– Я не искал ее, никогда не думал о ней. Не сделал ничего, чтобы исправить это…
– А что ты делаешь сейчас? Сидишь со мной и дожидаешься, когда закипит чай?
– Не знаю. О господи, не знаю! Потому что ничего не могу сделать.
– Она любила тебя. Мы не часто получали от нее вести – думаю, он не позволял ей. Но время от времени она украдкой звонила и присылала письма. Тебя она любила всем сердцем. Ты прав, что оплакиваешь ее, но раскаиваться тебе не в чем.
Чайник закипел, и она встала.
– Мы с ней близнецы.
– Я знаю.
– Значит, я твоя тетя. Кстати, у тебя есть два дяди, дедушка с бабушкой и куча двоюродных братьев и сестер.
– Я… не могу к этому привыкнуть.
– А я могу. Да, могу. У тебя ее глаза, – тихо сказала она.
Сбитый с толку, Рорк покачал головой.
– У нее были зеленые глаза. Такие же, как у вас. Я видел ее фотографию.
– Я не про цвет, а про разрез. – Синеад обернулась. – У тебя ее разрез глаз. Как и у меня. Разве ты не замечаешь? – Она подошла и положила ладонь на его руку. – Мне всегда казалось, что разрез глаз важнее цвета.
Рорк чуть не заплакал, и тогда Синеад сделала то, что казалось самой естественной вещью на свете: прижала его голову к груди и погладила по волосам.
– Вот так, – приговаривала она, обнимая сына своей сестры. – Вот так… Она была бы рада, что ты приехал. Была бы счастлива, что ты наконец здесь.
Позже Синеад отвела его на дальний конец двора, за которым начиналось поле, и показала высокое дерево с пышной кроной.
– Мы посадили его в честь Сиобан, – сказала она. – Не стали рыть ей могилу. Мы знали, что она умерла, но могила, в которой никто не лежит, это чересчур, правда? Поэтому мы посадили вишню. Она цветет каждую весну. И когда я вижу цветы, это утешает меня.
– Красивое дерево. И место очень красивое.
– Рорк, твои родные – фермеры. Из поколения в поколение. – Когда он поднял глаза, Синеад улыбнулась ему. – Мы держались за землю, чего бы это нам ни стоило. Мы упрямые, горячие, и работаем до самой смерти. И ты такой же.
– А я много лет пытался избавиться от своих корней. И не оглядывался на прошлое.
– На это прошлое ты можешь оглянуться с гордостью. Он не смог сломать тебя, верно? Держу пари, что он пытался.
– Если бы он не пытался, я бы не ушел от него и не стал бы тем, кто я есть. Я… Когда я вернусь в Нью-Йорк, я тоже посажу у себя вишню. Непременно.
– Хорошая мысль. Ты ведь женат, верно? На одной из нью-йоркских «гарда»?
– Она чудо, – сказал Рорк. – Моя Ева.
Его тон тронул Синеад.
– Но детей у вас нет?
– Пока нет.
– Что ж, времени впереди еще много… Конечно, я видела ее фотографии. Я много лет собирала вырезки из газет. Ничего не могла с собой поделать. Она выглядит сильной. Думаю, такой ее сделала жизнь.
– Да.
– В следующий раз привези ее с собой. А пока что нужно подумать, где тебя устроить.
– Устроить?
– А ты думал, от нас так легко удрать? Нет уж, ты останешься по меньшей мере на ночь и встретишься с остальными членами семьи. Дашь им возможность познакомиться с тобой. Это будет очень важно для моих родителей и братьев, – добавила она, не дав Рорку открыть рот.
– Миссис Лэнниган…
– Для тебя я – тетя Синеад.
Рорк негромко рассмеялся:
– Вы выбили у меня почву из-под ног.
– Раз так, держись за воздух, – весело сказала она и взяла его за руку. – Потому что это только цветочки.
ГЛАВА 17
Ева опросила две дюжины официальных владельцев машин с ковриками, волокна которых были обнаружены на телах жертв. В конце концов она очутилась в двухкомнатной квартирке маленькой старушки, которая пользовалась своей машиной, чтобы возить других старушек на воскресную мессу. Здесь пахло кошками и лавандой, и Ева не знала, какой из двух запахов хуже. Кроме того, ей пришлось пить слабый чай со льдом, потому что ничего другого у миссис Эрнестины Макнамара не было.
– Это так интересно! Конечно, история жуткая, но я ничего не могу с собой поделать. Надо же, меня допрашивает полиция… И это в моем возрасте! Знаете, ведь мне восемьдесят шесть лет.
«И меньше тебе не дашь», – кисло подумала Ева.
Эрнестина была крошечной, сухой и бесцветной. Казалось, годы выбелили ее. Но она еще довольно бодро двигалась по кухне в старых розовых шлепанцах, то воркуя со своими кошками, то гоняя их. Кошек было не меньше дюжины, и, судя по звукам, доносившимся до Евы, они активно размножались.
Интересно, в своем ли уме эта Эрнестина?
Ее лицо было похоже на морщинистый шарик с выдающимися вперед зубами, а парик криво сидел на макушке и напоминал обесцвеченные колосья пшеницы. Бесформенный комбинезон мешком висел на том, что осталось от ее тела.
«О боже! – взмолилась Ева. – Если ты есть, не дай мне дожить до таких лет. Это слишком страшно».
– Миссис Макнамара…
– О, зовите меня Эрнестина, как все остальные… Можно посмотреть на ваш револьвер?
Ева пропустила мимо ушей сдавленное фырканье Пибоди.
– Миссис… Эрнестина, мы не носим револьверов. Полицейские вооружены пистолетами. Я хотела поговорить о вашем фургончике…
– Как бы вы ни называли эту штуку, из нее можно выстрелить и здорово всыпать мерзавцу. Она тяжелая?
– Не очень. Фургон, Эрнестина. Ваш фургон. Когда вы пользовались им в последний раз?
– В воскресенье. Каждое воскресенье я вожу несколько человек к десятичасовой службе в церкви Святого Игнатия. Большинству моих подруг трудно проделать такое расстояние пешком, а автобусы… Людям моего возраста тяжело запомнить расписание. Кроме того, так веселее. Знаете, я ведь была «ребенком-цветком».
Ева захлопала глазами.
– Цветком?
– Неужели вы ничего не слышали о «детях-цветках»? – Эрнестина пронзительно хихикнула. – Конечно, это было очень давно. В шестидесятых. Правда, я тогда уже была далеко не ребенком… Но все равно это было очень весело. Теперь я снова стала католичкой. Так удобнее.
– Не сомневаюсь. Кто-нибудь имеет доступ к вашему фургону?
– Ну… В гараже есть один славный мальчик. Присматривает за моей машиной. И берет с меня всего лишь половину платы, представляете? Очень хороший мальчик.
– Мне бы хотелось знать его имя и адрес гаража.
– Зовут его Билли, а гараж на Восемнадцатой Западной, на пересечении с Седьмой авеню. Всего в квартале отсюда, так что добраться легко. По воскресеньям я беру машину и оставляю ее… Да, и в третью среду месяца, когда у нас проходят собрания общины.
– Кто еще водит вашу машину или имеет к ней доступ? Друзья, родственники, соседи?
– Насколько я знаю, никто. У сына своя машина. Он живет в штате Юта. Стал мормоном. А дочь в Новом Орлеане, она поклонница культа вуду. Еще у меня есть сестра Мэриан, но она больше не водит машину. И внуки…
Ева послушно записывала имена внуков, правнуков и – о господи! – всех родственников до неизвестно какого колена.
– Эрнестина, мне нужно ваше разрешение проверить фургон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89