.. Нет, они не должны были пока догадаться, что наше расставание затянется...
- Может быть, задержусь до утра, - сказал я, вышел и захлопнул дверь.
Продолжал моросить дождь. Желтые фонари, поникшие, набухшие от влаги деревья, одинокие троллейбусы... Если троллейбусы ещё ходят, значит, нет ещё часа ночи.
Я сел в машину, включил мотор. Дворники мягко заходили по стеклу. Время от времени сухая дрожь пронизывала мое тело. Я знал, что силы на исходе, и эта непонятная болезнь, терзающая меня больше суток, готова подточить мою решимость сделать то, что я обязан. Для себя я все решил, это был единственный выход. Я знал, где наверняка найду Лютого, и где нам наверняка никто не помешает.
Почему я был уверен? Не знаю. Когда я понял, кто на самом деле Лютый, кто все эти бесконечные годы терзал мою душу, решение пришло само собой.
Я отжал сцепление, дал газ и неторопливо поехал по дороге, которую не успел забыть.
На самом деле я всегда был уверен в реальности существования Лютого. Да, я это знал, но окончательно понять все помогла Ленка Лещева, наша безотказная Лещиха. Умирая, она не могла мне сказать все, но и невысказанное было гораздо красноречивее, чем все слова в мире. Она сказала, в сущности, то, что мне говорили всегда, - то, чего я не хотел слушать и потому оставлял без внимания.
Какая на душе тревога!..
Вот и приехал. Выключив мотор, я достал сигарету и закурил. Спешить мне некуда. Я посмотрел сквозь лобовое стекло наверх, на темные окна квартиры. Холодный дождь, воспользовавшись остановкой дворников, маслянисто заливал стекло.
Тревога моя имела много причин. Во-первых, я впервые так серьезно заболел. Во-вторых, меня вновь, - и как всегда неожиданно, - затопила ненависть к этому глухому, заплесневелому миру. В-третьих, в глубине души мне было жаль своей бедной молодости, с бешеной тоской восставшей в сердце вместе с неизменным запахом вчерашних щей, табачного дыма и нищеты.
Сидя в машине, припаркованной в тени огромной акации, я курил свою очередную сигарету и поглядывал через дорогу на корявый многоквартирный барак, как и все временные строения, переживший, вероятно, и своих торопливых строителей.
Ветер, тоскливо воя, разметал ветки над машиной, и пестрые лезвия светотени от ближайшего фонаря, пробились вниз и быстро пробежались по темному салону моей машины, по моим коленям и по моей печали...
Как же я ненавидел этот отвратительный дом и особенно ту квартиру, что сейчас уставилась слепыми темными окнами в косые струи дождя за стеклом!
И все-таки идти было надо. По сути, мой приезд сюда несколько дней назад уже фактом своим фатальным образом предопределил исход: очень скоро, там, за мертвыми стеклами ненавистной квартиры, я убью своего брата...
Там, на втором этаже, я разом покончу с прошлым, с тем миром, что до сих пор корнями своими прочно держится за темное дно моего сознания. Там я наконец смогу обрести покой.
Я проверил, насколько свободно выскальзывает из кобуры пистолет.
Хлопнул дверцей машины, закрыл на ключ... Крупные капли прохладно освежили лицо. Некуда торопиться. Я вновь закурил, потому что несмотря на твердую решимость поставить на всем точку, спешить было некуда.
Не нужно обладать сверхвоображением, чтобы увидеть его обмякшим в деревянном скрипучем кресле с синеватой дырой между глаз и развороченным затылком, - слишком многие с вожделением ожидают моего прибытия в небесах с подобными отметинами на головах.
Слишком многие...
Сигарета дотлела до фильтра. Я отбросил окурок. Пиджак промок. Скрипнула всегда наполовину приоткрытая дверь... скрипучие ступени... Одна, вторая, третья... В этом месте из неведомо каких щелей дохнуло затхлой атмосферой подвала, где зимними вечерами, забившись по зябким сырым углам, мы, подростки, сообща выкуривали свое одиночество... И там, вместе с нами, незаметно подросла Таня...
Площадка второго этажа. Три двери. За двумя, ненужными мне, тускло шевелилась жизнь. Мне же нужна была эта, темная и ненавистная дверь в прошлое...
Нет, уже в настоящее.
Я извлек ключ из кармана и осторожно, стараясь не щелкнуть замком, открыл дверь. Темный коридор и темная гостиная впереди. Тишина.
Я вытащил пистолет. Навинтил глушитель. Тихо щелкнул предохранитель.
Скоро.
За соседней дверью тонко и сердито закричал женский голос.
И тут меня вновь охватило чувство нереальности происходящего. И как же все было безнадежно...
Я вспомнил, как все началось. Совсем недавно, и очень давно; с моего приезда сюда несколько дней назад и ещё раньше - с первых проблесков осознания себя в этом маленьком приволжском городке.
И тут вдруг - вместе с молнией за стеклом подъезда - ощущение простоты и ясности с необыкновенной силой заполнило мне душу. Мне стало понятно все, связанное недавно с банальной чертовщиной: мой приезд, глупо оправданный важностью переговоров (о которых я тут уже напрочь забыл!), смерти знакомых мне людей, темный силуэт ужасного убийцы, перепрыгиваюшего, - как лев на арене цирка с тумбы на тумбу, - сначала в лютого братца-двойника, а затем сюда, в мою квартиру, с детства бывшую для меня не домом, а так, скорее ночлежкой. И словно бы краткое упоминание детства обрело материальность, я так ясно почуял когда-то привычную вонь застарелой нищеты: мусор, прокисшие щи, гниющие отбросы... Боже мой! Теперь, когда пелена спала с глаз моих, я уже понимал, что и вонь, и вороны, и эти вечные крысы лишь материальное воплощение того ада, что я ношу в себе с первых моих нежных дней, и что Лютый, ожидающий меня в гостиной, тоже явился искоренить саму память... нет, зеркало, в котором и он, и я обречены видеть каждый себя: садиста, насильника и убийцу.
Держа пистолет наготове, я тихо прошел коридор, подождал секунду и заглянул в комнату.
Омытое дождем оконное стекло враз посветлело, и желтый фонарный свет за окном высветил навалившегося плечом на столешницу, глядевшего прямо на меня Лютого.
- Привет Лютый! - спокойно произнес я.
Все это было так непередаваемо буднично, словно бы мы, вопреки всему, попали-таки в зазеркалье и, - как два призрака, сквозь которые можно просунуть руки и пошевелить пальцами, - встретились, уже ничего не боясь и ничего не желая.
- Привет, Оборотень! - сказал он, и в оконном слабом свете я смог разглядеть какую-то дикую, смутно знакомую (больше, по собственным ощущениям) усмешку.
Я сел в мягкое, продавленное кресло, не глядя протянул руку и дернул шнур торшера, сразу согнавшего негатив ночи: окно густо почернело, захватив на уличную сторону собственный световой абрис, углы рамы, просветлев, проявили давнюю войлочную пыль, а возле шкафа заискрилась большая ажурная паутина с черной точкой затаившегося хозяина.
- Теперь можно и закурить, - сказал Лютый, одновременно со мной вытаскивая сигареты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
- Может быть, задержусь до утра, - сказал я, вышел и захлопнул дверь.
Продолжал моросить дождь. Желтые фонари, поникшие, набухшие от влаги деревья, одинокие троллейбусы... Если троллейбусы ещё ходят, значит, нет ещё часа ночи.
Я сел в машину, включил мотор. Дворники мягко заходили по стеклу. Время от времени сухая дрожь пронизывала мое тело. Я знал, что силы на исходе, и эта непонятная болезнь, терзающая меня больше суток, готова подточить мою решимость сделать то, что я обязан. Для себя я все решил, это был единственный выход. Я знал, где наверняка найду Лютого, и где нам наверняка никто не помешает.
Почему я был уверен? Не знаю. Когда я понял, кто на самом деле Лютый, кто все эти бесконечные годы терзал мою душу, решение пришло само собой.
Я отжал сцепление, дал газ и неторопливо поехал по дороге, которую не успел забыть.
На самом деле я всегда был уверен в реальности существования Лютого. Да, я это знал, но окончательно понять все помогла Ленка Лещева, наша безотказная Лещиха. Умирая, она не могла мне сказать все, но и невысказанное было гораздо красноречивее, чем все слова в мире. Она сказала, в сущности, то, что мне говорили всегда, - то, чего я не хотел слушать и потому оставлял без внимания.
Какая на душе тревога!..
Вот и приехал. Выключив мотор, я достал сигарету и закурил. Спешить мне некуда. Я посмотрел сквозь лобовое стекло наверх, на темные окна квартиры. Холодный дождь, воспользовавшись остановкой дворников, маслянисто заливал стекло.
Тревога моя имела много причин. Во-первых, я впервые так серьезно заболел. Во-вторых, меня вновь, - и как всегда неожиданно, - затопила ненависть к этому глухому, заплесневелому миру. В-третьих, в глубине души мне было жаль своей бедной молодости, с бешеной тоской восставшей в сердце вместе с неизменным запахом вчерашних щей, табачного дыма и нищеты.
Сидя в машине, припаркованной в тени огромной акации, я курил свою очередную сигарету и поглядывал через дорогу на корявый многоквартирный барак, как и все временные строения, переживший, вероятно, и своих торопливых строителей.
Ветер, тоскливо воя, разметал ветки над машиной, и пестрые лезвия светотени от ближайшего фонаря, пробились вниз и быстро пробежались по темному салону моей машины, по моим коленям и по моей печали...
Как же я ненавидел этот отвратительный дом и особенно ту квартиру, что сейчас уставилась слепыми темными окнами в косые струи дождя за стеклом!
И все-таки идти было надо. По сути, мой приезд сюда несколько дней назад уже фактом своим фатальным образом предопределил исход: очень скоро, там, за мертвыми стеклами ненавистной квартиры, я убью своего брата...
Там, на втором этаже, я разом покончу с прошлым, с тем миром, что до сих пор корнями своими прочно держится за темное дно моего сознания. Там я наконец смогу обрести покой.
Я проверил, насколько свободно выскальзывает из кобуры пистолет.
Хлопнул дверцей машины, закрыл на ключ... Крупные капли прохладно освежили лицо. Некуда торопиться. Я вновь закурил, потому что несмотря на твердую решимость поставить на всем точку, спешить было некуда.
Не нужно обладать сверхвоображением, чтобы увидеть его обмякшим в деревянном скрипучем кресле с синеватой дырой между глаз и развороченным затылком, - слишком многие с вожделением ожидают моего прибытия в небесах с подобными отметинами на головах.
Слишком многие...
Сигарета дотлела до фильтра. Я отбросил окурок. Пиджак промок. Скрипнула всегда наполовину приоткрытая дверь... скрипучие ступени... Одна, вторая, третья... В этом месте из неведомо каких щелей дохнуло затхлой атмосферой подвала, где зимними вечерами, забившись по зябким сырым углам, мы, подростки, сообща выкуривали свое одиночество... И там, вместе с нами, незаметно подросла Таня...
Площадка второго этажа. Три двери. За двумя, ненужными мне, тускло шевелилась жизнь. Мне же нужна была эта, темная и ненавистная дверь в прошлое...
Нет, уже в настоящее.
Я извлек ключ из кармана и осторожно, стараясь не щелкнуть замком, открыл дверь. Темный коридор и темная гостиная впереди. Тишина.
Я вытащил пистолет. Навинтил глушитель. Тихо щелкнул предохранитель.
Скоро.
За соседней дверью тонко и сердито закричал женский голос.
И тут меня вновь охватило чувство нереальности происходящего. И как же все было безнадежно...
Я вспомнил, как все началось. Совсем недавно, и очень давно; с моего приезда сюда несколько дней назад и ещё раньше - с первых проблесков осознания себя в этом маленьком приволжском городке.
И тут вдруг - вместе с молнией за стеклом подъезда - ощущение простоты и ясности с необыкновенной силой заполнило мне душу. Мне стало понятно все, связанное недавно с банальной чертовщиной: мой приезд, глупо оправданный важностью переговоров (о которых я тут уже напрочь забыл!), смерти знакомых мне людей, темный силуэт ужасного убийцы, перепрыгиваюшего, - как лев на арене цирка с тумбы на тумбу, - сначала в лютого братца-двойника, а затем сюда, в мою квартиру, с детства бывшую для меня не домом, а так, скорее ночлежкой. И словно бы краткое упоминание детства обрело материальность, я так ясно почуял когда-то привычную вонь застарелой нищеты: мусор, прокисшие щи, гниющие отбросы... Боже мой! Теперь, когда пелена спала с глаз моих, я уже понимал, что и вонь, и вороны, и эти вечные крысы лишь материальное воплощение того ада, что я ношу в себе с первых моих нежных дней, и что Лютый, ожидающий меня в гостиной, тоже явился искоренить саму память... нет, зеркало, в котором и он, и я обречены видеть каждый себя: садиста, насильника и убийцу.
Держа пистолет наготове, я тихо прошел коридор, подождал секунду и заглянул в комнату.
Омытое дождем оконное стекло враз посветлело, и желтый фонарный свет за окном высветил навалившегося плечом на столешницу, глядевшего прямо на меня Лютого.
- Привет Лютый! - спокойно произнес я.
Все это было так непередаваемо буднично, словно бы мы, вопреки всему, попали-таки в зазеркалье и, - как два призрака, сквозь которые можно просунуть руки и пошевелить пальцами, - встретились, уже ничего не боясь и ничего не желая.
- Привет, Оборотень! - сказал он, и в оконном слабом свете я смог разглядеть какую-то дикую, смутно знакомую (больше, по собственным ощущениям) усмешку.
Я сел в мягкое, продавленное кресло, не глядя протянул руку и дернул шнур торшера, сразу согнавшего негатив ночи: окно густо почернело, захватив на уличную сторону собственный световой абрис, углы рамы, просветлев, проявили давнюю войлочную пыль, а возле шкафа заискрилась большая ажурная паутина с черной точкой затаившегося хозяина.
- Теперь можно и закурить, - сказал Лютый, одновременно со мной вытаскивая сигареты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60