— Собственно, им нет пользы от любого, кто не убивает, калечит, пытает.
— Может, тебе стоит подумать о том, чтобы перейти на нашу сторону? — спросил я.
— Не могу. Люди презирают всех, кто отличается от них.
— Опять пропаганда. — Я покачал головой. — В нескольких милях отсюда находится женщина-киборг, у которой в пальцах огневой мощи больше, чем у многих боевых звездолетов. У нее искусственные глаза и по окончании войны она, возможно, заменит настоящие ноги на протезы. Тем не менее она сражается на нашей стороне. И не стала бы этого делать, если бы мы третировали ее, не так ли?
— Да, — согласился он. — Полагаю, не стала бы.
— Безусловно. Может, я должен познакомить тебя с нашей версией истории человечества?
— У меня есть вся ночь.
Вот я и рассказал, как Томас Джефферсон* написал Magna Carta* , папа Иоанн XXIII освободил марсианские колонии и, как мог, процитировал «Геттисбергское послание»* Бейба Рута* . Вскоре он начал засыпать меня вопросами, и мы проговорили до утра.
А когда над Генрихом V взошло солнце, он потянулся ко мне, пожал руку и объявил, что ему с детства промывали мозги, но уж оставшуюся жизнь он посвятит борьбе за свободу, равенство, капитализм и другие высшие ценности.
Два дня мы провели вместе, стараясь лучше узнать друг друга. Он читал мне свои стихи, в которых не было рифмы, но чувствовался напор и, конечно, талант. Я рассказывал ему, как функционирует свободное общество, и почему мы, жители Пограничья, не платим налоги, не участвуем в выборах и не проводим много времени за изучением уголовного кодекса.
— Но, если вы добровольно отказываетесь от права участвовать в голосовании, почему вы сражаетесь за Содружество? — спросил он.
— Я не сражаюсь за Содружество или Монархию, как ни назови, — ответил я. — Я сражаюсь потому, что вы вторглись на Генрихи, а именно здесь я могу хорошо провести время за выпивкой.
Он нахмурился, насколько представитель его вида мог хмуриться, и попытался зайти с другой стороны.
— Как государство может выжить, если все убегут в Пограничье и перестанут платить налоги?
Я мог бы объяснить, что выход очень простой: покорить еще несколько цивилизаций и обложить их налогами по самое не хочу, но почувствовал, что такое объяснение не покажется убедительным. Поэтому сказал, что на одного смельчака, решающегося улететь в Пограничье, приходятся миллионы, остающиеся дома.
— Логика проста, — добавил я. — Если б образовался недостаток налогоплательщиков, они бы или присоединили к Содружеству часть Пограничья, или увеличили бы налоги.
— Разумно.
— Да… если только не тебе приходится платить повышенный налог.
— А если тебе?
Я пожал плечами.
— Тогда ты отправляешься в Пограничье, возможно, открываешь планету-другую, которые государство в конце концов прибирает к рукам. Вот так галактика и становится цивилизованной.
— И этот процесс бесконечен! — воскликнул Стихоплет. — Всегда найдутся недовольные, но ваша цивилизация организована такие образом, что недовольство ведет к экспансии, которая приводит к усилению давления государства, что результируется в появлении новых недовольных и новой экспансии… — Он помолчал. — В такой ситуации пройдет не так уж много времени, прежде чем человечество освоит Андромеду и другие соседние галактики.
— Ты находишь сие угрожающим? — спросил я.
— Я нахожу сие захватывающим!
— Твоя цивилизация не знакома с Манифестом судьбы?
Он не знал, что означает это понятие, и я ему объяснил.
— Как это красиво, Манифест судьбы! — воскликнул он. — Мне нравится. Мои соотечественники думают только о том, как бы захватить одну-другую звездные системы да пролить побольше крови. Их устремления не идут ни в какое сравнение с грандиозностью ваших.
Короче, он решил лететь в «Аванпост» и просить политического убежища. Я ему сказал, что здесь нет никого, кто может предоставить ему такое убежище, за этим надо лететь в Монархию и разыскивать одно из государственных ведомств, которые занимаются дезертирами. А с учетом количества государственных ведомств, на поиски могут уйти две жизни. Вот я и убедил его отправиться в «Аванпост» лишь для того, чтобы привыкнуть к людям, свободе и раннему капитализму на первых стадиях его развития.
Мы решили отбыть ранним утром, но, когда я жарил яичницу, чтобы подкрепиться перед отлетом, нас окружили соотечественники Стихоплета.
— Сматываемся отсюда! — крикнул я, бросаясь к кораблю.
— Берегись, Макс! — раздалось в ответ.
Я оглянулся и увидел пришельца, который целился в меня из пульсатора. Я понял, что жить мне осталось доли секунды, но, когда он выстрелил, Стихоплет заслонил меня собой, и предназначенный мне энергетический заряд угодил в него.
Тут я, признаюсь, обезумел. Уложил пришельца выстрелом из глушака, а потом с пистолетом в каждой руке двинулся на остальных, крича, чтобы они выползали из-за укрытий и схватились со мной. Пара дюжин выползли, и я их убил, не обращая внимания на легкие ранения, без которых, увы, не обошлось. Перебив всех, я вернулся к кораблю и похоронил Стихоплета как человека.
Он был моим другом, возможно, лучшим из всех. Знает Бог, внешность у него была не очень, и стихов, которые он сочинял, я не понимал, но он подставил грудь под выстрел, предназначавшийся мне, а на такое люди не способны.
* * *
Мать Земля вытерла слезу.
— Я думаю, это прекрасно.
— Я тоже, — присоединилась к ней Киборг де Мило. — Но, когда я, очистив город, попала в тот военный лагерь, мне не попались две дюжины трупов.
— Возможно, оставшиеся в живых похоронили их, — ответил Макс. — А может, они разложились под солнечным светом.
— Те шестьсот, которых я убила в городе, не разложились, — сухо заметила Киборг де Мило.
— Послушай, это моя история! — рявкнул Макс. — Если ты ей не веришь, дело твое!
Киборг де Мило пожала плечами.
— Мне без разницы, что ты болтаешь.
Макс повернулся к Барду.
— Ну? Ты ее используешь?
— В отсутствие противоречащего варианта выбора у меня нет. А кроме того, Стихоплет — украшение книги.
— Какое там украшение! Он был страшен, как смертный грех… и при этом показал себя самым верным другом.
— Разве можно требовать от друга большего? — задал Бард риторический вопрос.
— Уверен, что нет, — твердо заявил Макс.
В зал вошли Большой Рыжий и Могильщик Гейнс.
— Макс как раз закончил рассказ, — уведомил их Бард.
— Уж не знаю, как мы это переживем, — буркнул Гейнс. — Два пива, Peгги.
Они направились к стойке.
— Война завершена? — спросил меня Большой Рыжий.
— Похоже на то, — ответил я.
— Мы победили?
— Насколько мне известно.
— Что ж, значит, оно того стоило.
— Ты про что?
— Про то, что мне пришлось сделать, чтобы вырваться с Генриха IV.
— Ты собираешься рассказать нам об этом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Может, тебе стоит подумать о том, чтобы перейти на нашу сторону? — спросил я.
— Не могу. Люди презирают всех, кто отличается от них.
— Опять пропаганда. — Я покачал головой. — В нескольких милях отсюда находится женщина-киборг, у которой в пальцах огневой мощи больше, чем у многих боевых звездолетов. У нее искусственные глаза и по окончании войны она, возможно, заменит настоящие ноги на протезы. Тем не менее она сражается на нашей стороне. И не стала бы этого делать, если бы мы третировали ее, не так ли?
— Да, — согласился он. — Полагаю, не стала бы.
— Безусловно. Может, я должен познакомить тебя с нашей версией истории человечества?
— У меня есть вся ночь.
Вот я и рассказал, как Томас Джефферсон* написал Magna Carta* , папа Иоанн XXIII освободил марсианские колонии и, как мог, процитировал «Геттисбергское послание»* Бейба Рута* . Вскоре он начал засыпать меня вопросами, и мы проговорили до утра.
А когда над Генрихом V взошло солнце, он потянулся ко мне, пожал руку и объявил, что ему с детства промывали мозги, но уж оставшуюся жизнь он посвятит борьбе за свободу, равенство, капитализм и другие высшие ценности.
Два дня мы провели вместе, стараясь лучше узнать друг друга. Он читал мне свои стихи, в которых не было рифмы, но чувствовался напор и, конечно, талант. Я рассказывал ему, как функционирует свободное общество, и почему мы, жители Пограничья, не платим налоги, не участвуем в выборах и не проводим много времени за изучением уголовного кодекса.
— Но, если вы добровольно отказываетесь от права участвовать в голосовании, почему вы сражаетесь за Содружество? — спросил он.
— Я не сражаюсь за Содружество или Монархию, как ни назови, — ответил я. — Я сражаюсь потому, что вы вторглись на Генрихи, а именно здесь я могу хорошо провести время за выпивкой.
Он нахмурился, насколько представитель его вида мог хмуриться, и попытался зайти с другой стороны.
— Как государство может выжить, если все убегут в Пограничье и перестанут платить налоги?
Я мог бы объяснить, что выход очень простой: покорить еще несколько цивилизаций и обложить их налогами по самое не хочу, но почувствовал, что такое объяснение не покажется убедительным. Поэтому сказал, что на одного смельчака, решающегося улететь в Пограничье, приходятся миллионы, остающиеся дома.
— Логика проста, — добавил я. — Если б образовался недостаток налогоплательщиков, они бы или присоединили к Содружеству часть Пограничья, или увеличили бы налоги.
— Разумно.
— Да… если только не тебе приходится платить повышенный налог.
— А если тебе?
Я пожал плечами.
— Тогда ты отправляешься в Пограничье, возможно, открываешь планету-другую, которые государство в конце концов прибирает к рукам. Вот так галактика и становится цивилизованной.
— И этот процесс бесконечен! — воскликнул Стихоплет. — Всегда найдутся недовольные, но ваша цивилизация организована такие образом, что недовольство ведет к экспансии, которая приводит к усилению давления государства, что результируется в появлении новых недовольных и новой экспансии… — Он помолчал. — В такой ситуации пройдет не так уж много времени, прежде чем человечество освоит Андромеду и другие соседние галактики.
— Ты находишь сие угрожающим? — спросил я.
— Я нахожу сие захватывающим!
— Твоя цивилизация не знакома с Манифестом судьбы?
Он не знал, что означает это понятие, и я ему объяснил.
— Как это красиво, Манифест судьбы! — воскликнул он. — Мне нравится. Мои соотечественники думают только о том, как бы захватить одну-другую звездные системы да пролить побольше крови. Их устремления не идут ни в какое сравнение с грандиозностью ваших.
Короче, он решил лететь в «Аванпост» и просить политического убежища. Я ему сказал, что здесь нет никого, кто может предоставить ему такое убежище, за этим надо лететь в Монархию и разыскивать одно из государственных ведомств, которые занимаются дезертирами. А с учетом количества государственных ведомств, на поиски могут уйти две жизни. Вот я и убедил его отправиться в «Аванпост» лишь для того, чтобы привыкнуть к людям, свободе и раннему капитализму на первых стадиях его развития.
Мы решили отбыть ранним утром, но, когда я жарил яичницу, чтобы подкрепиться перед отлетом, нас окружили соотечественники Стихоплета.
— Сматываемся отсюда! — крикнул я, бросаясь к кораблю.
— Берегись, Макс! — раздалось в ответ.
Я оглянулся и увидел пришельца, который целился в меня из пульсатора. Я понял, что жить мне осталось доли секунды, но, когда он выстрелил, Стихоплет заслонил меня собой, и предназначенный мне энергетический заряд угодил в него.
Тут я, признаюсь, обезумел. Уложил пришельца выстрелом из глушака, а потом с пистолетом в каждой руке двинулся на остальных, крича, чтобы они выползали из-за укрытий и схватились со мной. Пара дюжин выползли, и я их убил, не обращая внимания на легкие ранения, без которых, увы, не обошлось. Перебив всех, я вернулся к кораблю и похоронил Стихоплета как человека.
Он был моим другом, возможно, лучшим из всех. Знает Бог, внешность у него была не очень, и стихов, которые он сочинял, я не понимал, но он подставил грудь под выстрел, предназначавшийся мне, а на такое люди не способны.
* * *
Мать Земля вытерла слезу.
— Я думаю, это прекрасно.
— Я тоже, — присоединилась к ней Киборг де Мило. — Но, когда я, очистив город, попала в тот военный лагерь, мне не попались две дюжины трупов.
— Возможно, оставшиеся в живых похоронили их, — ответил Макс. — А может, они разложились под солнечным светом.
— Те шестьсот, которых я убила в городе, не разложились, — сухо заметила Киборг де Мило.
— Послушай, это моя история! — рявкнул Макс. — Если ты ей не веришь, дело твое!
Киборг де Мило пожала плечами.
— Мне без разницы, что ты болтаешь.
Макс повернулся к Барду.
— Ну? Ты ее используешь?
— В отсутствие противоречащего варианта выбора у меня нет. А кроме того, Стихоплет — украшение книги.
— Какое там украшение! Он был страшен, как смертный грех… и при этом показал себя самым верным другом.
— Разве можно требовать от друга большего? — задал Бард риторический вопрос.
— Уверен, что нет, — твердо заявил Макс.
В зал вошли Большой Рыжий и Могильщик Гейнс.
— Макс как раз закончил рассказ, — уведомил их Бард.
— Уж не знаю, как мы это переживем, — буркнул Гейнс. — Два пива, Peгги.
Они направились к стойке.
— Война завершена? — спросил меня Большой Рыжий.
— Похоже на то, — ответил я.
— Мы победили?
— Насколько мне известно.
— Что ж, значит, оно того стоило.
— Ты про что?
— Про то, что мне пришлось сделать, чтобы вырваться с Генриха IV.
— Ты собираешься рассказать нам об этом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91