Они с Люсьеной принадлежат к более или менее одинаковой среде, оба живут за пределами официального общества. Ломона не оставляла мысль, что если бы Люсьена и Ламбер встречались раньше, то на завтрашнем заседании речь, возможно, пошла бы не о некой Элен Ардуэн, а о Люсьене Жирар. Он был убежден, что в таком случае события вообще развернулись бы по-иному, и постарался выбросить из головы образ, возникший при воспоминании о взгляде, брошенном на него, Ломона, молоденькой продавщицей под винтовой лестницей, и улыбке, с которой она объявила:
— Мадам Люсьена занята.
Нет, не надо предаваться фантазиям. Он находится в реальном устойчивом мире, где у него есть определенные обязанности. Ломон взял карандаш и отчеркнул абзац в показаниях первого свидетеля на следствии.
Он заранее знал, что скажет каждый из свидетелей: у него перед глазами были ответы на вопросы, которые Каду задавал им в течение нескольких месяцев.
— Ваша фамилия, имя, возраст, профессия?
— Жюльен Мабиль, тридцать четыре года, помощник начальника вокзала, домашний адрес — Ивовая улица, сорок один.
Свидетель был среднего роста, округлые жирные плечи говорили о предрасположении к полноте, маленькие усики не старили, а скорее молодили его. Мабиль явился не в форме железнодорожника, а в штатском, которое явно ему не шло.
— Вы клянетесь говорить правду, всю правду, только правду?
— Клянусь.
— Расскажите теперь господам присяжным, что вам известно о событиях, произошедших двадцатого марта прошлого года.
Мабиль вызубрил свои показания наизусть и, повторяя их, поднимал иногда глаза к потолку, словно в поисках забытого слова.
— В тот день я заступал на дежурство по товарной станции в шесть утра и вышел из дому без двадцати шесть. Я живу во флигеле на Ивовой улице, что в верхнем конце Железнодорожной, и, чтобы сократить расстояние, обычно иду на работу вдоль полотна.
Тут свидетель в первый раз возвел глаза к потолку и, помолчав, продолжал:
— Зимой я беру с собой электрический фонарик, но в марте в это время уже светло, и против Котельной улицы я заметил, что на откосе пути прибытия что-то лежит.
В протоколе, который просматривал Ломон, следователь прервал в этом месте свидетеля и уточнил:
— Если не ошибаюсь, Котельная улица перпендикулярна Железнодорожной. А как расположена по отношению к ним Верхняя улица?
Ламберы жили на Верхней. Это самый старый район города с причудливым сплетением переулков и тупиков, где иным домам лет по триста. С незапамятных времен муниципалитет планирует снести этот, как его называют, «рассадник заразы», но отпустить необходимые средства до сих пор не удосужился.
На вопрос следователя Мабиль ответил:
— Верхняя улица переходит в Железнодорожную чуть ниже Котельной. Расстояние между ними не более ста метров.
В суде свидетель это уточнение опустил, сочтя его излишним. А ведь можно держать пари, что некоторые присяжные, например г-жа Фальк, никогда не забредали в этот район.
— Мне показалось, что на откосе лежит человек, и я ускорил шаг,—продолжал свидетель.— Еще за несколько метров я уже различал труп женщины, голова которой была, очевидно, отрезана поездом.
По залу прокатилось нечто вроде тяжкого вздоха, кое-кто побледнел. Одному мужчине, сидевшему в первых рядах, пришлось даже выйти.
— Голова или, вернее, то, что от нее осталось, лежала между рельсами метрах в десяти от тела, отброшенного от полотна на откос. Я побежал на вокзал и сразу же позвонил в полицейский комиссариат.
Мабиль не упомянул еще одну деталь, фигурировавшую в протоколе следствия:
«В о п р о с: У вас возникли какие-либо предположения о личности убитой?
Ответ: Я сразу опознал ее по зеленому пальто и красному платью.
Вопрос: Значит, вы знали, что это труп Мариетты Ламбер?
Ответ: Я знал ее только по имени. Часто встречал в нашем квартале и слыхал про нее всякое».
Об этой подробности свидетель забыл, зато неожиданно вспомнил другую, которую и не замедлил сообщить суду:
— Когда я обнаружил тело, мне сразу бросилось в глаза, что на одной ноге нет туфли. Начальник вокзала, которому я обо всем доложил, велел мне возвратиться на четыреста девятый километр, дождаться полиции и ответить на ее вопросы. Я подоспел туда почти одновременно с комиссаром, его письмоводителем и двумя полицейскими в форме. Вскоре подъехала машина, откуда вылезли незнакомые мне врач, кто-то из прокуратуры и сотрудники уголовной полиции. Они сразу принялись ее фотографировать. Мне задали несколько вопросов, на которые я постарался ответить исчерпывающим образом.
Это выражение, видимо, нравилось свидетелю: он произнес его с подчеркнутой интонацией и, чтойы оценить произведенное впечатление, бросил беглый взгляд на председательствующего.
— Ночью по пути прибытия проходят только два поезда. Сначала — в двадцать три пятьдесят три — пассажирский скорый; затем—в час четырнадцать — приморский товарный. Иногда бывают и другие товарные составы, но в ту ночь их не было— я сам проверял.
Ломон поочередно посмотрел на присяжных, и ему показалось, что г-жа Фальк хочет задать вопрос, но когда он предложил ей взять слово, она покачала головой.
— Свидетель может быть свободен. Введите... Со скамьи защиты поднялся адвокат Жув.
— У вас вопрос, мэтр Жув?
- С вашего, позволения, я просил бы выяснить у свидетеля, при каких обстоятельствах ему ранее случалось встречаться с погибшей?
— Вы слышали вопрос, месье Мабиль? Если я правильно понял, защиту интересует, где и когда вы встречали Мариетту Ламбер.
— На улице. Квартал, где она проживала, находится поблизости от моего. Я часто видел, как она входила в бары или выходила оттуда.
— В сопровождении мужчин!
— Да, почти всегда.
— Вы об этом хотели спросить, мэтр Жув?
— Случалось ли свидетелю видеть Мариетту Ламбер пьяной?
— Можете отвечать, месье Мабиль.
— Однажды видел. Она была с тремя разоушевав-шимися матросами, которые пытались высадить дверь кафе, куда их не пускали. По-моему, хозяину пришлось вызывать полицию.
Адвокат с удовлетворенным видом уселся на место в классической позе защитника, который выяснил для себя нечто сугубо важное. Ломон повидал немало таких позеров, в том числе известных представителей адвокатуры; они тоже разыгрывали подобную комедию. Но сегодня она почему-то показалась Ломону нелепой, и он почти жалел молодого Жува с его потугами на значительность. 1
Ламбер, казалось, ничего не слушал. Подперев подбородок кулаками, он смотрел в зал, не задерживая взгляд ни на ком и, видимо, утратив интерес к происходящему.
— Фамилия, имя, возраст, род занятий?
— Мартен Ревер, сорок восемь лет, комиссар полиции в квартале Буль д'Ор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Мадам Люсьена занята.
Нет, не надо предаваться фантазиям. Он находится в реальном устойчивом мире, где у него есть определенные обязанности. Ломон взял карандаш и отчеркнул абзац в показаниях первого свидетеля на следствии.
Он заранее знал, что скажет каждый из свидетелей: у него перед глазами были ответы на вопросы, которые Каду задавал им в течение нескольких месяцев.
— Ваша фамилия, имя, возраст, профессия?
— Жюльен Мабиль, тридцать четыре года, помощник начальника вокзала, домашний адрес — Ивовая улица, сорок один.
Свидетель был среднего роста, округлые жирные плечи говорили о предрасположении к полноте, маленькие усики не старили, а скорее молодили его. Мабиль явился не в форме железнодорожника, а в штатском, которое явно ему не шло.
— Вы клянетесь говорить правду, всю правду, только правду?
— Клянусь.
— Расскажите теперь господам присяжным, что вам известно о событиях, произошедших двадцатого марта прошлого года.
Мабиль вызубрил свои показания наизусть и, повторяя их, поднимал иногда глаза к потолку, словно в поисках забытого слова.
— В тот день я заступал на дежурство по товарной станции в шесть утра и вышел из дому без двадцати шесть. Я живу во флигеле на Ивовой улице, что в верхнем конце Железнодорожной, и, чтобы сократить расстояние, обычно иду на работу вдоль полотна.
Тут свидетель в первый раз возвел глаза к потолку и, помолчав, продолжал:
— Зимой я беру с собой электрический фонарик, но в марте в это время уже светло, и против Котельной улицы я заметил, что на откосе пути прибытия что-то лежит.
В протоколе, который просматривал Ломон, следователь прервал в этом месте свидетеля и уточнил:
— Если не ошибаюсь, Котельная улица перпендикулярна Железнодорожной. А как расположена по отношению к ним Верхняя улица?
Ламберы жили на Верхней. Это самый старый район города с причудливым сплетением переулков и тупиков, где иным домам лет по триста. С незапамятных времен муниципалитет планирует снести этот, как его называют, «рассадник заразы», но отпустить необходимые средства до сих пор не удосужился.
На вопрос следователя Мабиль ответил:
— Верхняя улица переходит в Железнодорожную чуть ниже Котельной. Расстояние между ними не более ста метров.
В суде свидетель это уточнение опустил, сочтя его излишним. А ведь можно держать пари, что некоторые присяжные, например г-жа Фальк, никогда не забредали в этот район.
— Мне показалось, что на откосе лежит человек, и я ускорил шаг,—продолжал свидетель.— Еще за несколько метров я уже различал труп женщины, голова которой была, очевидно, отрезана поездом.
По залу прокатилось нечто вроде тяжкого вздоха, кое-кто побледнел. Одному мужчине, сидевшему в первых рядах, пришлось даже выйти.
— Голова или, вернее, то, что от нее осталось, лежала между рельсами метрах в десяти от тела, отброшенного от полотна на откос. Я побежал на вокзал и сразу же позвонил в полицейский комиссариат.
Мабиль не упомянул еще одну деталь, фигурировавшую в протоколе следствия:
«В о п р о с: У вас возникли какие-либо предположения о личности убитой?
Ответ: Я сразу опознал ее по зеленому пальто и красному платью.
Вопрос: Значит, вы знали, что это труп Мариетты Ламбер?
Ответ: Я знал ее только по имени. Часто встречал в нашем квартале и слыхал про нее всякое».
Об этой подробности свидетель забыл, зато неожиданно вспомнил другую, которую и не замедлил сообщить суду:
— Когда я обнаружил тело, мне сразу бросилось в глаза, что на одной ноге нет туфли. Начальник вокзала, которому я обо всем доложил, велел мне возвратиться на четыреста девятый километр, дождаться полиции и ответить на ее вопросы. Я подоспел туда почти одновременно с комиссаром, его письмоводителем и двумя полицейскими в форме. Вскоре подъехала машина, откуда вылезли незнакомые мне врач, кто-то из прокуратуры и сотрудники уголовной полиции. Они сразу принялись ее фотографировать. Мне задали несколько вопросов, на которые я постарался ответить исчерпывающим образом.
Это выражение, видимо, нравилось свидетелю: он произнес его с подчеркнутой интонацией и, чтойы оценить произведенное впечатление, бросил беглый взгляд на председательствующего.
— Ночью по пути прибытия проходят только два поезда. Сначала — в двадцать три пятьдесят три — пассажирский скорый; затем—в час четырнадцать — приморский товарный. Иногда бывают и другие товарные составы, но в ту ночь их не было— я сам проверял.
Ломон поочередно посмотрел на присяжных, и ему показалось, что г-жа Фальк хочет задать вопрос, но когда он предложил ей взять слово, она покачала головой.
— Свидетель может быть свободен. Введите... Со скамьи защиты поднялся адвокат Жув.
— У вас вопрос, мэтр Жув?
- С вашего, позволения, я просил бы выяснить у свидетеля, при каких обстоятельствах ему ранее случалось встречаться с погибшей?
— Вы слышали вопрос, месье Мабиль? Если я правильно понял, защиту интересует, где и когда вы встречали Мариетту Ламбер.
— На улице. Квартал, где она проживала, находится поблизости от моего. Я часто видел, как она входила в бары или выходила оттуда.
— В сопровождении мужчин!
— Да, почти всегда.
— Вы об этом хотели спросить, мэтр Жув?
— Случалось ли свидетелю видеть Мариетту Ламбер пьяной?
— Можете отвечать, месье Мабиль.
— Однажды видел. Она была с тремя разоушевав-шимися матросами, которые пытались высадить дверь кафе, куда их не пускали. По-моему, хозяину пришлось вызывать полицию.
Адвокат с удовлетворенным видом уселся на место в классической позе защитника, который выяснил для себя нечто сугубо важное. Ломон повидал немало таких позеров, в том числе известных представителей адвокатуры; они тоже разыгрывали подобную комедию. Но сегодня она почему-то показалась Ломону нелепой, и он почти жалел молодого Жува с его потугами на значительность. 1
Ламбер, казалось, ничего не слушал. Подперев подбородок кулаками, он смотрел в зал, не задерживая взгляд ни на ком и, видимо, утратив интерес к происходящему.
— Фамилия, имя, возраст, род занятий?
— Мартен Ревер, сорок восемь лет, комиссар полиции в квартале Буль д'Ор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38