Ее показания представлялись наиболее вескими, такими вескими, что их одних было достаточно для осуждения Ламбера.
— Продолжайте. Вы увидели спускавшегося по лестнице мужчину.
Ломона снова отвлекло какое-то необычное движение в зале. Полицейский нерешительно двигался по центральному проходу, дошел до середины, и Жозеф, которому он, должно быть, подал знак, поспешил ему навстречу. Ломону показалось, что полицейский передал приставу не то бумагу, не то конверт, что-то тихо объясняя и указывая на судейский стол.
— Я не была уверена, что опознала его.
Невнимательность председательствующего раздражала Луизу Берне, и она тоже попыталась взглянуть, что происходит у нее за спиной. ____
— В ту ночь светила луна?
— Не помню, господин председательствующий. Знаю одно: тогда я подумала, что фигура мне знакома, Мужчина шел быстро, засунув руки в карманы,
— На нем была шляпа?
— По-моему, скорее фуражка.
Отвечая на вопросы Каду, свидетельница сначала упомянула про шляпу, потом про фуражку.
— Вы убеждены, что он был не в шляпе?
Каду предъявил ей светло-серую шляпу, в которой в тот вечер был Желино. Ламбер вернулся домой в фуражке, и единственная шляпа, найденная в доме, была коричневого цвета.
— Уверена. Я знаю, что говорю. Я подождала, пока он пойдет под фонарем, чтобы получше разглядеть.
— Для чего? Полагаю, в тот момент вы не знали, что вам придется давать показания.
— Как я могла это предвидеть!
Прокурор на своей скамье проявлял некоторую нервозность. Он не ожидал, что Ломон займет в отношении свидетельницы такую враждебную позицию. Председательствующий не выходил за пределы своих полномочий, и упрекнуть его в предвзятости было нельзя, но антипатия к акушерке была тем более удивительна, что до сих пор он проявлял терпимость ко всем свидетелям.
— Стоя на балконе, вы как бы находились над путями?
— А как же! Балкон-то выше полотна.
— В тот вечер вы ничего не заметили на насыпи или на рельсах?
— Было слишком темно. В том месте пути не освещаются; освещение есть только значительно дальше, со стороны будки стрелочника.
— Когда мужчина прошел под фонарем, вы его точно опознали?
— Да, господин председательствующий.
— Он шел по тротуару на другой стороне улицы? Каду этого вопроса ей не задавал, и Армемье сделал пометку на лежащем перед ним листке. Жозеф, двигавшийся так бесшумно, словно плыл по воздуху, стал за спиной Ломона, наклонился к нему и прошептал:
— Вот письмо. Женщина наказала передать вам его немедленно.
— Та, что пререкалась с полицейским?
— Да.
— Где она?
— Сразу ушла.
Конверт, протянутый Жозефом, был дешевый, из тех, что продаются в бакалейных лавочках сразу по полдюжины. На нем не было ни адреса, ни фамилии, и Ломон, задумавшись, не сразу его распечатал.
— Кто же был тот мужчина, которого вы увидели?
Акушерка как будто ждала этого момента; она круто повернулась к скамье подсудимых, протянула руку и указала пальцем на Дьедонне Ламбера.
— Вот он.
По залу словно прошел электрический ток. Даже Лам-бер вздрогнул и провел языком по внезапно пересохшим зубам.
— Вы уверены, что опознали именно его?
— Совершенно уверена: на нем был светло-серый костюм, в котором я часто его встречала на улице,
— Он шел походкой пьяного?
— Вовсе нет. Нормальной, как у вас и у меня.
— Куда он пошел, миновав фонарь?
— Должно быть, к себе.
— Могли вы с балкона на Железнодорожной улице увидеть, как он входит в дом на Верхней?
- Конечно нет, и вам это известно, Когда: я говорю,что он вернулся к себе, то это лишь мое предположение: он скрылся за углом, значит...
— Уличный фонарь, по вашим словам, находится метрах в тридцати от лестницы?
— Да, так я говорила.
— А на каком расстоянии от той же лестницы находится угол Верхней улицы?
— Почти на таком же. На один-два метра дальше.
— Иначе говоря, уличный фонарь находится на противоположном тротуаре почти на углу улицы. Почему бы человеку, особенно если он торопится, спустившись с лестницы и направляясь на Верхнюю улицу, не пойти кратчайшим путем, по диагонали, вместо того чтобы добираться до уличного фонаря и лишь там поворачивать за угол?
Не найдя что ответить, акушерка сухо отпарировала:
— Каждый поступает, как ему заблагорассудится. Не мое дело объяснять чужие поступки.
Ломон вскрыл конверт и пробежал глазами лежащий в нем листок. Две строчки карандашом, почерк, как у первоклассника, в углу жирное пятно:
«Спросите-ка у этой Берне, не теткой ли она приходится молодому Папу».
Армемье со своей скамьи наблюдал за Ломоном. Лам-бер, наклонившись к адвокату, что-то ему оживленно втолковывал. Он, видимо, возмущался, и адвокат силился его успокоить.
— Вы подтверждаете свои показания, госпожа Берне, и помните, что даете их под присягой?
— Я не лгунья. Коли говорю, что он, значит, это он и был.
— У вас не было никаких отношений с Ламбером?
— Никаких. Я знала его только в лицо.
— А по фамилии?
— Как всех в своем квартале.
— Вы и с Мариеттой Ламбер никогда не разговаривали?
Г-жа Берне заколебалась, явно собираясь соврать, но в последнюю минуту спохватилась.
— Один раз. Она приходила ко мне.
— Зачем?
— Сами можете догадаться, Я ответила, что такими делами не занимаюсь,
Ламбер показал, что его жена сама делала себе аборты с тех пор, как студент-медик научил ее этому. Очевидно, после особенно болезненного ей пришла мысль обратиться к акушерке.
— Когда она приходила к вам?
— Года два назад. Помню только, что в декабре. Я ее даже в дом не впустила.
Ломон некоторое время молча смотрел на нее, вертя в руках письмо. Он все еще не решался воспользоваться анонимной информацией, понимая, что, если содержащееся в письме сообщение не подтвердится, его, Ломона, строго осудят за вопрос, который будет сейчас им задан.
Все в зале, должно быть, почувствовали, что молчание председательствующего — прелюдия к чему-то драматическому, и замерли, вытянув шеи.
— Не скажет ли свидетельница присяжным, состоит ли она в родственных отношениях с одним из свидетелей, который еще не давал показаний?
Удар попал в цель. Лицо г-жи Берне окаменело. Челюсти плотно сжались. Казалось, акушерка вот-вот даст себе волю и осыплет председательствующего бранью, но она нашла в себе силы сдержаться.
— Не понимаю, какое это имеет отношение к делу и что от этого меняется.
— Прошу свидетельницу ответить на вопрос.
— Да, состою.
— Чья вы родственница?
— Жозефа Папа.
— Какова степень родства?
— Я его тетка. Мы с его матерью сестры.
— Вы с ней в хороших отношениях?
— Нам нечего делить.
— Вы встречались с сестрой в присутствии вашего племянника или без него перед тем, как пойти двадцать четвертого марта прошлого года в уголовную полицию и рассказать там все, что вы сегодня повторили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Продолжайте. Вы увидели спускавшегося по лестнице мужчину.
Ломона снова отвлекло какое-то необычное движение в зале. Полицейский нерешительно двигался по центральному проходу, дошел до середины, и Жозеф, которому он, должно быть, подал знак, поспешил ему навстречу. Ломону показалось, что полицейский передал приставу не то бумагу, не то конверт, что-то тихо объясняя и указывая на судейский стол.
— Я не была уверена, что опознала его.
Невнимательность председательствующего раздражала Луизу Берне, и она тоже попыталась взглянуть, что происходит у нее за спиной. ____
— В ту ночь светила луна?
— Не помню, господин председательствующий. Знаю одно: тогда я подумала, что фигура мне знакома, Мужчина шел быстро, засунув руки в карманы,
— На нем была шляпа?
— По-моему, скорее фуражка.
Отвечая на вопросы Каду, свидетельница сначала упомянула про шляпу, потом про фуражку.
— Вы убеждены, что он был не в шляпе?
Каду предъявил ей светло-серую шляпу, в которой в тот вечер был Желино. Ламбер вернулся домой в фуражке, и единственная шляпа, найденная в доме, была коричневого цвета.
— Уверена. Я знаю, что говорю. Я подождала, пока он пойдет под фонарем, чтобы получше разглядеть.
— Для чего? Полагаю, в тот момент вы не знали, что вам придется давать показания.
— Как я могла это предвидеть!
Прокурор на своей скамье проявлял некоторую нервозность. Он не ожидал, что Ломон займет в отношении свидетельницы такую враждебную позицию. Председательствующий не выходил за пределы своих полномочий, и упрекнуть его в предвзятости было нельзя, но антипатия к акушерке была тем более удивительна, что до сих пор он проявлял терпимость ко всем свидетелям.
— Стоя на балконе, вы как бы находились над путями?
— А как же! Балкон-то выше полотна.
— В тот вечер вы ничего не заметили на насыпи или на рельсах?
— Было слишком темно. В том месте пути не освещаются; освещение есть только значительно дальше, со стороны будки стрелочника.
— Когда мужчина прошел под фонарем, вы его точно опознали?
— Да, господин председательствующий.
— Он шел по тротуару на другой стороне улицы? Каду этого вопроса ей не задавал, и Армемье сделал пометку на лежащем перед ним листке. Жозеф, двигавшийся так бесшумно, словно плыл по воздуху, стал за спиной Ломона, наклонился к нему и прошептал:
— Вот письмо. Женщина наказала передать вам его немедленно.
— Та, что пререкалась с полицейским?
— Да.
— Где она?
— Сразу ушла.
Конверт, протянутый Жозефом, был дешевый, из тех, что продаются в бакалейных лавочках сразу по полдюжины. На нем не было ни адреса, ни фамилии, и Ломон, задумавшись, не сразу его распечатал.
— Кто же был тот мужчина, которого вы увидели?
Акушерка как будто ждала этого момента; она круто повернулась к скамье подсудимых, протянула руку и указала пальцем на Дьедонне Ламбера.
— Вот он.
По залу словно прошел электрический ток. Даже Лам-бер вздрогнул и провел языком по внезапно пересохшим зубам.
— Вы уверены, что опознали именно его?
— Совершенно уверена: на нем был светло-серый костюм, в котором я часто его встречала на улице,
— Он шел походкой пьяного?
— Вовсе нет. Нормальной, как у вас и у меня.
— Куда он пошел, миновав фонарь?
— Должно быть, к себе.
— Могли вы с балкона на Железнодорожной улице увидеть, как он входит в дом на Верхней?
- Конечно нет, и вам это известно, Когда: я говорю,что он вернулся к себе, то это лишь мое предположение: он скрылся за углом, значит...
— Уличный фонарь, по вашим словам, находится метрах в тридцати от лестницы?
— Да, так я говорила.
— А на каком расстоянии от той же лестницы находится угол Верхней улицы?
— Почти на таком же. На один-два метра дальше.
— Иначе говоря, уличный фонарь находится на противоположном тротуаре почти на углу улицы. Почему бы человеку, особенно если он торопится, спустившись с лестницы и направляясь на Верхнюю улицу, не пойти кратчайшим путем, по диагонали, вместо того чтобы добираться до уличного фонаря и лишь там поворачивать за угол?
Не найдя что ответить, акушерка сухо отпарировала:
— Каждый поступает, как ему заблагорассудится. Не мое дело объяснять чужие поступки.
Ломон вскрыл конверт и пробежал глазами лежащий в нем листок. Две строчки карандашом, почерк, как у первоклассника, в углу жирное пятно:
«Спросите-ка у этой Берне, не теткой ли она приходится молодому Папу».
Армемье со своей скамьи наблюдал за Ломоном. Лам-бер, наклонившись к адвокату, что-то ему оживленно втолковывал. Он, видимо, возмущался, и адвокат силился его успокоить.
— Вы подтверждаете свои показания, госпожа Берне, и помните, что даете их под присягой?
— Я не лгунья. Коли говорю, что он, значит, это он и был.
— У вас не было никаких отношений с Ламбером?
— Никаких. Я знала его только в лицо.
— А по фамилии?
— Как всех в своем квартале.
— Вы и с Мариеттой Ламбер никогда не разговаривали?
Г-жа Берне заколебалась, явно собираясь соврать, но в последнюю минуту спохватилась.
— Один раз. Она приходила ко мне.
— Зачем?
— Сами можете догадаться, Я ответила, что такими делами не занимаюсь,
Ламбер показал, что его жена сама делала себе аборты с тех пор, как студент-медик научил ее этому. Очевидно, после особенно болезненного ей пришла мысль обратиться к акушерке.
— Когда она приходила к вам?
— Года два назад. Помню только, что в декабре. Я ее даже в дом не впустила.
Ломон некоторое время молча смотрел на нее, вертя в руках письмо. Он все еще не решался воспользоваться анонимной информацией, понимая, что, если содержащееся в письме сообщение не подтвердится, его, Ломона, строго осудят за вопрос, который будет сейчас им задан.
Все в зале, должно быть, почувствовали, что молчание председательствующего — прелюдия к чему-то драматическому, и замерли, вытянув шеи.
— Не скажет ли свидетельница присяжным, состоит ли она в родственных отношениях с одним из свидетелей, который еще не давал показаний?
Удар попал в цель. Лицо г-жи Берне окаменело. Челюсти плотно сжались. Казалось, акушерка вот-вот даст себе волю и осыплет председательствующего бранью, но она нашла в себе силы сдержаться.
— Не понимаю, какое это имеет отношение к делу и что от этого меняется.
— Прошу свидетельницу ответить на вопрос.
— Да, состою.
— Чья вы родственница?
— Жозефа Папа.
— Какова степень родства?
— Я его тетка. Мы с его матерью сестры.
— Вы с ней в хороших отношениях?
— Нам нечего делить.
— Вы встречались с сестрой в присутствии вашего племянника или без него перед тем, как пойти двадцать четвертого марта прошлого года в уголовную полицию и рассказать там все, что вы сегодня повторили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38