Но пошли разговоры о том, что, во-первых, дела у генерала идут неважно, а во-вторых, он выслал с планеты всех женщин. Поэтому, пусть он и предлагал отличное вознаграждение, желающих заменить людей, которых он терял каждый день, не находилось.
Наконец он решил бомбить позиции и тылы пелопоннесов, чтобы ни один из нас не мог напрямую контактировать с этими инопланетянками. Конечно же, линия фронта постоянно менялась, их войска находились в непрерывном движении, так что мы просто сбрасывали бомбы и надеялись, что они достигали цели.
Довольно быстро они сообразили, что до рукопашной дело не дойдет, доставили на передовую дальнобойные молекулярные деформаторы и начали превращать воздушные корабли в желе. Очень скоро известие об этом достигло Нового Вегаса и там начали делать ставки на то, сколько из нас сможет после вылета вернуться на базу. Поначалу мы бомбили вражеские позиции раз в день, но потом этот кретин Байглоу, несмотря на большие потери, увеличил число вылетов до двух.
* * *
— Да, — кивнул О’Грейди, — я это помню. Ставишь три доллара, получаешь пять.
— Ты ставил на нас? — спросил Макс.
— На вас? — переспросил О’Грейди. — Ни в коем разе. Вас же то и дело сбивали. Как любой умный игрок, я ставил с тем чтобы выиграть.
* * *
Не могу тебя в этом винить (продолжал Макс). Черт, если б я мог поставить деньги на пелопоннесов, сделал бы это не задумываясь. Поверьте мне, мы все с содроганием думали о ежедневных утренней и вечерней встречах с этими деформаторами. Мы умоляли генерала изменить стратегию, но наземных войск у него не осталось и он отказывался как признать поражение, так и провозгласить победу и убраться с Пелопонна V к чертовой матери. Поэтому мы продолжали летать на бомбежку.
К началу четвертой недели я остался единственным действующим пилотом. Остальных убили или ранили. Начинал он с четыреста шестью воздушными кораблями и таким же числом пилотов, теперь же у него оставались сорок два корабля и один пилот, я, остальные дезертировали или выбыли из строя, большинство насовсем, некоторые — надолго. Я опять пошел к генералу Байглоу и заявил, что пришла пора придумать что-то новенькое, потому что прежняя стратегия провалилась.
Но от него требовали победы, при этом никто не посылал ему ни людей, ни технику, и располагал он только мною и парой взводов пехотинцев, которых не решался послать против врага, потому что с близкого расстояния враги выглядели совсем не врагами, а соблазнительными бабенками.
Мне, конечно, все это не нравилось, но он предложил удвоить мое жалованье, вот я и согласился еще на один вылет.
С трудом мне удалось вернуться на базу, и только я заказал себе пива в офицерском клубе, как появился Байглоу и сказал, что я должен вновь подняться в воздух.
— Вы уж не обижайтесь, генерал Байглоу, сэр, — ответил я, — но не пойти ли вам на хрен.
— Кроме тебя, у меня никого нет! — рявкнул он. — Я не могу проиграть мою последнюю войну.
— Видите воздушный корабль? — Я указал в окно. — Залезайте в кабину, и вперед.
— Я — генерал, — напомнил он. — И не могу непосредственно участвовать в боевых действиях. Для этого у меня есть ты.
— Меня больше нет. Я подаю в отставку. Найдите какого-нибудь другого идиота.
— Они все дезертировали.
— Все до одного? — спросил я.
Он кивнул.
— Вы хотите сказать, что я сбрасывал бомбы на наших людей?
— Они уже не наши. Они перешли на сторону врага.
Я их понимал. Враг наверняка кормил их лучше, а судя по тому, что говорили об Урагане Смите и его даме, по ночам они не могли пожаловаться на холод и одиночество.
Так вот, мы препирались большую часть второй половины дня. Я говорил, что больше не хочу служить мишенью для пелопоннесов и не хочу сбрасывать бомбы на своих, он твердил, что не собирается сдаваться или начинать мирные переговоры, а тот, кто трахает самку насекомого, независимо от того, как она выглядит снаружи, не может считаться своим. Наконец солнце покатилось к горизонту, мы по-прежнему не могли договориться, потому что договариваться было не о чем, но внезапно он выхватил лучевик, нацелил на меня и объяснил, что я еще могу выжить, пусть шансы невелики, если отправлюсь бомбить позиции пелопоннесов, а вот если откажусь, то шансов на спасение не будет никаких, потому что выстрел из лучевика с расстояния в шесть дюймов смертелен на все сто процентов. Оспаривать такой аргумент смысла не имело.
— Я полечу, — кивнул я. — Но при условии, что это будет последний вылет.
— Согласен, — ответил он. — И в подтверждение моих слов мы загрузим в твой воздушный корабль все бомбы, оставшиеся на базе.
Еще несколько минут мы спорили насчет бонуса, полагающегося мне за этот полет, а поскольку я не доверял ему, он перевел оговоренную сумму в мой банк на Биндере X до того, как я поднялся и направился к воздушному кораблю.
— Не будете возражать, если я сам выберу цель? — спросил я, поднимаясь по трапу.
— Нет, конечно. Только помни, надо сбросить все бомбы и поставить весомую точку в нашей благородной борьбе.
— Будет исполнено. — С тем я и закрыл фонарь кабины.
Оторвав воздушный корабль от взлетной полосы, я поднялся на высоту пять тысяч футов и направился в сторону вражеских позиций.
И вот какие мысли пришли мне в голову. Я не считал своими врагами ни пелопоннесов, ни людей, перешедших на их сторону. Возможно, познакомившись с пелопоннесами ближе, я бы изменил свое мнение о них, но я с ними не встречался. Зато хорошо знал генерала Байглоу.
Поэтому развернул воздушный корабль, лег на обратный курс и сбросил все бомбы на базу, поставив весомую точку в нашей борьбе.
Оценили это все, за исключением генерала Байглоу.
* * *
— Как-то не вяжется, — покачал головой Большой Рыжий.
— Что не вяжется? — воскликнул Макс Три Ствола. — Каждое мое слово — чистая правда, разве что я где-то что-то чуть приукрасил.
— Я не понимаю, каким ветром занесло туда Могильщика Гейнса, если ты закончил войну?
— А почему не спросить его? — Макс, рассказав свою часть истории, похоже, полностью потерял интерес к Пелопоннесской войне.
Большой Рыжий повернулся к Могильщику.
— Ну?
СЕРЖАНТ, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ ВСЕ
Я прилетел туда не для того, чтобы участвовать в войне (начал Гейнс). Я тогда был охотником за головами — не солдатом.
Большую часть года я провел в поисках Чокнутого Джесса Умлкинса. Он убил больше тридцати мужчин в Монархии, а также немало женщин, детей, собак, кошек и инопланетных домашних зверушек. Узнав, что я охочусь за ним, он удрал в Пограничье. Я лишь на день разминулся с ним на Рузвельте III, он только на полчаса опередил меня на Дальнем Лондоне.
Оттуда отправился в звездное скопление Альбион, изменил внешность и завербовался сержантом на Пелопоннесскую войну — решил спрятаться на поле боя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Наконец он решил бомбить позиции и тылы пелопоннесов, чтобы ни один из нас не мог напрямую контактировать с этими инопланетянками. Конечно же, линия фронта постоянно менялась, их войска находились в непрерывном движении, так что мы просто сбрасывали бомбы и надеялись, что они достигали цели.
Довольно быстро они сообразили, что до рукопашной дело не дойдет, доставили на передовую дальнобойные молекулярные деформаторы и начали превращать воздушные корабли в желе. Очень скоро известие об этом достигло Нового Вегаса и там начали делать ставки на то, сколько из нас сможет после вылета вернуться на базу. Поначалу мы бомбили вражеские позиции раз в день, но потом этот кретин Байглоу, несмотря на большие потери, увеличил число вылетов до двух.
* * *
— Да, — кивнул О’Грейди, — я это помню. Ставишь три доллара, получаешь пять.
— Ты ставил на нас? — спросил Макс.
— На вас? — переспросил О’Грейди. — Ни в коем разе. Вас же то и дело сбивали. Как любой умный игрок, я ставил с тем чтобы выиграть.
* * *
Не могу тебя в этом винить (продолжал Макс). Черт, если б я мог поставить деньги на пелопоннесов, сделал бы это не задумываясь. Поверьте мне, мы все с содроганием думали о ежедневных утренней и вечерней встречах с этими деформаторами. Мы умоляли генерала изменить стратегию, но наземных войск у него не осталось и он отказывался как признать поражение, так и провозгласить победу и убраться с Пелопонна V к чертовой матери. Поэтому мы продолжали летать на бомбежку.
К началу четвертой недели я остался единственным действующим пилотом. Остальных убили или ранили. Начинал он с четыреста шестью воздушными кораблями и таким же числом пилотов, теперь же у него оставались сорок два корабля и один пилот, я, остальные дезертировали или выбыли из строя, большинство насовсем, некоторые — надолго. Я опять пошел к генералу Байглоу и заявил, что пришла пора придумать что-то новенькое, потому что прежняя стратегия провалилась.
Но от него требовали победы, при этом никто не посылал ему ни людей, ни технику, и располагал он только мною и парой взводов пехотинцев, которых не решался послать против врага, потому что с близкого расстояния враги выглядели совсем не врагами, а соблазнительными бабенками.
Мне, конечно, все это не нравилось, но он предложил удвоить мое жалованье, вот я и согласился еще на один вылет.
С трудом мне удалось вернуться на базу, и только я заказал себе пива в офицерском клубе, как появился Байглоу и сказал, что я должен вновь подняться в воздух.
— Вы уж не обижайтесь, генерал Байглоу, сэр, — ответил я, — но не пойти ли вам на хрен.
— Кроме тебя, у меня никого нет! — рявкнул он. — Я не могу проиграть мою последнюю войну.
— Видите воздушный корабль? — Я указал в окно. — Залезайте в кабину, и вперед.
— Я — генерал, — напомнил он. — И не могу непосредственно участвовать в боевых действиях. Для этого у меня есть ты.
— Меня больше нет. Я подаю в отставку. Найдите какого-нибудь другого идиота.
— Они все дезертировали.
— Все до одного? — спросил я.
Он кивнул.
— Вы хотите сказать, что я сбрасывал бомбы на наших людей?
— Они уже не наши. Они перешли на сторону врага.
Я их понимал. Враг наверняка кормил их лучше, а судя по тому, что говорили об Урагане Смите и его даме, по ночам они не могли пожаловаться на холод и одиночество.
Так вот, мы препирались большую часть второй половины дня. Я говорил, что больше не хочу служить мишенью для пелопоннесов и не хочу сбрасывать бомбы на своих, он твердил, что не собирается сдаваться или начинать мирные переговоры, а тот, кто трахает самку насекомого, независимо от того, как она выглядит снаружи, не может считаться своим. Наконец солнце покатилось к горизонту, мы по-прежнему не могли договориться, потому что договариваться было не о чем, но внезапно он выхватил лучевик, нацелил на меня и объяснил, что я еще могу выжить, пусть шансы невелики, если отправлюсь бомбить позиции пелопоннесов, а вот если откажусь, то шансов на спасение не будет никаких, потому что выстрел из лучевика с расстояния в шесть дюймов смертелен на все сто процентов. Оспаривать такой аргумент смысла не имело.
— Я полечу, — кивнул я. — Но при условии, что это будет последний вылет.
— Согласен, — ответил он. — И в подтверждение моих слов мы загрузим в твой воздушный корабль все бомбы, оставшиеся на базе.
Еще несколько минут мы спорили насчет бонуса, полагающегося мне за этот полет, а поскольку я не доверял ему, он перевел оговоренную сумму в мой банк на Биндере X до того, как я поднялся и направился к воздушному кораблю.
— Не будете возражать, если я сам выберу цель? — спросил я, поднимаясь по трапу.
— Нет, конечно. Только помни, надо сбросить все бомбы и поставить весомую точку в нашей благородной борьбе.
— Будет исполнено. — С тем я и закрыл фонарь кабины.
Оторвав воздушный корабль от взлетной полосы, я поднялся на высоту пять тысяч футов и направился в сторону вражеских позиций.
И вот какие мысли пришли мне в голову. Я не считал своими врагами ни пелопоннесов, ни людей, перешедших на их сторону. Возможно, познакомившись с пелопоннесами ближе, я бы изменил свое мнение о них, но я с ними не встречался. Зато хорошо знал генерала Байглоу.
Поэтому развернул воздушный корабль, лег на обратный курс и сбросил все бомбы на базу, поставив весомую точку в нашей борьбе.
Оценили это все, за исключением генерала Байглоу.
* * *
— Как-то не вяжется, — покачал головой Большой Рыжий.
— Что не вяжется? — воскликнул Макс Три Ствола. — Каждое мое слово — чистая правда, разве что я где-то что-то чуть приукрасил.
— Я не понимаю, каким ветром занесло туда Могильщика Гейнса, если ты закончил войну?
— А почему не спросить его? — Макс, рассказав свою часть истории, похоже, полностью потерял интерес к Пелопоннесской войне.
Большой Рыжий повернулся к Могильщику.
— Ну?
СЕРЖАНТ, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ ВСЕ
Я прилетел туда не для того, чтобы участвовать в войне (начал Гейнс). Я тогда был охотником за головами — не солдатом.
Большую часть года я провел в поисках Чокнутого Джесса Умлкинса. Он убил больше тридцати мужчин в Монархии, а также немало женщин, детей, собак, кошек и инопланетных домашних зверушек. Узнав, что я охочусь за ним, он удрал в Пограничье. Я лишь на день разминулся с ним на Рузвельте III, он только на полчаса опередил меня на Дальнем Лондоне.
Оттуда отправился в звездное скопление Альбион, изменил внешность и завербовался сержантом на Пелопоннесскую войну — решил спрятаться на поле боя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91