О. В начале десятого. У него была бутылка, и его так шатало, что я испугалась, как бы он не свалился посреди улицы.
В. Скажите, свет на втором этаже в это время горел?
О. Кажется, да.
В. Но вы в этом не уверены?
О. Знай я, что это так важно, я, конечно, ооратила бы внимание. Но тогда я ни о чем не подозревала.
В. Часто вам приходилось видеть, чтобы Мариетта приводила к себе Желино?
О. Если бы только его одного!
В. В каких отношениях вы были с нею?
О. В соседских: здравствуйте — до свидания, не больше: водиться с нею у меня не было никакой охоты».
Буквы прыгали перед глазами. Ломон отложил бумаги и улегся. Интересно, как там Лоране — уснула или нет? Не намерена ли она изображать сердечный приступ в наказание за то, что муж посмел прихворнуть? Нет, он не то хотел сказать. Словами это очень трудно выразить. Ломон думал о жене без злобы. Он понимал, почему она так себя ведет. Сегодня, во всяком случае, у Лоране лекарство есть и ему не придется вскакивать среди ночи, идти и будить Фонтана звонком.
А все-таки он позабыл, зайдя в комнату жены, посмотреть на пузырек. Во время дневного заседания Ломон вдруг подумал: это надо обязательно сделать —на всякий случай. И конечно, из предосторожности. Нет, он не подозревал Лоране в дурных намерениях. И тем не менее, будь это в его силах, он постарался бы сделать так, чтобы Лоране не читала газет. Сам он не успел их просмотреть, но там, видимо, много пишут о Мариетте. Эта ничтожная потаскушка — такие десятками шляются по улицам — никого не интересовала, пока была жива, но стоило ей погибнуть — и она вдруг превратилась чуть ли не в героиню.
Опять он выразился не совсем точно. Героиня — это не то слово, но Ломон понимал, что хотел сказать, поэтому было не столь уж важно, как он выразился. Слишком скверно он себя чувствует, чтобы подыскивать слова. Мариетту Ломон тоже не видел ни разу, даже мертвую. Это ему и не нужно: слишком высокое положение он занимает в судебной иерархии. До прошлой субботы он ни разу не встречался с Дьедонне Ламбером. Их единственное свидание до суда произошло в кабинете Ломона на заключительном допросе, являющемся уже просто формальностью.
Внезапно Ломона охватило беспокойство — прежде всего из-за свидетелей. Он читал их показания, данные комиссару Беле, его инспекторам и следователю, но даже не представлял себе, как эти свидетели выглядят, пока Жозеф не произвел перекличку и не велел им удалиться в комнату, отведенную для них, и ждать вызова. Для Ломона они были всего лишь абстрактными носителями фамилий, и допрос становился единственной возможностью присмотреться к ним.
Нет, критиковать судебную процедуру Ломон был не в состоянии. Для этого он слишком скверно себя чувствовал. Его подушка взмокла от пота, он не смотрел ни на огонь в камине, ни на потолок и даже перестал прислушиваться, не раздастся ли шум в соседней комнате. Ломон закрыл глаза. Под веками плясали сверкающие точки, похожие на искры. Итак, единственный человек, непосредственно знающий всех, кто причастен к делу, и побывавший во всех местах, связанных с преступлением,— это комиссар Беле. Хотя нет, даже не он, а его инспекторы. Маловероятно, чтобы Беле мог сам побывать всюду: в отдельных случаях он ограничивался показаниями свидетелей. Иными словами, сведения о некоторых деталях Беле получил из вторых рук.
Теперь Каду. Он побывал на железной дороге и, конечно, в доме на Верхней улице, хотя это не обязательно, а также провел в морге осмотр трупа. Однако не он шел к свидетелям, а они приходили к нему в кабинет; он не видел этих людей в их обычном окружении, как не видел тех мест, о которых они ему рассказывали.
Прокурор и четверо судей следственной палаты знали уже только сами факты. Им было представлено дело со всеми вопросами следователя и ответами свидетелей; решение они выносили, основываясь лишь на документах. Ломон впервые задумался над этим обстоятельством.
Ему пришло в голову название: «От конкретного к абстрактному». Можно бы написать статью на эту тему и отнести ее г-же Стевенар для перепечатки.Следственная палата передала бумаги председателю апелляционного суда известному юристу Анри Монтуа-ру, и тот поручил ведение судебного процесса Ломону, до того слыхом не слыхавшему об этом деле.
Квартал Буль д'Ор, улица Верхняя, супруги Ламберы, маленькие кафе и бары, парикмахерский салон, дом г-жи Вавен, откуда можно увидеть, что делается в спальне Мариетты, поступивший на военную службу юнец Пап, Желино, девочка, которая повстречала вдребезги -пьяного Ламбера, сапожник Бодлен, Элен Ардуэн, г-жа Берне, акушерка с Железнодорожной улицы — все они представлялись Ломону бесплотными, безжизненными, превратились в чистую абстракцию.
И вот, наконец, последнее звено в цепи — присяжные: те, кому решать, виновен подсудимый или нет; они даже не знакомы с материалами дела и знают о нем меньше любого другого участника процесса. Им предложили занять места на скамье присяжных, пересылали туфлю, планы, фотографии, как правило жуткие, и они, стараясь не выдать своего отвращения, рассматривали все это. Перед ними проходили люди, совершенно их не знающие и тем не менее вынужденные рассказывать им все, что видели и слышали. Присяжные не имеют права сами допрашивать свидетелей, поэтому они, как в школе, должны поднимать палец и задавать вопросы через председательствующего.
Какое же название он придумал? «От конкретного к...» Ломон сознавал: у него жар, он на грани бреда. И вот доказательство: он вспоминал фамилии, и тут же перед глазами всплывали лица, но они были чудовищно искажены, как на картинах Брейгеля или на иллюстрациях Гюстава Доре к «Озорным рассказам» Бальзака, имеющимся в его библиотеке.
И еще одно доказательство: он лежал в своей постели в доме на улице Сюлли— в этом он был совершенно уверен — и одновременно председательствовал на заседаний во Дворце Правосудия. Однако человек не может находиться сразу в двух местах. Тем более невозможно председательствовать в уголовном суде на собственном процессе.
Да и в чем его можно обвинить? Ничего противозаконного он не совершил. На Лоране женился вовсе не ради денег, хотя, так думают многие. Да, у нее были деньги, и это было неплохо, но они почти не повлияли на его решение. Деньги не заставили бы его жениться на ней, если бы он не любил ее; а если она не любила его, значит, она тоже виновна. Нет, ни он, ни она ни в чем не виноваты. Оба они — порядочные люди и всегда относились друг к другу самым лучшим образом, У Лам-бера нет никаких оснований так ухмыляться, Уж не воображает ли он, подобно Анне, что у людей, живущих в особняке на улице Сюлли, и чувства и заботы не такие, как у остальных смертных?
Ломон не отравлял Лоране и был уверен, что обвинение отпадает само собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38