я лежу в каменном гробу - ловушке, из которой мне уже не выйти. И весь холодный поток моего сознания вскипел от жара, от ужаса, который столько времени я успешно загонял в самые глубины сознания. Каменная клеть, уменьшившись, сжала меня, надавила на грудь, стало трудно дышать, и нечеловеческое отчаяние бесконтрольно, стихийно разлилось, задушило... Вцепившись руками в то, что было когда-то моим телом, словно борясь с самим собой, я подтянул колени к груди, уперся в крышку-потолок и через короткое мгновение обмяк под тяжестью век, как под действием очередной дозы наркотика. Но беспамятство не было полным; я чувствовал, как тяжело дышать от недостатка воздуха, и руки беспокойно двигались вверх-вниз по телу; ноги - по очереди и вместе - все ещё упирались коленями в потолок, кончики пальцев лихорадочно щупали горло, чтобы вырвать из него огонь, который жег нутро; и в полузабытьи я начал, как рыба, выброшенная на песок, ловить ртом воздух, лизать холодный воздух сухим языком; хотелось кричать. И уже совсем очнувшись от беспамятства, но ещё не придя в себя от горячки, я стал кричать, напрягаясь изо всех сил - сильно-сильно! - чтобы услышали. Камень глушил крики. Я бил кулаками в стену, давил коленями, испускал вопли, превратившиеся скоро в сплошной вой... Воздуха, воды, света, неба, звезд!..
ГЛАВА 16
МЕРТВАЯ ЛЕСТНИЦА НА СВОБОДУ
Вновь меня обняла тишина, и по расслабленным рукам и ногам, раскинутым по сторонам света, я понял, что лежал без сознания. Что же сделало меня таким слабым: наркотики, впервые усвоенные моим организмом, мое положение живого трупа, или все в совокупности играет злую шутку надо мной?..
Я знаю, давно, Ярослав Мудрый заточил последнего из своих братьев просто так, ради спокойствия власти, - в каменный сидячий мешок. На двадцать с чем-то лет. На всю жизнь, конечно.
А сколько я нахожусь здесь? Несколько часов, недель, месяцев, может, лет? Человек должен жить на свету; подземелье делает из него животное. Я животное, выросшее в подземелье сна и завершившее, наконец, судьбоносный круг, попав живым в могилу.
Я горько рассмеялся: герои и бандиты живут ярко, но недолго.
И что же - это все?
Ну нет! Кто это... словно бы голос Тани. Горюя о себе, я забыл о ней и сейчас, вдруг, она оказалась рядом... зеленые глаза... и вкус её речи, вкус её губ, вкус её кожи... Ее тело, - словно скрипка, перетянутая в талии и которую, - не дай бог! - кто-то может терзать смычком... О-о-о, нет! Замерев, я плыл вместе с ней по волнам синего-синего, неведомого моря, в облаках, в тумане, в музыке...
И я ощутил Таню рядом с собой, в соприкосновении, жарком и жадном, чувствовал её, слышал, гладил пальцами, прижимал к своим ребрам, трепетавшим, как ресницы влажных глаз...
И вдруг - её ли образ, или желание жить, восставшее вместе с ней? возродилось это зыбкое ощущение, почти исчезнувшее в момент возникновения... Когда это было? И что?.. Я только чувствовал, что все неспроста - и мое отчаяние, моя жажда жизни, Танин сладостный образ, так несвоевременно измучивший меня - все это, конечно, неспроста, все имело цель...
И медленно-медленно, легкое, словно пламя свечи, возникло и окрепло это ощущение, схваченное в момент приступа отчаяния, когда я изо всех сил стремился расколоть камень коленями... конечно, едва заметное, но ясное, безошибочно уловленное и едва не забытое сразу же!..
О, какое горе! Нет, счастье!
Горе, что чуть-чуть не забыл, счастье, что я почувствовал, как от моих усилий чуть-чуть, едва заметно, сдвинулась плита надо мной!!
И уверившись, я уже не торопился. Я собрал силы, концентрируя энергию в коленях, в тех точках, которые должны будут упереться в камень... Я помогал и руками, и в тот момент, когда вновь уловил легкий скрежет и массивное сотрясение гранита, я уже мог думать и о другом, потому что поверить в реальность, в возможность освобождения, значит, уже стать свободным.
Я решил, что плита весит гораздо более полутонны, потому что на тренировках, смеясь над западными рекордсменами, одними руками, лежа, выжимал больше трехсот килограмм, а сейчас, с помощью коленей, мои усилия несоизмеримы... Я думал, что когда я выберусь, я постараюсь удавить всех, кто заставил меня несколько раз умирать в этой яме, я думал также о солнце, о луне, о свете дня и дивном прозрачном свете ночи... А между тем, раз уступив, плита все сдвигалась и сдвигалась и, наконец, наступил миг, когда, отдыхая, я смог ощупью соразмерить толщину своего тела и ширину щели...
Я выбрался и сразу сел. Какое счастье, оказывается, просто сидеть, когда только что был лишен этого! И какое счастье видеть! Я мог видеть! Высоко-высоко, может, метрах в пяти-шести, голубым светлым мраком светилось окно. Я понял, сейчас ночь, и я, хоть и свободен, конечно, но все ещё в подземелье, хоть и расширившемся несоразмеримо.
Новые ощущения: я почувствовал страшный холод и сразу задрожал, едва не стуча зубами. Соскочив на пол с возвышенности, сидя на котором привыкал к свободе, я, выставив руки вперед, начал обследовать свой новый мир. Одна стена железная... нет, вся состояла из железных листов - сантиметров семьдесят - восемьдесят ширины и сантиметров пятьдесят высоты. К каждому листу крепилась ручка, за одну из которых я потянул. Со скрежетом и очень тяжело что-то стронулось, но на меня пахнуло таким холодом, что мой исследовательский зуд был мгновенно заморожен. Какие-то холодильные камеры.
Еще стена - обычная. Железная дверь, глухо впаяна в стену, а рядом, совершенно случайно и нежданно, нащупал обычный настенный выключатель. Я тут же нажал на клавишу и мгновенно зажмурился: яркий свет буквально ослепил, сумев, однако, выжечь на внутренностях век, контур большой, метров двадцать пять на пятнадцать, полупустой комнаты.
Через секунду-другую я осмотрелся по-настоящему. Два железных стола в центре. Стена с рядами встроенных шкафов, которые я уже ощупывал, зарешеченное окошко, действительно, очень высоко расположенное, и за прутьями которой чернела ночь. Был ещё маленький конторский стол, стул и вешалка с гроздью белых брезентовых фартуков, довольно грязных, однако.
Ах да, посередине, как памятник временам забытым, когда и строили эту часть монастырско-крепостного сооружения, виднелся, со сбитой набок крышкой, квадратный колодец, из которого я смог-таки выбраться.
В общем, ничего хорошего. И уже зная, где нахожусь, я, дабы проверить, подошел к стенному холодильному стеллажу и вырвал первый, в руки попавшийся ящик.
Разумеется. Вместе с холодом в лицо мне уставились синие ступни босых ног с биркой на большом пальце, где я и прочел: Коршунова Ольга Александровна, 1930 года рождения.
Морг. Небольшой уютный морг, конечно, мало посещаемый посторонними, и где можно надежно спрятать тело. В данном случае - мое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
ГЛАВА 16
МЕРТВАЯ ЛЕСТНИЦА НА СВОБОДУ
Вновь меня обняла тишина, и по расслабленным рукам и ногам, раскинутым по сторонам света, я понял, что лежал без сознания. Что же сделало меня таким слабым: наркотики, впервые усвоенные моим организмом, мое положение живого трупа, или все в совокупности играет злую шутку надо мной?..
Я знаю, давно, Ярослав Мудрый заточил последнего из своих братьев просто так, ради спокойствия власти, - в каменный сидячий мешок. На двадцать с чем-то лет. На всю жизнь, конечно.
А сколько я нахожусь здесь? Несколько часов, недель, месяцев, может, лет? Человек должен жить на свету; подземелье делает из него животное. Я животное, выросшее в подземелье сна и завершившее, наконец, судьбоносный круг, попав живым в могилу.
Я горько рассмеялся: герои и бандиты живут ярко, но недолго.
И что же - это все?
Ну нет! Кто это... словно бы голос Тани. Горюя о себе, я забыл о ней и сейчас, вдруг, она оказалась рядом... зеленые глаза... и вкус её речи, вкус её губ, вкус её кожи... Ее тело, - словно скрипка, перетянутая в талии и которую, - не дай бог! - кто-то может терзать смычком... О-о-о, нет! Замерев, я плыл вместе с ней по волнам синего-синего, неведомого моря, в облаках, в тумане, в музыке...
И я ощутил Таню рядом с собой, в соприкосновении, жарком и жадном, чувствовал её, слышал, гладил пальцами, прижимал к своим ребрам, трепетавшим, как ресницы влажных глаз...
И вдруг - её ли образ, или желание жить, восставшее вместе с ней? возродилось это зыбкое ощущение, почти исчезнувшее в момент возникновения... Когда это было? И что?.. Я только чувствовал, что все неспроста - и мое отчаяние, моя жажда жизни, Танин сладостный образ, так несвоевременно измучивший меня - все это, конечно, неспроста, все имело цель...
И медленно-медленно, легкое, словно пламя свечи, возникло и окрепло это ощущение, схваченное в момент приступа отчаяния, когда я изо всех сил стремился расколоть камень коленями... конечно, едва заметное, но ясное, безошибочно уловленное и едва не забытое сразу же!..
О, какое горе! Нет, счастье!
Горе, что чуть-чуть не забыл, счастье, что я почувствовал, как от моих усилий чуть-чуть, едва заметно, сдвинулась плита надо мной!!
И уверившись, я уже не торопился. Я собрал силы, концентрируя энергию в коленях, в тех точках, которые должны будут упереться в камень... Я помогал и руками, и в тот момент, когда вновь уловил легкий скрежет и массивное сотрясение гранита, я уже мог думать и о другом, потому что поверить в реальность, в возможность освобождения, значит, уже стать свободным.
Я решил, что плита весит гораздо более полутонны, потому что на тренировках, смеясь над западными рекордсменами, одними руками, лежа, выжимал больше трехсот килограмм, а сейчас, с помощью коленей, мои усилия несоизмеримы... Я думал, что когда я выберусь, я постараюсь удавить всех, кто заставил меня несколько раз умирать в этой яме, я думал также о солнце, о луне, о свете дня и дивном прозрачном свете ночи... А между тем, раз уступив, плита все сдвигалась и сдвигалась и, наконец, наступил миг, когда, отдыхая, я смог ощупью соразмерить толщину своего тела и ширину щели...
Я выбрался и сразу сел. Какое счастье, оказывается, просто сидеть, когда только что был лишен этого! И какое счастье видеть! Я мог видеть! Высоко-высоко, может, метрах в пяти-шести, голубым светлым мраком светилось окно. Я понял, сейчас ночь, и я, хоть и свободен, конечно, но все ещё в подземелье, хоть и расширившемся несоразмеримо.
Новые ощущения: я почувствовал страшный холод и сразу задрожал, едва не стуча зубами. Соскочив на пол с возвышенности, сидя на котором привыкал к свободе, я, выставив руки вперед, начал обследовать свой новый мир. Одна стена железная... нет, вся состояла из железных листов - сантиметров семьдесят - восемьдесят ширины и сантиметров пятьдесят высоты. К каждому листу крепилась ручка, за одну из которых я потянул. Со скрежетом и очень тяжело что-то стронулось, но на меня пахнуло таким холодом, что мой исследовательский зуд был мгновенно заморожен. Какие-то холодильные камеры.
Еще стена - обычная. Железная дверь, глухо впаяна в стену, а рядом, совершенно случайно и нежданно, нащупал обычный настенный выключатель. Я тут же нажал на клавишу и мгновенно зажмурился: яркий свет буквально ослепил, сумев, однако, выжечь на внутренностях век, контур большой, метров двадцать пять на пятнадцать, полупустой комнаты.
Через секунду-другую я осмотрелся по-настоящему. Два железных стола в центре. Стена с рядами встроенных шкафов, которые я уже ощупывал, зарешеченное окошко, действительно, очень высоко расположенное, и за прутьями которой чернела ночь. Был ещё маленький конторский стол, стул и вешалка с гроздью белых брезентовых фартуков, довольно грязных, однако.
Ах да, посередине, как памятник временам забытым, когда и строили эту часть монастырско-крепостного сооружения, виднелся, со сбитой набок крышкой, квадратный колодец, из которого я смог-таки выбраться.
В общем, ничего хорошего. И уже зная, где нахожусь, я, дабы проверить, подошел к стенному холодильному стеллажу и вырвал первый, в руки попавшийся ящик.
Разумеется. Вместе с холодом в лицо мне уставились синие ступни босых ног с биркой на большом пальце, где я и прочел: Коршунова Ольга Александровна, 1930 года рождения.
Морг. Небольшой уютный морг, конечно, мало посещаемый посторонними, и где можно надежно спрятать тело. В данном случае - мое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60