, ничего не можешь поделать! Арьен опасался, что Лерметта могут не впустить – сам Лерметт был в этом попросту уверен – но вот оскорблений Эннеари не ожидал. И ведь это, скорей всего, только начало. Нечего обольщаться юным лицом и ясными глазами оскорбителя, королю не меньше тысячи лет, если не больше – за такой-то срок издевок можно поднакопить немеряно… а уж научиться пускать их в ход за столько сотен лет и вовсе немудрено. Этот старикан с безмятежным юным ликом только на зубок его попробовал… отведал, так сказать. А вот когда он в полную силу развернется… посмотри на сына, старый дурак, на сына своего посмотри! Обернись же! Неужели ты не понимаешь, что сделал ему больно? Ему – не мне! Что ты его без стрелы ранил, без меча убил? Разве не видишь, как сама жизнь утекает прочь из него вместе с честью и попранной дружбой? Посмотри же – или ты совсем из ума выжил? Странно… а эльфам вообще случается выжить из ума? Хотя… почему бы и нет? Люди иной раз и за семь десятков лет успевают. Эльфы, конечно, премудрые – так ведь и времени у них на то, чтобы пережить свой ум, куда больше. А ты, твое величество, из ума точно выжил. Иначе не стал бы заставлять моего друга страдать при мне. Нам, людям, это, знаешь ли, отчего-то не по нраву. По счастью, из всех возможных оскорблений ты выбрал именно такое… и мне есть, что тебе ответить. Ну, держись, твое величество. Ты напросился. И ведь не заставлял тебя никто – сам и только сам… теперь не обессудь.
– Ну, отчего же, – промолвил Лерметт медленно и раздельно, наслаждаясь вкусом каждого из своих слов, будто спелыми виноградинами. – Я знавал одну собаку, которую сажали за стол вместе с людьми. На почетное сидение.
Король, явно собиравшийся высказать еще какую-нибудь особо изысканную пакость, так и замер с открытым ртом.
– С-собаку? – непроизвольно вымолвил он.
– Собачищу, – жизнерадостно подтвердил Лерметт. – Здоровенный такой пес был. Дичок его звали. Потому что крепкий был, как дикая лесная яблоня.
Воспоминание мимолетной улыбкой тронуло его губы. У Дичка было еще одно прозвание – Местоблюститель. Отец всегда считал, что объезжать коня и воспитывать щенка должны хозяйские руки, а не наемные. Дичок таскался за обожаемым хозяином повсюду. В недолгие часы разлуки он, как и все щенки, для утоления горя грыз все, что пахло хозяином – однажды умудрившись сожрать даже королевскую перевязь. Избыв же эту щенячью привычку, он приобрел другую – вспрыгивать на любое сидение, только что оставленное хозяином, и устраиваться там со всеми удобствами. На трон его, понятное дело, не пускали – но любой стул, на котором сидел король, был его законной добычей, в чем придворным пришлось убедиться… иной раз довольно болезненным способом. Думаете, сесть на опустевший стул не значит совершить оскорбление величества? Дичок так не считал. Некий придворный вот попытался однажды – и Дичок так цапнул его за святотатственную часть тела, посредством коей тот приступил к совершению преступного действия, что бедолагу месяц на пирах видно не было, да и потом он долго еще предпочитал непринужденно стоять, чуть заметно вздрагивая при виде стульев, скамей и сидений любого рода. Придворные урок усвоили, а Дичок получил почетное прозвище Местоблюститель.
– Огромный был пес. Хоть верхом на него садись.
– И за что же эту… э-э… собачищу сажали за стол? Неужели только за несколько неподобающий для собак рост? – Его эльфийское величество так растерялся, что вполне уместное замечание навроде “варварство какое” просто не пришло ему в голову. Впопыхах он съязвил кое-как – да притом же наиболее удобным для Лерметта образом. Вопрос, даже и иронический, даже и заданный издевки ради, требует ответа – вот Лерметт и ответит. Да не просто ответит, а подробно, обстоятельно… так долго, как только сможет. И еще дольше. Чтобы лицо Арьена перестало напоминать призрак со скорбными сухими глазами. Чтобы он успел опомниться. А отец его – чем черт не шутит – одуматься.
– Как можно! – Лерметт улыбнулся широко и сладко. – Причина была, уверяю вас. Это ведь не когда попало случилось, а в год Ланнского турнира.
Лицо короля приобрело окончательно замороченный вид. Постичь, какое отношение имеет турнир в городе Ланне к собаке избыточного размера, которую отчего-то сажают за стол… нет, этого ничей рассудок не выдержит. Это даже и для эльфа немного слишком. Его величество пребывал в изрядном замешательстве – и Лерметт воспользовался его замешательством вовсю, продолжая свой рассказ с точно рассчитанной неспешностью.
– Отец тогда отправился в Ланн не один. Рыцарей с ним было много, человек тридцать. Ну, и Дичок, само собой, увязался – куда же без него! Попробуй его дома оставить, если он наравне с лошадью бегать может! Не охотничья ведь собака – боевая.
– Надеюсь, хоть на турнире ваш Дичок не сражался? – презрительно изогнув губы, осведомился король.
– Нет, конечно, – кивнул Лерметт, заметив с потаенным восторгом, что в глазах Арьена затеплилось некое подобие жизни. – Правила не дозволяют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85