- С вами все в порядке?
- Да... В порядке, - ответил Роман с секундным опозданием. - Со мной все
в порядке. А разве...
- Значит, это не у вас, - перебил Херманн. Он снова вышел на лестничную
клетку, постоял там некоторое время, вырисовываясь в светлом прямоугольнике
дверей темным силуэтом, потом шагнул в сторону, куда-то вправо, и исчез за
пределами видимости. Минуты через полторы до Романа донеслось бряцанье
каких-то металлических предметов - не то ключей, не то гвоздей. Подумав,
Роман выдвинулся из коридора и быстро огляделся. Хреманн, согнувшись, стоял
перед дверью соседней квартиры и сосредоточенно ковырялся в замке.
- Не отвечают, - пояснил он, не оборачиваясь, - Чья это квартира?
Впрочем, это не имеет значения.
- Красиных, - ответил все же Роман. - Вряд ли там кто-нибудь сейчас есть.
Они вроде уезжать собирались. Хотя Николай Васильевич, возможно, и дома.
Херманн ничем не отреагировал на эти слова, но так как он по-прежнему
продолжал орудовать над замком, было очевидно, что информация Романа его
ничуть не удовлетворила.
Наконец в замке что-то дважды с натугой провернулось, майор тотчас же
удовлетворенно выпрямился, бросил, все так же не оборачиваясь, Роману:
"Оставайтесь здесь", - и, отворив дверь, исчез за ней. Минуты две в
квартире Красиных было тихо и темно и не было сквозь дверной проем заметно
какого-либо движения, потом там вспыхнула яркая электрическая лампа и
спокойный голос Херманна негромко произнес:
- Роман Васильевич, пожалуйста, можете войти. Как во сне, Роман послушно
переступил порог и, следуя за маячившей перед ним спиной майора, минуя
длинный коридор, в конце которого стоял огромный холодильнк "Ятрань", а на
стене висели роскошные оленьи рога, вошел в зал. Посередине зала, на ковре,
в луже густеющей крови, лежало чудовищно изуродованное, опутанное
собственными внутренностями тело пожилого мужчины, узнать которого было
теперь практически невозможно. Разве что по одежде. И тем не менее Роман
узнал этого человека. Это был его сосед - Красин Николай Васильевич.
ДНЕВНИК ВАДИМА СИНИЦЫНА
4 мая. 1984 год.
Проклятый сон преследует меня. Я стал раздражительным и неуживчивым,
растер-чл почти всех своих друзей, невеста бросила меня, а с работы, где
все за глаза стали называть меня снобом, пришлось уволиться. Смешно,
наверное, обо всем этом говорить, но это действительно так. И мне не до
шуток. Каждый божий день я с ужасом ожидаю наступления ночи, того момента,
когда нужно будет ложиться в постель. Пытаясь избавиться от этого кошмара,
я уже перепробовал все возможные средства: лекарства, сновторное, тяжелый
труд, пытался изменить распорядок дня - спать днем, а ночью бодрствовать, -
но все это, увы, не принесло успеха. Стоит мне только закрыть глаза - и
неважно, когда это, днем или ночью - как тотчас же чудовищный сон
овладевает мной, повторяясь каждый раз в мельчайших подробностях и
заставляя меня цепенеть от ужаса. Он привел меня к черте безумия, к той
роковой черте, за которой начинается беспросветное помешательство, когда
тело, переставая подчиняться рассудку, превращается в ни на что не
реагирующий, равнодушный ко всему на свете кусочек аморфного вещества. О
как это страшно! О как страшен этот жуткий финал! И как избежать его, я не
знаю, не знаю...
13 июня. 1984 год.
Уже пятый год, как жизнь моя для меня не жизнь, а сущий ад. Лишь стоит
мне только заснуть, как неизменный черный туман сразу же обволакивает меня
и душит, душит, душит. Я стал пугливым и нервным, я стал панически бояться
темных подворотен и темных комнат, я превратился в забитое трепещущее
животное. В теперешнем моем состоянии меня ничего не стоит напугать резким
хлопком или резким криком, или другим каким неожиданным громким звуком. Что
со мной- происходит - я не знаю, когда это все закончится и закончится ли -
я тоже не знаю. Я мог бы, конечно, взять веревку и разом избавиться от
этого бесконечного кошмара, но надежда, та самая надежда, которая, говорят,
умирает последней, удерживает меня пока что от этого постыдного, быть
может, опреометчивого шага. Она, я чувствую это, притаилась где-то там, в
глубине моего сознания, она все еще жива, она все еще не дает мне
окончательно упасть духом...
Не так давно, недели две назад, я, набравшись смелости, или, быть может,
от того, что отчаяние переполнило меня, рассказал о своих бедах Виталику,
моему верному другу, тому, кто единственный из всей этой компании
окружавших меня раньше пустозвонов остается все еще рядом со мной, тому,
кто единственный еще находит в себе силы терпеть мои безумные выходки. Он
не смеялся, не отшучивался, он не пытался делать свое лицо участливым, он
просто очень хладнокровно заявил, что все это закономерный результат моих
прежних проблем, что ничего другого после ухода из института, разрыва с
друзьями и Ленкой он и не ожидал и что мне просто-таки необходимо
переменить обстановку, съездить куда-нибудь в горы или на море, а еще лучше
обратиться к психиатру. По крайней мере, сказал он, ты ничего не потеряешь,
зато шанс, если таковой здесь имеется, можешь превратить в спасение... Не
знаю, не знаю. В горах я уже был и на море недавно ездил; что же касается
психиатра... Как же это всетаки мучительно- поверять другому, пусть даже и
психиатру, свои страдания, тайны, свои личные беды...
17 июня. 1984 год.
К психиатру я все-таки сходил. Два дня набирался смелости и все-таки
решился. Пошел. Хотя в успех, признаться, практически не верил. С утра
занял очередь в регистратуру за номерком, а после обеда обосновался в
коридоре среди каких-то старушек и пожилых женщин, как и я ожидавших своей
очереди. Проторчал я там часа полтора, наверное, если не больше, хотел уже
было уйти, но мысли о надвигающейся ночи меня удержали... Психиатром
оказался невысокий крепенький мужичек лет пятидесяти с живо поблескивающими
черными глазами и редкими клочками седых волос на круглой, как арбуз,
голове. Нервная система у него была, очевидно, в полном порядке, так как
мой сбивчивый рассказ он выслушал без особого волнения. Услав куда-то
ассистента- молодого унылого парня в неопрятном халате, он довольно-таки
долго задавал мне разнообразные вопросы, на которые я, по возможности,
старался вразумительно отвечать, потом он принялся, задирая мне толстыми
волосатыми пальцами веки, заглядывать в глаза, бормотать при этом что-то,
затем, наблюдая дергающуюся голень, пару раз легонько стукнул резиновым
молоточком по коленке, а под конец, насупив брови и обхватив нижнюю челюсть
(свою, конечно) ладонью, на полном серьезе посоветовал заняться
физкультурой и музыкой. Вот так-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25