Тьфу ты! — что будешь делать?
Скорее смеясь, чем всерьез, Петр стал водить руками над Ибунюшкиной поясницей, а потом и приложил руки, не брезгуя. (Он вообще на людей и людское не брезглив был.) Старушка только покряхтывала, потом замерла, как курица, несущая яйцо.
— Батюшки! — послышалось из-под ее скрюченного тела, там, где было опущенное к полу лицо. — Легко-то как сделалося! — И она потихоньку, сама себе не веря, распрямлялась. И распрямилась.
Мама Зоя глядела радостно, будто сама излечилась.
— Говорила я тебе, — похвасталась она. — Теперь бросай, Ибунюшка, свою практику, вон какой Петр у нас! Чудодей! Экстрасенц, так его так!
— Все, все, некогда мне, идите! — прикрикнул Петр. — И, мам Зой, последний раз предупреждаю: никому про это! Я ж просил!
— Ладно, ладно.
— И ты, бабушка, молчи.
— Молчу, молчу, спасибо тебе, — сказала Ибунюшка, протягивая Петру рубль: столько, сколько сама брала за лечение.
Он хотел отказаться, но мама Зоя велела:
— Возьми!
Он взял.
8
Пришло утро, такое же, как и остальные, что были в жизни Петра, но осененное мыслью: женюсь.
Странную тишину при пробуждении почуял он вокруг, в этой тишине таилось чье-то ждущее присутствие.
Петр открыл глаза. В комнате никого не было.
Он встал и вышел на крыльцо.
И увидел людей.
Они молчали и глядели на Петра.
Так, подумал Петр. Разболтали старухи.
Избоку к нему подошел Иван Захарович. Приблизился так, чтобы их разговора не слышали другие.
— Ну вот, — сказал он. — Настала твоя пора. Спасай их. Лечи.
— Не умею я. Случайно это. Не могу. Пусть уйдут. Страшно мне, дядь Вань...
— Случайно или нет — не тебе судить. Лечи.
— Бывает, у людей способности такие открываются. Вот и все, — словно оправдывался Петр.
— Не трать времени. Лечи. И обратился к людям:
— Петр Максимович всех примет. Не толпитесь, заходите по одному.
И Петр, не умывшись, не поев, до обеда врачевал. Ну, как врачевал? — только водил руками да прикладывал в тех местах, где у больных болело. Как ни старался Иван Захарович регулировать очередь, дом набился битком. Петр занимался всеми сразу, руки уже устал поднимать и опускать, плечи заныли. И при этом ему казалось, что словно из него вытекает что-то, слабеет он — и вот сзади кто-то прикоснулся к нему горячей ладонью — и почудилось Петру, что это не ладонь, а щупальца с присосками разом откачали из него всю кровь, он застонал и упал в обморок.
Когда очнулся, в доме никого не было, кроме Ивана Захаровича.
— Как ты? — спросил Иван Захарович.
Петр молчал.
— Ты устал. Поешь.
Петр сел за стол и молча стал хлебать щи.
— Что ж делать, надо давать людям облегчение. Раз у тебя дар такой. Многим легче стало. Благодарили тебя.
Петр глядел в тарелку.
Послышался стук в дверь.
— Открыто, — буркнул Петр.
Вошел мальчишка лет десяти. Поздоровался. Лицо его было в пыли и потеках то ли от пота, то ли от слез. А пыль была не от земли — накануне снег выпал, — а от знакомой всем жителям Полынска гари и копоти маневровых паровозов.
— Вы нас не знаете, мы недавно здесь живем. В ППО, передвижном поезде-отряде живем, — сказал он.
— Ну?
— Папка у меня заболел.
— Полечим, — ободрил его Иван Захарович.
— Он вообще-то сильно заболел.
— Ну и что? Вылечим.
— Он вообще-то умер, — сказал мальчик.
Петр поднял голову и вперил в него глаза.
— Как зовут? Не Лазарь? — спросил он, странно кривя рот.
— Лазарев фамилия. Сергей Николаевич.
— Лазарев, значит? И зачем ты пришел, если он умер?
— Да я... Может, еще можно...
— Что? — не сводил с него Петр тяжелого взгляда.
Иван Захарович встал. Руки его тряслись, колени ходили ходуном.
— Господи! Господи! — твердил он дрожащими губами, поднимая руку, чтобы перекреститься на Петра.
— Нет! — закричал Петр. — Нет! — И запустил тарелкой в Ивана Захаровича, а ложкой в мальчика. — Вон отсюда! Убью! Вон!
Мальчик убежал сам, а Ивана Захаровича пришлось вытолкать взашей.
После этого Петр лег лицом вниз на кровать и окаменел. В сумерках пришла вчерашняя серенькая девушка Маша.
— Чего ж вы? — сказала. — Сами замуж позвали, а сами чего-то пропали. А я жду.
Петр поднял голову.
— Замуж? — спросил он нехорошим голосом.
— Ну.
— Что-то молода ты очень. Тебе точно восемнадцать?
— Ну, без двух месяцев, — созналась Маша. — Пока заявление подадим, туда-сюда, как раз восемнадцать будет.
— То есть сейчас ты несовершеннолетняя еще?
— Два месяца, говорю...
— Это замечательно, что ты несовершеннолетняя, — сказал Петр, поднимаясь. — Это очень даже замечательно!
Одной рукой он приподнял ее и бросил на постель.
Другой рукой сорвал одежду с нее.
Упал на нее — и она закричала от страха.
И еще раз закричала — от боли, наверное.
И еще раз закричала — не так, как раньше, и непонятно от чего.
— И пусть теперь меня судят, — сказал Петр, вставая.
Маша приподнялась, загораживаясь руками, и спросила:
— За что?
9
Словно проснулась в жилах Петра гнойная кровь отца: он запил и пил без просыпу, затевая драки, от которых, впрочем, все уклонялись, орал, шляясь по улицам, хулиганские песни, слов которых не знал. У него был запас денег, он копил на мотоцикл, чтобы ездить в лес и догнать волкозайца, если увидит. А человек, пропивающий деньги, один не останется, к нему вскоре присоединились двое: Дмитрий Грибогузов по кличке от фамилии — Грибогуз и Павел Ильин, тоже с кличкой и тоже от фамилии, сами понимаете, Илья. С Грибогузом Петр еще в школе учился, а Илья был человек, взявший на себя роль, которую когда-то исполнял Максим Салабонов: роль злейшего всеполынского пьяницы.
— Будете мои апостолы! — сказал им Петр.
Илья кивнул, поглядывая на бутылки в карманах Петра, и Грибогуз кивнул, потому что он был из тех как раз людей, кто за компанию утопится. Нет, в самом деле. Семейный, работящий, добрый, с одним только недостатком: куда поманят, туда и пойдет. До удивительного бывало. В день свадьбы, например, торопился с утра в парикмахерскую стричься, в парикмахерскую при вокзале, глядь — из окна поезда его дружок армейский руками машет, ртом кричит: «Грибогузина! Ай да встреча! Куда бежишь?»
— Стричься, — ответил Грибогуз.
— Успеешь, давай сюда, я в Сарайск еду! Еду — а вот где ты! Надо же! Выпьем за встречу, поговорим! Службу вспомним!
И Грибогуз поехал с ним до Сарайска, невообразимым образом полагая, что еще ничего, еще успеет вернуться. Вернулся, однако, лишь через три дня. Родня невесты не хотела простить его, но невеста простила: она любила Грибогуза и понимала его характер. Зажив с ним женою, она старалась не оставлять его одного, но в этот раз лежала в роддоме, рожая третьего ребенка, остался Грибогуз без присмотра, встретил Петрушу и был увлечен им.
Пару дней они пили и колобродили бесцельно, а потом Петр, о чем-то вспомнив, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54